Пока патриарх говорил, я снова украдкой взглянул на девушку. Не старше шестнадцати. Элли сейчас было бы столько же. От сияния ее лица я залился краской.
Заметив мой взгляд, патриарх улыбнулся. В его зубах застряли кусочки рыбы.
– Михей, я должен сказать тебе правду, зачем я здесь. Император Иосиас прислал меня по многим причинам, главнейшая из которых – сообщить его решение о судьбе шаха.
Теперь патриарх полностью завладел моим вниманием.
– И каково же оно?
– Император повелевает безотлагательно отправить шаха к нему.
– И что император с ним сделает?
– Все, что пожелает. Станет водить по улицам Гипериона. Повесит. Будет держать в заложниках. Мы все знаем, что он больше не шах. Его наследник, хотя он еще мальчишка, уже объявил в Лискаре о претензиях на трон. Когда город пал, с правителем за его стенами, для своих подданных шах все равно что умер.
Хотя мне не хотелось отдавать шаха, я не мог отказать императору. Жизнь шаха и правда уже ничего не стоила. Я надеялся, что, согласившись, налажу отношения с императором Иосиасом и расставлю все по своим местам.
– И еще кое-что, – продолжил Лазарь. – Император требует половину твоих кораблей, сокровища шаха и моряков-эджазцев в качестве своей доли трофеев.
– Эджазцы мои. Они вместе с кораблями понадобятся мне, чтобы двигаться дальше на Восток.
– Ты сжег епископа, который очищал императора в Священном море. Затем ослушался его приказа вернуться домой. И хотя в обоих случаях ты принес много добра, не следует забывать, что ты оскорбил его. А императорам не свойственно ангельское всепрощение.
Мягкое солнце смотрело на нас через открытое окно, из которого дул спокойный морской бриз. Я не хотел отдавать своих людей и корабли, но благосклонность императора была бесценна. Мне требовались оружие, зерно и свежие войска, чтобы удержать Костани, и все это мог дать только Гиперион.
– Мои эджазцы – верующие. Ты должен обещать, что к ним будут относиться соответственно. И я попрошу, чтобы сначала мои корабли отвезли часть богатств шаха в Никсос – заплатить тем, чей труд я позаимствовал.
Патриарх с облегчением вздохнул и кивнул.
– Конечно, если плата будет взята из твоей доли.
По правде говоря, я даже не задумывался о своей доле добычи. Мы пожали друг другу руки.
Я отдал приказ. Паладины выволокли шаха из камеры и посадили на самую быструю галеру. Я надеялся, что император Иосиас будет доволен моей покорностью.
В ту ночь перед сном я думал о склепах. О смехе девочки, которой нигде не оказалось. Никаких сомнений – это был смех Элли. Я слышал его у себя в голове? Или на Ангельском холме обитает призрак?
В дверь постучали, и я сел в постели. Должно быть, что-то важное: никто не посмел бы тревожить меня в такое позднее время.
– Войдите!
В дверях появился патриарх Лазарь, его щеки и глаза светились теплом. Позади него стояла девушка из хора, та, что с ангельским лицом. Увидев ее, я покраснел.
– Что случилось, патриарх?
Он снисходительно рассмеялся, в точности как мой отец.
– Не нужно волноваться, Михей. Пожалуйста, успокойся.
Девушка посмотрела на меня и отвела взгляд, как будто стесняясь.
– Я привез тебе подарок, – сказал патриарх.
Я покачал головой.
– Ни мужчина, ни женщина не могут быть подарком.
– О, эта женщина определенно может. Истинная голубка, не правда ли? Ее лицо просто светится верой. Я знаю, что ты тоже это заметил.
Патриарх подтолкнул девушку вперед. Она стояла передо мной, глядя в пол, все в том же белом платье хористки. По белым щекам растекался розовый румянец.
Это испытание? Или такова истинная натура патриарха этосианской церкви?
– Не думай, что я замыслил что-то порочное, – сказал он. – Это чистая девушка, поклявшаяся в целомудрии. Она не касалась мужчины и дала обет, что никогда не коснется.
Я встал с кровати и подошел к патриарху.
– Зачем ты привел ее сюда?
– Потому что она – ключ к твоему будущему, Михей. – Он погладил девушку по голове, словно домашнюю кошку. – Ее зовут Селена, единственный ребенок императора Иосиаса. Принцесса Селена Священной империи Крестеса. И хотя ее отцу это не понравится, она будет твоей невестой.
11. Кева
Все племя перемещалось в Лискар верхом.
На сотнях лошадей и мулов везли свернутые юрты и скарб, процессия растянулась до горизонта.
Моя лошадь была норовистой. До этого, когда лошадь пила воду, олень прыгнул через куст, и она в панике ускакала. Я потратил не один час, разыскивая ее. В юности я ездил на многих лошадях, поэтому знаю, что такие, капризные, в бою лучше. Да, они нервные, но реагируют быстрее, чем спокойные, хотя никому не нужна лошадь, шарахающаяся от выстрелов.
Во время поездки Сади скакала взад-вперед и раздавала своим людям задания: организовывала вылазки за фуражом, высылала разведчиков вперед, и в стороны, и назад, проверяла больных и старых и следила, чтобы для них находилось место в немногочисленных фургонах.
