– Что случилось, Кева? – спросила Сади, положив руки мне на плечо и выдернув из грез.
Однако гигантский глаз продолжал на меня пялиться.
Я посмотрел на свои дрожащие ладони. Обхватил себя руками, но все равно не подавил дрожь – меня трясло от одного этого взгляда. Сади обняла меня, но я не перестал дрожать.
– Да что происходит?! – воскликнула она.
Кинн завороженно смотрел в этот глаз.
– Ангел.
Он затрясся, и с него посыпались перья. Из-за его дрожи затряслась и лодка. Так сильно, что чуть не перевернулась. Руками, ногами и всем телом я спихнул Кинна в воду, чтобы лодка не опрокинулась.
– Что ты видишь? – прокричала Сади.
Глаз закрылся. Гигантская медуза исчезла. Я перестал дрожать, дыхание стало спокойнее. На меня навалилась усталость. Все тело плавилось, как пудинг. Уж лучше расплавиться, стечь в море и исчезнуть, чем видеть такие ужасы.
Кинн снова запрыгнул в лодку и начал махать крыльями, гоня ее к берегу.
От брызг мы промокли. Сади обняла меня. Так мы и сидели, пока мое сердцебиение не успокоилось.
24. Михей
Ашера стояла в лунном свете на площадке, где мы поджарили тысячи паладинов. Где сварили моего младшего брата в зеленом пламени. Она молилась, простирая руки, как латиане. Но она была не из них – они не поклонялись Хавве, или Спящей. Этого имени я не слышал ни в одной из известных религий, тем не менее эта женщина была предана ей. Не по вере, как все. Нет, она была подобна апостолам Лену и Бенту. Она верила из-за того, что увидела и пережила.
Я не чувствовал стыда, прерывая молитву неверной.
– О чем ты просишь?
Игнорируя меня, Ашера бормотала себе под нос. Звуки старого парамейского, странные и колеблющиеся. Каждое слово как будто перетекало в следующее.
– Почему твоя богиня говорит на языке латиан? – спросил я. – Церковь Крестеса тоже древняя и туманная. Разве богиня не понимает ее языка?
Я был недоволен тем, что меня игнорируют. Но ведь подлинно верующий ни за что не прервет молитву. И с некоторым пониманием я подавил гнев.
Я сел у разбитого фонтана, где вел переговоры с Зоси. Он был хорошим человеком, верным своей вере и флагу. Это все, чего я требовал от своих людей… И все же позволил себе так далеко зайти. В Ангельской песне были пророчества о тех, кто жаждал власти. Истории о древних царях, которых Архангел погубил за жадность и высокомерие. Может, и я на таком пути?
Ашера села рядом со мной.
– Спящая понимает все языки. Но не все языки способны передать то, что может старый парамейский. Она говорит со мной на еще более древнем наречии, которое невозможно выговорить. Так я молюсь за твою дочь.
– Ты считаешь, что я поверю в богиню, если она вернет Элли?
– Ты не сможешь отрицать ее существование, если она вернет Элли. Тогда отрицание станет преступлением. В день, когда Спящая явится в наш мир, все души, которые ей не подчинятся, будут отправлены к Великому ужасу, где их перекуют в пламени.
– Ты говоришь о разгневанном божестве. – Я стиснул свою черную руку, словно держал в ней сердце. – Я люблю свою веру. Люблю Архангела. Знаешь почему?
– Потому что тебя так воспитали.
Я покачал головой.
– Моя жизнь не была гладкой. Я терял куда больше, чем приобретал. Я предпочел бы растить дочь, а не захватывать земли, предпочел бы управлять отцовским трактиром, а не армией. Меня поддерживают лишь святые гимны и надежда, которую они вселяют. Если ты разрежешь меня, то не найдешь внутри ничего, кроме любви к этосианской вере, данной нам Архангелом, чтобы провести от адского огня к раю.
В горящих глазах Ашеры блеснул лунный свет.
– Когда-то я была такой же, как ты. Но меня поддерживала не любовь к богу, а любовь к сыну. – Она с грустью в глазах смотрела на седьмую морскую стену, которую сама отчасти разрушила. – Племя приказало мне везти его через пустыню – одной. Настал день, когда в нашем бурдюке не осталось ни капли, сын кричал и плакал. Что бы я ни делала, он не останавливался. Тогда я… – Зрачки у нее расширились, а губы задрожали. – Я положила его на землю и засыпала песком с головой. Оставалось зарыть только пятку… – Как Ашера ни замедляла дыхание, она не могла подавить дрожь. – И в этот момент источник забил прямо из-под его пятки. – Она запрокинула голову, и с открытым ртом посмотрела на небо, словно пробуя родниковую воду. – Жестокая шутка джинна.
Голод и жажда превращают людей в зверей… Но закапывать сына в песок? Тем не менее она, похоже, раскаялась, а все грехи могут быть прощены.
– Жестокая? Разве этот источник не спас вам жизнь?
– Мы напились воды и шли еще несколько дней. А потом мы прибыли. – Ее глаза едва не выскакивали из орбит, как будто от ужаса. – Когда я увидела Дворец костей, то пожалела, что не похоронила сына.
Столько ужаса было в ее глазах.
Я хотел узнать больше, узнать о ней все.
– Что же с вами случилось?
