– У тебя все хорошо? – спросила Хумайра.
Сади кивнула.
– Я давно перестала молиться… Я разочаровалась в милосердии Лат… И все же ты здесь.
Хумайра нахмурилась, сжимая узкое запястье дочери.
– Ты худее, чем горная обезьяна. Тебя что, не кормили? Вечером я что-нибудь приготовлю.
– Это меньшая из наших забот. – Сади то смеялась, то плакала. – Хотя я скучаю по абрикосовому пудингу, который ты когда-то готовила.
Ну хоть что-то хорошее произошло в этот день. Я вернулся в свою юрту, мечтая отдохнуть перед боем.
Кинн, как будто откладывая яйцо, восседал на ярко разукрашенном сундуке, где я держал боевую одежду. С тех пор как мы вернулись, он молчал. Едва бросив на меня взгляд, он продолжил смотреть на угли догорающего огня в очаге.
– Ты воссоединил мать и дочь, – сказал я. – Ты спас нас от императора. Ступай укради у кого-нибудь башмаки.
– Я нарушил главное правило. Ангел меня видел. А теперь луна кровавая! – Он взволнованно захлопал крыльями, перья полетели во все стороны и исчезли, опустившись на землю. – И, что еще хуже, я растянул мышцы, поднимая вас обоих на небеса, а ты не поцеловал ее!
– Сади помолвлена с будущим регентом. Мне нужно выбросить ее из головы, а не усугублять ситуацию.
Воспоминание о нашем путешествии к небесам навело меня на мысли о том глазе. Мне было плевать на медузу размером с гору. Тысячи ее пористых щупалец можно просто забыть как страшный сон. Но гигантский человеческий глаз все пульсировал страхом в моей душе… Я пытался изгнать его из памяти, но чем больше гнал его прочь, тем яснее видел, пока не обнаружил, что смотрю в огонь и дрожу всем телом.
В юрту ввалилась Несрин, с розами в косах и красной хной на шее. Она принесла мундштук для кальяна и уселась рядом. Как раз то, что нужно, чтобы отвлечься.
– Люблю успокоить нервы перед заварушкой, – сказала она, дыша на меня кумысом.
– Никогда не видел, чтобы ты курила.
– А я никогда не видела такой яркой луны. Это ночь обновления. – Она вздернула брови, указывая на кальян. – Он не разожжет себя сам.
Я снял чашу с основания кальяна, промыл небольшим количеством воды и насухо вытер. Гашиш в жестяной коробке успокаивающе пах вишней. Я насыпал немного в чашу, а потом установил ее в кальян, собрал из очага угольки и сложил под чашей. Наконец, взял мундштук и подул в него, чтобы вылетел старый пепел.
Подсоединив мундштук, я дал его Несрин. Она глубоко вдохнула, так, что забулькала вода, и выдохнула вишневый дым.
Кинн принюхался, и глаза у него оживились. Он проковылял к Несрин и начал ее разглядывать.
– Вполне зрелая, – подытожил он. – Она замужем? Почему бы тебе не взять ее? Я нашепчу ей в снах твое имя.
– Нет, – сказал я.
Несрин вытаращилась на меня. Объяснять ничего не хотелось.
– А я все равно могу нашептать, – сказал Кинн, – просто чтобы посмотреть, чем это обернется. Таким образом я создал много счастливых пар. Не поверишь, сколько браков и романов случается из-за нас, скучающих шикков.
Несрин наполнила юрту успокаивающим ароматом вишневого дыма. Она протянула мне мундштук.
– Я слыхала, что Сади выходит замуж за Рыжебородого, – сказала она, крутя свою длинную косу. – Должно быть, тяжело для тебя.
– У него три сотни кораблей и тридцать тысяч человек. Не могу представить себе более достойный выбор. Она может спасти нас всех и Костани, привлекая его в наши ряды.
– Ты только об этом и думаешь, о Костани. Но сам ты ничего не получишь, если мы возьмем город.
Я указал на пустое место над соломенным матрасом.
– Я повешу голову Михея на стену.
– Вечно ты только и думаешь о делах, – усмехнулась Несрин. – Но, когда я впервые тебя увидела, ты был старый, весь в грязи и крови, рыл могилы распухшими, как огурцы, пальцами. А теперь – взгляни на себя. Может, ты этого и не осознаешь, но каждая незамужняя женщина в лагере мечтает разделить с тобой юрту.
Я позволил вишневому дыму отдохнуть в моих легких, а потом выдохнул.
– Сейчас не время для таких мыслей. Завтра…
– Завтра некоторые из нас будут мертвы. Эта ночь станет нашим последним воспоминанием.
Я не мог игнорировать то, что сказал мне этот тяжелый взгляд.
– Вот и правильно, – сказал Кинн, ковыляя из юрты. – Если кто попытается войти, сброшу в море!
Несрин забрала мундштук из моих рук и толкнула меня на пол. Она вдохнула вишневый дым, а потом скользнула по мне и коснулась носом моего носа. Я засунул руку ей под рубашку, тронул гладкие тонкие бедра.
Она прикоснулась губами к моим и выдохнула дым. Я почувствовал вкус вишни во рту. Но еще больше мне понравился вкус ее языка – землистый и влажный. Мои руки скользнули вверх по ее животу, нашли мягкую грудь и твердые соски. Она потянула меня за язык, прикусила мою губу. Я поднял ее рубашку. Она сняла с узких бедер штаны.
