Во время его доклада меня отвлек взрыв. В мастерской внизу извивался на полу алхимик с обугленной рукой. Он лишился нескольких пальцев. Подбежал лекарь, чтобы им заняться, а он все вопил и вопил.
Но Айкард даже не вздрогнул. Он посмотрел на меня со сталью во взгляде и сказал:
– Будь осторожен, Великий магистр. Все вокруг жаждут твоей крови.
– А как же иначе? Я и сам жажду пустить им кровь.
– Но можешь ли ты сражаться со всем миром?
Я оглядел обширную равнину и выжженные солнцем холмы вокруг Костани. Скоро все это заполонят враги. Янычары в кричащих шлемах с плюмажем, забадары с костяными луками, бледнолицые экскувиторы с пустыми глазами – пусть идут. Я посмотрел на Тесный пролив, его мутные и спокойные воды. Скоро я скормлю ему новые трупы.
– Мы создадим мир заново, Айкард, если победим в этой битве. Запад и Восток будут поклоняться Архангелу, лицемеры будут повержены, и весь свет заживет по заветам Двенадцати.
Но Айкарда мои слова не тронули, его взгляд остался колючим.
– Может, ты и выиграешь сражение, Великий магистр, но война продолжится.
– Императорская армия будет бултыхаться вверх брюхом в море Сия. Сирм будет открыт для завоевания. У экзархов Гипериона не останется другого выхода, кроме как короновать меня, иначе они столкнутся с моим беспощадным гневом. Война будет окончена. Я не согласен с тобой.
Айкард поколебался, напряженно дыша.
– Только не эта война.
– Что, есть еще какая-то война? Говори яснее!
– Ты задавался вопросом, почему она тебе помогает? Какую цену придется заплатить?
– Только не начинай. – Я отвернулся и вздохнул. Похоже, Айкард, Эдмар и Зоси совпали в своем мнении о ней. Я не могу потерять еще одного соратника, только не сейчас. – Я знаю, чего она хочет, и не собираюсь ей это давать. Не беспокойся, я всегда сражаюсь за наше дело, а не за нее или ее богов. – Я снова повернулся к нему и посмотрел в глаза. – Если я когда-нибудь оступлюсь, ты вправе будешь восстать против меня.
Воздух между нами истончился от напряжения. Мне не хотелось сражаться еще с одним соратником, еще с одним другом, но человеческое сердце трудно завоевать и легко потерять.
Айкард приложил руку к сердцу и опустился на одно колено.
– Я никогда не сомневался, что твои намерения чисты. В одном можешь быть уверен – пока ты сражаешься за правое дело, я буду рядом с тобой.
Его верность меня приободрила. Преданность выигрывает войны. А благие намерения – нет. Хотя, пожалуй, об этом лучше не упоминать.
23. Кева
Роун из Семпуриса поспешил отплыть на галере: сообщить императору, что принцесса – наша заложница.
Девушка не говорила по-сирмянски, а забадары и я не знали ни слова на крестеском. К счастью, рыжеволосая женщина могла перевести. Позволив Селене искупаться и переодеться, я решил узнать о ней больше.
Принцесса вежливо спросила, может ли она посетить храм. Я даже не знал о его существовании, пока она не указала на каменную лачугу с намалеванными крестескими буквами. Внутри на алтаре стояло каменное изваяние Архангела. Селена поклонилась и запела неземным голоском, пока я рассматривал крылья ангела. Почему их одиннадцать, а не двенадцать? Отсутствие симметрии меня беспокоило, трудно представить себе более обескураживающий идол.
Я сел на каменную скамью в первом ряду. Рыжая женщина села рядом. Ее звали Хумайра, одна из наложниц шаха Мурада. Она была свидетельницей резни, которую устроил Михей Железный с гаремом шаха.
Но девушка, преклонившая колени у алтаря, не была похожа на своего жестокого мужа. Она даже как будто не огорчилась, попав в плен. Помолившись, Селена обернулась ко мне, и ее светло-карие глаза оживились. Видимо, молитва давала ей утешение.
– Спроси, не надо ли ей чего-нибудь, – велел я Хумайре.
Та произнесла это по-крестески. Девушка повторила слова Хумайры, но в другом порядке, и добавила еще одно в самом начале – вежливо поправила ее.
Хумайра повторила то, что сказала девушка, и я впервые увидел, как Селена улыбнулась. Посмотрев мне в глаза, она произнесла длинную фразу в ответ.
– Она благодарит за пищу, воду и одежду, – перевела Хумайра. – Говорит, что желает лишь одного – вернуться в Гиперион, в свой монастырь.
Крестесцы славятся своими монастырями, в которых мужчины и женщины приносят священные обеты никогда не жениться, не разговаривать или не есть определенную пищу. Во времена завоеваний шаха Джаляля на континенте Юна мы видели много монастырей и в основном оставили их нетронутыми.
– Спроси ее, какой обет она дала, – попросил я.
Хумайра перевела всего одно слово из ее ответа:
– Безбрачия.
Значит, Михей похитил ее, заставил выйти замуж и, вероятно, собирался убить императора, чтобы претендовать на трон.
Селена неуверенным тоном произнесла несколько слов.
– Она видела флаги своего отца, – сказала Хумайра, – и спрашивает, как вы с ней поступите.
– Это зависит от ее отца. Что он за человек?
Селена посмотрела на потрескавшийся каменный пол, словно ее одолевали сомнения. Она тихо ответила.
