– Ему сорок четыре. Ей это не нравится.
– Надо было предложить себя аланийскому принцу. Армия у него побольше, а кроме того, он молод и красив.
– Жаль, что Эбра вышел за него первым.
Эти слова меня рассмешили.
– Кажется, они подходят друг другу. Пара «откормленных простофиль», как назвал бы их мой отец.
Всадник слева от меня перебросил абрикос над моей головой. Всадник справа поймал его, надкусил, а остальное отдал лошади. Разговаривая с Сади, легко было забыть, что мы находимся в море забадаров.
– Каким он был, твой отец? – спросила она.
– Тенгис – человек с множеством талантов. Твой отец и дед любили выжимать их из него, как сок из апельсина.
– И вообще, почему ты называешь его отцом? Разве он не был твоим учителем?
– Учитель для янычара ближе всего к отцу, особенно когда заботится о тебе как о сыне. Я молюсь, чтобы он выжил – где-нибудь, как-нибудь. Я должен отомстить за Мелоди не только ради себя, но и ради него.
Сади сердито посмотрела на меня.
– Ты все еще не рассказал мне, Кева.
– Что не рассказал?
– Что ты увидел в лодке.
Я остановил лошадь. Сади сделала то же самое. Орда забадаров пронеслась мимо нас. Я закрыл глаза и попытался представить то, что показывал мне глаз гигантской медузы. Но там не было ни красок, ни звуков, ни форм. Только чистый ужас.
– Я видел глаз Ахрийи. Он шептал мне… Нет, я не могу описать, что он мне показал. Могу только чувствовать, что он сделал с моим разумом и душой.
– Я тоже хотела бы это увидеть.
Сади подъехала ближе и положила свою руку поверх моей.
– Я не пожелал бы такого даже Михею Железному.
– Не хочу, чтобы ты страдал в одиночестве.
– Я надел эту маску. У меня нет выбора, кроме как смотреть на то, что она мне открыла. К тому же, полагаю, тебе еще много придется страдать, когда станешь женой регента.
– Значит, нам обоим предстоит страдать в одиночестве. Надо было взять эту лодку и уплыть подальше отсюда.
– Слишком поздно, – ответил я. – Но настанет день, когда ты выглянешь из башни своего замка, а я затеряюсь в пещерах Священной Зелтурии, и тогда мы сможем представить, что сделали это.
Мы двинулись дальше. Мне хотелось посмеяться над нашими жертвами, но они казались слишком серьезными в этот день – день, когда может оборваться так много жизней.
– А куда мы могли бы уплыть? – спросил я.
– Да куда угодно. В любую сторону. – Видеть улыбку Сади было все равно что есть полной ложкой мед. – Лишь бы не в Костани.
Я ухмыльнулся.
– Может быть, однажды я увижусь с тобой, «где-нибудь», в «любой стороне».
– Сперва нам нужно пережить сегодняшний день.
– Ты сегодня не умрешь. Я позволил умереть уже слишком многим из тех, кого люблю.
Голос Сади стал хриплым.
– А как ты меня любишь?
Я перебрал много разных ответов. Может, я любил ее как свою принцессу, или свою хатун, или – так еще лучше – как дорогого друга. Но сердце ответило первым.
– Как не подобает.
Сади смолкла. Но, по крайней мере, она услышала это от меня. Я поехал вперед, к остальным забадарам, и сердце давило тяжелым грузом.
Впереди показалась стена Костани. Она была вдвое выше любой другой на континенте. Это не придавало ей прочности, но удваивало расстояние, на котором нужно держаться, чтобы быть в недосягаемости от пушек и стрел. А Михей, похоже, покрыл железом выходящие на пролив и расположенные вокруг ворот участки. Сами ворота были сделаны из стали толщиной в руку, и пробить их было совершенно невозможно.
Мало кто показывал страх, но боялись все. Даже самые стойкие забадары, самые уверенные в себе экскувиторы или самые бывалые янычары ощущали трепет в сердце, глядя на эту стену. Грозная каменная твердыня способна убить, как ничто другое. Забадары вокруг меня воздевали руки, умоляя своих святых донести их молитвы до Лат. Я предпочитал приберечь молитвы до боя: лишь когда сердце трепещет, они по-настоящему искренни.
Нас палило гнетущее полуденное солнце. Крестесцам, без сомнения больше привычным к климату северо-запада, жара, вероятно, не особенно нравилась. Но я надеялся, что император ясно дал им понять – если нужна тень, они могут найти ее только за стеной, которую нужно сломить.
Император держал свою тяжелую кавалерию слева. Рыцари были вооружены копьями и длинными мечами, даже лошади у них были закованы в латы. Но у него оказалось не так много аркебузиров, как я ожидал. Они выстроились в ряд впереди, их аркебузы ничем не отличались от тех, что использовал император Ираклиус пятнадцать лет назад. Им не справиться со скорострельными аркебузами Михея.
Рабочие уже начали возводить на берегу каменные стены. Если пойдет дождь, эти низменности зальет грязной водой, что было бы катастрофой, которую мы не могли допустить. Стены, как мы надеялись, защитят эту местность от затопления.
Сади выстроила забадаров на холме с юго-востока. Если Михей выпустит кавалерию из южных ворот, задача забадаров – вступить в бой, чтобы не позволить им ударить в уязвимый правый фланг императора.