И вдруг перестала ломиться в меня языком. Она посмотрела мне прямо в глаза. Ее темные, глубоко посаженные глаза смотрели напряженно как никогда.
– Я вижу твою печаль, – сказала она. – Ты этого не хочешь.
– Каждая моя частичка этого хочет. Кроме одной.
– Она самая важная.
Несрин оделась.
– Она – принцесса из рода Селуков, – сказала Несрин, – для нее долг всегда будет выше всего. Даже если она чувствует то же, что и ты.
– А она чувствует то же, что я?
– Ты такой бестолковый? – Несрин рассмеялась. – Это не имеет значения. Как ты думаешь, почему Эбра хотел сослать ее? Она может сделать честолюбивого мужчину шахом. И теперь один из таких мужчин предъявил на нее права.
– Значит, ничего уже не поделать.
– Ты совсем тупой? – Она посмотрела на меня так свирепо, как только была способна. – Разве ты не воин? Разве стал бы великий полководец Утай дуться, как ты? Он взял бы желаемое, что бы это ни было.
– Я хочу уничтожить Михея.
– Убить его можно только раз. А чего ты захочешь потом? Об этом ты не подумал?
– Чего я захочу потом, не имеет значения.
– Будет иметь. – Теперь Несрин смотрела на меня с сожалением. – Ты захочешь получить ее. Но тогда будет слишком поздно. Она выполнит обещание и выйдет замуж за другого.
– Я пришел на эту землю рабом. Я меньше всех достоин ее.
Жалость исчезла, ее щеки вспыхнули красным от гнева.
– А Михей заслуживал Костани? Да кому какое дело, он просто ее взял. Но ты не захватчик. Ты тот же самый испуганный старикашка, которого мы подобрали в лесу. Боящийся всего, кроме смерти.
Она бросилась прочь. Разочарованный, как всегда, Кинн проковылял внутрь. Несколько часов я проспал.
Я проснулся перед рассветом и поскакал к крестескому лагерю. У пруда паслись безухие кони. Кучка экскувиторов, с желтыми волосами и бородами северян из Темза, точили топоры и мечи на вращающихся точильных камнях, которые они приводили в движение ногами. Их доспехи украшали четыре глаза, расположенные в форме ромба, как на доспехах императора.
Императора Иосиаса я нашел рядом с бомбардами. Они были огромными, как те, которые шах Джаляль применял против его отца Ираклиуса при завоеваниях на континенте Юна. Кажется, крестесцы усвоили: чем больше осадные машины, тем лучше. Эти, окованные серым металлом, были размером с двух лошадей и с ядрами больше моего торса.
Император восседал на мощном белом коне.
– Что говорят ваши прорицатели о затмении? – спросил он, вгрызаясь в яблоко, краснее крови.
– У нас таких нет. Но я точно знаю, что это предвещает победу.
– Наши утверждают, что багровая луна несет чудеса. Но вот то, о чем этим утром доложили разведчики, отнюдь не чудесно. – Он выплюнул кусок яблока мне под ноги. – Ты не потрудился сообщить мне о Рыжебородом.
– Я и сам узнал только вчера ночью.
– Этот человек – корсар; он грабит наши города, а потом удирает. Мне теперь придется оглядываться, двигаясь вперед. Рыжебородый будет смотреть, как мы атакуем город, а сам и пальцем не пошевелит. А потом, когда мы выдохнемся, примчится и заберет город. Ты считаешь меня глупцом?
– Это наш город, император. Мы владеем им уже триста лет.
– А до этого он семьсот лет был нашим.
– Я позабочусь о том, чтобы Рыжебородый сделал свою часть работы. Сомневаюсь, что с одними вашими мечами нам удастся захватить город.
Император надулся и высоко вздернул подбородок.
– Я буду вести счет. Если я почувствую, что он делает что-то не так, нашему союзу придет конец.
– Тогда оборвется и жизнь вашей дочери. Не сомневайтесь, я сам принесу вам ее голову.
– А ты не думай, что я ценю ее жизнь выше, чем Костани. Всякий мужчина может стать отцом дочери. Но только самый великий может править крупнейшей империей на этом краю земли. Не сомневайся в том, кто я.
Теперь я сомневался в нем даже сильнее. Но больше всего вопросов вызывала мысль, хороший ли я человек, как сказал Айкард, или поступил бы так же, как поступили со мной? Я содрогнулся при мысли о том, что придется перерезать горло этой учтивой розовощекой девушке. Война взывает к жестокости, а месть часто требует ее.
Вскоре после этого император отдал приказ выступать, и я возвратился в лагерь. Сади выстроила забадаров и на своей розовобрюхой лошади возглавила отряд. Нам предстояло сделать то, что забадарам удается лучше всего: атаковать и отступить. Если Михей вышлет воинов за стены, вдогонку, мы должны быть готовы их встретить. Я не сомневался, что именно от нас будет зависеть успех осады – с нашей стойкостью, с новыми аркебузами и луками и кашанскими лошадьми.
Сади просто сияла. Она убрала волосы в узел и надела доспехи из закаленной красной кожи, туго зашнурованные на груди. Коричневые перчатки, казавшиеся очень гладкими, помогали ей натягивать сборный лук.
Я пустился рысью с ней рядом, стараясь не улыбаться чересчур широко.
– Знаешь, у меня еще кружится голова.
– Меня трижды вырвало прошлой ночью. – Она потерла живот. – Но оно того стоило.
– А как твоя мать приняла известие о том, что ты выходишь замуж за пятидесятилетнего?