Хумайра перевела:
– Благочестивый человек, стремящийся править справедливо по законам их ангела.
– И как посмотрит ее отец на союз с неверными?
Вопрос явно озадачил Селену. В ее глазах мелькнула тревога.
– Она плохо разбирается в политике, – перевела Хумайра, – и не может ответить на этот вопрос.
– Он ее любит?
Принцесса заглянула мне в глаза. Ее озарила полная надежды улыбка, и она кивнула.
Мы с Хумайрой вышли из храма. Снаружи в вечернем свете спешили по своим делам забадары. Стоя рядом с конюшней, где доили кобыл, я задал Хумайре давно крутившийся на языке вопрос.
– Это правда, что Михей убил детей и наложниц шаха?
Она хмуро потупилась.
– Правда.
– А как тебе удалось избежать этой участи?
– Соратник Михея из Шелковых земель получил особенную награду за то, что изобрел такое прекрасное оружие. – Ее голос задрожал. – Меня.
– Ты говоришь о Джаузе?
Айкард упоминал о нем.
Она удивленно подняла точеные брови.
– Ты его знаешь?
– Только слышал о нем. Он порядочный человек? Можно ли переманить его на нашу сторону?
– Он не худший из них, но я не назвала бы его порядочным. Он спас мне жизнь, но посадил в клетку, будто я красный тигр из джунглей Химьяра. Зато он научил меня крестескому.
Хумайра потупилась. За ее непреклонностью я почуял знакомые эмоции: угрызения совести. Винила ли она себя в том, чему стала свидетелем?
– Лучшее, что ты могла сделать, – это выжить, – сказал я.
– Разве? – Она покачала головой. – Просто сбежать?
– Ты не просто сбежала. Ты привела нам принцессу. Возможно, ты спасла нас всех.
Огненно-рыжие волосы и такие добрые глаза. Она и впрямь напоминала Сади. А не может ли она быть ее… матерью? Я не стал спрашивать, чтобы не добавлять ей страданий. Но, по правде говоря, меня мучило чувство вины за то, что отпустил Сади. Если ее схватил Эбра, я проиграл. Мы никогда не возьмем Костани без нее.
– А знаешь, мы уже встречались, – сказала Хумайра.
Я покопался в памяти, но ничего не вспомнил.
– Прости, не припоминаю.
– В тот день я тоже сбежала. Проскользнула мимо евнухов и удрала из гарема шаха Мурада. Бежала так быстро, что почти летела. – Она захохотала, раздвинув зубы и почти высунув язык. Прямо как Сади. – Я уже решила, что свободна. Добралась до ворот Небесного дворца… А там на страже стоял ты.
Первый раз я стоял на страже у дворцовых ворот почти двадцать пять лет назад, когда еще и в мужчину-то не превратился. И все же я не мог ее вспомнить.
– Ты выглядишь ничуть не постаревшим по сравнению с тем днем, но думаю, это потому, что ты маг, – сказала она. – В общем, ты увидел мои босые ноги и богатую одежду, и я не сумела убедить тебя меня выпустить, что бы ни говорила. А потом меня догнали евнухи, которые шли по пятам.
Откуда-то из глубин памяти нахлынули воспоминания. Я хмыкнул.
– Ты вроде назвалась девушкой для утех, сбежавшей от рассерженного визиря?
– Нужно было придумать что-нибудь получше!
Мы посмеялись, как старые друзья. Рослый забадар, доивший неподалеку кобылу, уставился на нас, словно тоже хотел присоединиться к веселью.
– Благодарю Лат, что ты меня не выпустил, – сказала Хумайра, уже с серьезным лицом.
И мне показалось, я знаю причину.
На следующий день к берегу причалила еще одна галера. Пурпурные паруса украшал герб с четырьмя глазами, вписанными в ромб, и крестескими буквами. Деревянные борта были резными и богато украшенными, светлее других кораблей. Несомненно, на нем плыл император.
На берег сошли двадцать бородатых экскувиторов и выстроились по обе стороны на причале – с булавами, топорами и аркебузами в руках. Личная охрана императора выглядела так же грозно, как я это помнил. В Растергане я молился не встретить кого-нибудь из них на поле боя. Чисто выбритый мужчина в белых и золотых шелках расстелил пурпурный ковер. Затем открыл маленькую бутылочку и разбрызгал на ковер воду, читая при этом молитву.
Я не был готов к приему императора. У нас не было ничего подходящего для встречи с царственной особой. Я искупался, надел свежие кожаные доспехи и капнул немного мирры на наплечники, и теперь от них исходил сладковатый аромат. Несрин ушла искать Сади, и я стоял в одиночестве на краю пурпурного ковра; передо мной выстроилось несколько экскувиторов, десятки забадаров ждали позади меня.
Я надеялся, что император не так упрям, как его отец. Мы пожертвовали сотни человек за каждую пядь земли, захваченную у Ираклиуса, но бо́льшую часть он снова забрал. Ираклиус Ненавистный предпочел сжигать целые города, лишь бы не отдавать их нам. Но чего стоит город по сравнению с жизнью единственной дочери?
Наконец с корабля сошел человек. Пластины его доспехов с пурпурным узором украшали четыре глаза ангела. Шелковые перчатки были расшиты пурпурными крестами. Аккуратно постриженная каштановая борода обрамляла молодое, но встревоженное лицо. Я всегда считал, что правителя выдает челюсть – крепкая линия его подбородка еще раз это подтвердила.