Тьма каждую ночь пожирала убывающую луну и оставляла все большую часть мира в тени. Мы всякий раз разбивали лагерь у чистой воды и разводили множество потрескивающих костров, где жарили целых ягнят или кроликов. Но по ночам я был на грани. Враги на равнине могли появиться откуда угодно. Я с колотящимся сердцем всматривался в темноту. Боялся, что из этой тени нас атакуют крестеские паладины со скорострельным оружием и ручными бомбами и все мы будем мертвы к рассвету.
С каждой ночью мы оказывались все дальше от Костани. Безумием было ожидать, что крестесцы зайдут так далеко вглубь материка. Но разве не безумием было появление крестеских паладинов в ночи и штурм наших стен? Отходя ко сну, никто в Костани не думал, что город падет еще до рассвета. И тем не менее…
В последнюю из этих тревожных ночей к моему костру пришла Сади. На следующий день мы прибудем в Лискар. Эта мысль сводила меня с ума. В глубине души мне хотелось скитаться вечно. В путешествии была простота, а в пункте назначения ждали сложности. Даже и теперь – с яростью, которая обуревала меня, с жаждой, разгоревшейся от огня, какой мог быть только в самом аду, – я думал о Томборе и о своей простой жизни там. Вспоминал, как стучал молотком по подкове и читал Таки перед сном. Смогу ли я возвратиться, когда вырву жизнь из Михея?
– Ты всю дорогу почти не разговаривал.
Сади села у моего костра и протянула бурдюк.
Я понюхал жидкость… Густая вонь кумыса. Я заметил, что забадары по пути заквашивали кобылье молоко в мешках из конской шкуры, пристегнутых к седлам. А потом подвешивали мешки на юрты и каждый раз толкали при входе. Я понятия не имел, как это работает.
– Может, я молчалив. – Я глотнул, и молочный напиток, прохладный и пряный, смягчил горло. Я утер бороду и протянул бурдюк обратно. – Или мне нечего сказать.
– Тихоням как раз больше всех есть что сказать.
– Хочешь знать, о чем я думаю? У вас в клане четыре сотни воинов, но я насчитал только двадцать аркебуз, а боеприпасов почти и нет. Так вы все погибнете.
Темно-рыжие волосы Сади блестели в свете костра.
– У меня больше четырех сотен. – Она сделала глоток кумыса. – Я командую двумя тысячами.
Я оглянулся, ища их взглядом.
– Они невидимки? Это свойство нам бы помогло.
– Они вместе с другими забадарскими племенами преследуют паладинов, которых Михей посылает из города. Он разыскивает еду – и не может найти, потому что племена выжгли землю вокруг Костани.
– Я уверен, он умеет ловить рыбу.
– Рыболовство вокруг Костани хилое. Мой отец даже временно запрещал вылавливать рыбу, чтобы дать ей восстановиться. Михей не прокормит свое войско одним рыболовством. И Костани будет легче взять, если его люди начнут погибать от голода.
Крик совы и хлопанье крыльев заставили меня обернуться. Из-за дальних кустов раздавались шаги и шелест. Я схватился за рукоять сабли. Из куста выскочил шакал, взвыл и убежал прочь.
Сади пристально посмотрела на меня.
– Там нет никого, кроме джиннов.
– Может, нам стоит попросить их о помощи.
Она улыбнулась. Я не видел в ней шаха: она не походила на Селуков. Глаза у нее светились добротой, в которой все находили поддержку. Но, когда она отдавала приказы забадарам или говорила о сожженной земле, в ней проглядывал шах Мурад.
– Знаешь, твой отец был самым мудрым из нас, – сказал я. – И я говорю это не потому, что он мне нравился. Я до сих пор возмущен тем, как он выдернул меня из мирной жизни. Но он знал, что все это произойдет. Остальные были уверены, что Костани не может пасть, но он знал – мы слишком слабы, чтобы это остановить.
– И ты думаешь, аркебузы сделают нас сильными?
– Михея называют Железным не потому, что он стреляет стрелами с железными наконечниками. Запад он завоевал огнестрельным оружием, а теперь то же самое сделает с Востоком.
– Полагаю, его называют так, потому что он использует много металлического оружия. А ты знаешь, откуда берется железо? – Сади широко раскинула руки, воздев к небу ладони. – Видишь где-нибудь здесь, на равнине, горы? Из металла, который нужен для изготовления одной аркебузы, можно сделать пять копий или двадцать стрел. Нам его недостаточно.
– А Михей теперь владеет горами Зари-Зар и Нокпла.
– Нам придется ехать до самой Аланьи, чтобы отыскать такие же богатые горы.
– Я не жажду ехать так далеко, – покачал головой я. – Дальше Лискара я от Михея уезжать не намерен.
Сади хихикнула, приоткрыв рот и показывая язык.
– Говоришь так, будто влюблен в него.
Ее сколотый передний зуб выглядел очень мило. Но слова странные. Или начал говорить кумыс?
– Знаешь, как сказал Таки? У любви и ненависти одна мать, но разные отцы.
– Кто такой этот Таки?
– О Лат! – Она даже этой проверки не выдержала. Я прикрыл ладонью лицо. – А ты знаешь Равоэса, Кинди? Хоть кого-нибудь из поэтов-воинов, которые скакали на запад с Темуром?