Пришла весть, что Рыжебородый начал высадку на берег и привел на поле боя сорок тысяч воинов. Он мог занять холм, на котором мы находились, и атаковать южную стену. Под обстрелом с двух сторон Михею придется разделить силы, и это может оказаться решающим, если удача будет на нашей стороне.
Несомненно, всем не давал покоя вопрос о том, кто будет управлять городом. Едва рухнет стена, союзники станут врагами. Осада всегда легче борьбы за контроль над улицами и домами. Когда осада увенчается успехом, нас ожидала куда более кровавая и ужасающая бойня. Но до этой бани еще несколько месяцев, если не лет.
– А тебе не кажется это странным?
Сади, щурясь, указала на стены.
На бастионах никого не было.
Сади продолжила:
– Обычно, когда к городу подкрадывается войско, стены заполняются лучниками, аркебузирами, ополченцами и всеми, кто способен держать лук, аркебузу или бросать бомбы.
– Что-то здесь не так. Я посоветуюсь с Иосиасом.
Я пустил лошадь прочь.
– Кева, подожди, – окликнула меня Сади, голос прозвучал хрипло и умоляюще. Ее руки дрожали. – Я… – Она стиснула руки и замерла. – Береги себя.
Моя лошадь мчалась вниз по холму, к крестескому лагерю.
Император Иосиас стоял среди пурпурно-белых шатров, украшенных его эмблемами. Его окружали командиры, тоже в пурпурно-белых латах, только более блестящих, чем у обычных солдат. И опять экскувиторы преградили мне путь копьями и аркебузами. Император крикнул, чтобы меня пропустили.
– Вы заметили, что стены не защищены? – спросил я, спрыгивая с лошади.
Роун из Семпуриса пригладил седые усы и ответил раньше, чем император:
– Разумеется. А ты заметил ров, полный острых железяк, который построил Михей? Он хочет, чтобы мы приблизились к стенам, тогда он забросает нас бомбами, и мы будем до конца года выковыривать железо из своей плоти.
– Ты считаешь, это какая-то хитрость?
– Почему еще стены могут остаться безлюдными?
– Может быть, его паладины не хотят сражаться с твоими?
Император дал знак Роуну замолчать и сказал:
– Это вряд ли. Он уничтожил всех паладинов, решивших перейти на мою сторону.
– Кстати, – сказал мне Роун, – нет ли у вас в лагере сирмянского напитка… Как там вы его называете – ячменная брага?
Я бы тоже не отказался выпить ячменной браги, успокоить нервы. Я указал на Костани.
– Когда я в последний раз проверял, там было много такого.
Глаза Роуна загорелись.
– Вот еще одна причина поскорее взять эти стены. Знаешь, я имел удовольствие ее попробовать, когда был по делам в Эджазе. Расслабляющее варево, должен сказать. Вы, сирмяне, умеете делать напитки.
Я решил, что смогу уделить минутку, поболтать с этим странным крестесцем.
– У нас нет недостатка и в забадарском напитке – кислом кобыльем молоке.
Роун с отвращением фыркнул.
– Рубади такой готовят. Мне совсем не по вкусу.
Все это время Иосиас качал головой, отвернувшись от нас. Он как будто был чем-то занят.
– Я тоже так думал, – ответил я, – но потом полюбил кумыс.
– Хм. Я немолодой человек с устоявшимся вкусом. Ты когда-нибудь пробовал растерганский напиток?
– Только дважды. Имбиря слишком много.
Усы Роуна всколыхнулись от возмущения.
– Мы в Семпурисе называем имбирь корнем ангелов!
И откуда у ангелов корень? Они что, деревья? Нелепость.
– Я люблю имбирь, только не в таком количестве.
Пока мы разговаривали, от западных ворот донесся скрежет. Их решетка поднялась.
– Это значит, что Михей сразится с нами на поле? – спросил я. – Поэтому стены пусты?
– Или, может, он хочет вести переговоры, – сказал Роун. – Они трепещут перед решимостью императора!
Ворота открылись, и выехал одинокий всадник на рыжем коне. Он был в черно-красных цветах паладинов Михея. Седые волосы развевались на ветру. Я бы предположил, что он стар, но он скакал, как молодой забадар, подавшись вперед всем телом, когда лошадь перешла на галоп.
Солдаты авангарда открыли всаднику путь к нашему лагерю. Он проехал, и они с трепетом проводили его взглядами, словно он был ангелом во плоти.
Экскувиторы поразили меня: они преклонили колени, когда всадник проезжал мимо. Казалось, Иосиас тоже был потрясен благоговением своей армии и вытаращенными глазами смотрел на этого человека.
Поднялся шум, солдаты переговаривались друг с другом, как девушки-сплетницы. Когда всадник натянул поводья и остановил лошадь прямо перед нами, я готов был поклясться, что встречал его раньше. Он со скоростью ветра спрыгнул с коня и встал на ноги с грацией святого воина. И я понял, что знаю его. И знаю давно.
– Это что, багровая луна принесла? – произнес Иосиас. – Или колдовство?
Собранные Иосиасом лорды неподвижно стояли, разинув рты. Седовласый человек прошел мимо них. Он остановился перед Иосиасом, посмотрел на него железным взглядом. Морщины на точеном лице были тверды как сталь. Я видел этого человека, когда он был моложе. Я видел его во главе армий. Я видел его у Растергана, когда нас обстреливали его бомбарды. Я встречал его на полях Юны, почти целую вечность назад.