– Не имеет значения. Закончив обучение, я вознеслась над всем этим. Любить то, что невечно, – все равно что бросать драгоценные камни в быстрый поток.
– Не согласен. – Я взял ее руку своей железной. Внутри руки как будто воспламенилось масло, и огонь расплавил ее лед. – Как давно ты держала кого-то за руку?
Она пристально посмотрела на меня.
– Очень давно.
– Разве ты не жаждала чьего-то прикосновения?
Я толкнул к ней жар своей железной руки. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Лицо дрогнуло, она пыталась скрыть наслаждение.
А потом она отстранилась и встала.
– У меня есть Хавва. Мне не нужен никто другой.
Предсказуемая реакция. И все же разочаровывающая и глупая.
– Архангел никогда не приказывал нам любить его в ущерб другим. Любовь – это святое чувство, независимо от ее объекта.
– Когда в Никсосе я уколола твой лоб, то увидела всех женщин, с которыми ты спал в своей деревне. – Да, она уже знала обо мне все. – А теперь ты прикрываешься верой, как одеянием, но под ней ты такой же, как был. Ты гоняешься за одним, потом за другим и третьим, пока весь мир не станет твоим. – Она посмотрела на меня и покачала головой. – Но пока не полюбишь Хавву, я не буду твоей.
Ашера ушла в темноту ночи, не поднимая глаз.
Мысли о любви и потере тяготили меня, когда я зашел к Беррину. Я любил его как брата, потому что он тоже пострадал. Его семья была убита, но в нем так ярко горела вера.
– Извини, Великий магистр, – сказал он, когда я вошел. Он встал с матраса. – Мужчине не подобает спать на мягкой постели. Но я только ненадолго вздремнул. Я намерен всю ночь готовиться.
Свечи и луна освещали комнату тусклой смесью холодного и теплого света.
– Извини, что побеспокоил тебя. Ты заслужил отдых.
Беррин жил просто – маленький стол для еды, закопченный фонарь и стопка книг (сочинения каких-то епископов). По полу были разбросаны карты. Каждая карта носила имя своей отдельной звезды, на рубашках мерцали изображения звезд.
– Карты – это игра для богатых, – заметил я. – В нашей таверне играли только в кости.
– Я тебя научу. – Беррин собрал карты. – Мы с Зоси, бывало…
Он умолк и опустил взгляд.
– Я тоже по нему скучаю. Но не стану его оплакивать, хотя это было бы большим утешением. Как его убийца, я не имею на это права.
Я осмотрел стопку книг. В основном это были тома с сирмянской или парамейской вязью на переплетах. Беррин заметил, что я их разглядываю, и сказал:
– Учусь. Я о многом узнал, читая их книги.
Я извлек одну книгу, стараясь не развалить стопку. Буквы с тем же успехом могли быть завитушками мечтательного слепца. Я полистал том – там было полно кругов, треугольников, рисунков луны, земли и звезд.
– И что ты из нее узнал? – спросил я, чтобы приободрить его.
Глаза Беррина загорелись. Этот человек любил знания. Он часто сидел с Джаузом, говорил о вещах, которые моему слабому интеллекту казались бормотанием сумасшедших. Они оба учились в великих университетах и владели знаниями, которые ценятся на вес золота.
– Это подлинная редкость. Эту книгу написал большой ученый, Тенгис. Он утверждает, что ему известно, когда будут следующие двенадцать затмений.
Я был прав – бред сумасшедшего.
– Затмения – знаки славы Архангела. Затмения – это чудеса, порождающие новые чудеса. Ни один человек не может знать о них заранее.
Если вспомнить то, что я видел, я мог бы этим заинтересоваться. Но путешествие с Ашерой заставляло меня еще крепче цепляться за догматы Архангела.
– Скоро узнаем. Он утверждает, что затмение будет в следующем месяце.
Я захлопнул книгу, покачал головой и протянул ее Беррину. Когда мы раскололи железную стену Пендурума, светила багровая луна. И в ту ночь астролог из племени рубади сказал мне, что багровая луна – посланник Кровавой звезды и предвещает конец. Я прогнал его прочь, потому что наша вера говорила другое. То затмение принесло чудо пламенной победы… А что принесет следующее?
Я еще раз глянул на стопку книг. Верхний том в деревянном переплете назывался «Слеза Архангела. Описание и чудеса». Наконец-то книга, которую я мог оценить.
– В детстве я мечтал увидеть Слезу Архангела, – сказал я, тронув буквы на обложке книги. – Я всегда представлял ее как сияющий камень с чистейшим светом. Иногда мне кажется, все это лишь для того, чтобы исполнить мечту детства. Скажи мне, о чем мечтал ты?
– Как и многим детям в Сирме, мне хотелось стать шахом.
Ну конечно хотелось. Я усмехнулся.
– Если я стану императором, ты будешь недалеко от своей мечты. Но мне кажется, как близко ни подходи, мечты всегда остаются в тумане впереди, вечно недостижимые.
Он предложил мне табурет и скользнул обратно на матрас.
– Знаешь, у тебя неплохо подвешен язык. Думаю, из тебя получился бы хороший священник.
Я расхохотался до неприличия громко.
– Глупости.
– До сих пор не знаю, почему ты их ненавидишь.
Никогда я не рассказывал эту историю. Но, кажется, это была ночь откровений.