– Почему? – спросил я Ашеру, когда она появилась возле моей камеры.
Она посмотрела на меня без всякого выражения. Как могла эта девушка быть единственной, кто знал бога? Как могли все остальные, латиняне, этосиане или верующие в какое-то Колесо, так заблуждаться?
– Что «почему»?
– Почему она не вернула мою Элли? Моя Элли была полна света и прожила бы хорошую, полную жизнь. Вместо этого она вернула старика, цепляющегося за трон, как грибок цепляется к ногам.
– Что бы ты сделал, если бы она вернула Элли?
– Любил бы ее! А она любила бы меня. Еще одна добрая душа освещала бы мир, вместо той, что отовсюду высасывает свет.
Пока мы спорили, рутенец тихо похрапывал.
– Ты стал бы слабым. – Ашера опустила взгляд и вздохнула. – Ты цеплялся бы за этот несовершенный мир еще сильнее, чем сейчас. – Она посмотрела мне в глаза. – Пойдем со мной к Спящей, и мы все исправим.
– Каким образом? Выжжем из мира грех? Заморозим его до смерти? Я не хочу в этом участвовать. Больше мной не будут манипулировать мстительные боги!
– Спящая не хочет убивать свои создания. Она хочет творить. Хочет видеть новые сны и хочет, чтобы мы все разделили с ней этот мир. Ты и я, вместе, станем апостолами, которые сделают это возможным.
Как те лица в парящем бриллианте. Как павлин с человеческой головой. Как морская звезда с человеческим глазом. Я не хотел ничего этого в своем мире. Но Ашера хотела. Из ее глаз струился свет веры, когда она говорила о своей богине.
– Ты совершила огромную ошибку, Ашера. Я не апостол, которого ты ищешь. Я отказываюсь им быть. Я лучше умру в забвении, чем запомнюсь пророком твоего бога.
– Спящая отняла у тебя все, так что тебе больше нечего терять. Она готовила тебя к этому с рождения. Ты Зачинатель.
– Нет! Я отвергаю твоего бога! И моего отвергаю за ту роль, которую он сыграл во всем этом. Отвергаю всех богов! Если и будет какой-то бог, то лишь тот, которого я создам сам. Я построю его из железа, если потребуется. Лучшего бога, такого, в которого стоит верить. Но он не будет похож на того, которого показала мне ты!
Мои крики разбудили рутенца, и он стоял у решетки, открыв рот от удивления. Но он смотрел не на меня. Его темные глаза не отрывались от Ашеры. Он задрожал и что-то прошептал. Ашера повернулась и прошептала что-то в ответ.
Прибежал услышавший мои крики стражник; Ашера дотронулась до его щеки, и он рухнул на пол с сосульками вместо глаз.
– Я не оставлю тебя, Михей, – сказала Ашера. – Я буду ждать, пока твое сердце не переварит правду.
– Ты говорила, нам всем приходится выбирать. Вот я и выбираю. Я выбрал остаться здесь, где люди, рядом с которыми я служил и сражался, накажут меня за мои многочисленные преступления, а не идти с тобой к богу.
– Я тебя не оставлю. – Ашера просунула руку сквозь прутья решетки. – Дай мне прикоснуться к тебе.
Я схватил ее руку своей железной. Но огонь внутри угас. Холод от прикосновения Ашеры пробрался по руке к плечам. Но я не отпустил ее руку. Хотя я презирал ее бога, она мне нравилась, и с каждой нашей встречей это чувство становилось сильнее. За всей этой набожностью и колдовством скрывалась женщина с таким же разбитым сердцем, как мое собственное.
Но тут холод достиг моего лица и ужалил в мозг. Я отпрянул, и ее рука безвольно повисла.
– Почему так происходит, Ашера? Почему ты распространяешь своим касанием холод?
Она почти улыбнулась – той легкой улыбкой, что скрывает печаль. На этом лице я приму любую улыбку.
– Это проклятие, наложенное маридами, племенем джиннов. Чтобы меня никто не полюбил.
– Почему они это сделали?
– Потому что я отвернулась от них и заключила сделку с джиннами Глубины, обитающими в Лабиринте.
– Зачем? – Я едва не закрыл уши, как ребенок, пытающийся заглушить страшную сказку. – Зачем заключать сделку с демонами?
– По той же причине, по которой это сделал ты. Чтобы получить то, что хочу.
– И чего ты хочешь?
– Я не такая, как ты. Мне не нужна власть. Я не такая, как этот сломленный человек. – Она повернулась к рутенцу, который продолжал смотреть на нее, но теперь плакал. – Мне не нужна любовь. И месть. И искупление. Я хочу лишь истины.
– Тогда ты не похожа ни на кого из тех, кого я знаю. Для нас истина – это то, что можно согнуть, чему можно придать форму, как металлу, в соответствии с нашими целями.
– Когда истина становится целью, все остальное отпадает. Я была за завесой невидимого, как ты сейчас. Но это породило лишь новые вопросы. Кто были эти джинны, которые управляли ветром, огнем и водой? Откуда они взялись? Мы боялись их, но чего боятся они? И чего боятся те, кого боятся они? Кого боятся ангелы, Михей?
– Зачем ангелам кого-то бояться?
– Каждый боится своего создателя.
– Кого же тогда боится создатель?
– Спящая не боится никого.
– Ты уверена? Если она создала нас, то что ей от нас нужно?
– У меня нет ответов на все вопросы. Но я знаю, что, если пойду этим путем, получу их.
– А что, если нет никаких ответов? – Я рассмеялся, чтобы отвлечься от расползавшегося внутри страха. – Что, если мир именно такой мрачный, каким кажется?
– Тогда мы хотя бы узнаем об этом. Не будем лгать себе. Мы утонем в правде, но с широко открытыми глазами.
Она говорила так искренне. Ее лицо светилось верой, а глаза сияли, как у влюбленной девушки.
– Жаль, что мы не встретились в другое время в другом месте, – сказал я. – Можешь себе это представить? Что, если бы мы были парой менестрелей, скитались по миру, воодушевляя сердца своими песнями? Как это было бы весело. Или птицами, которые встретились где-то в небе, так высоко, что все мирские страдания перестали бы существовать. – Я приготовился произнести то, что действительно хотел. – Истина в том, что, может, мне и не нравится твоя богиня, Ашера, но мне нравишься ты.
– Она и не должна тебе нравиться. Она вернула мертвого. Она могущественней всего, что мы знаем. Если найдем по пути что-то более великое, обещаю, мы будем искать истину, а не цепляться за ложь.
Всхлипывания рутенца раздражали. Что он там бормочет?
– Я не так уж отличаюсь от него, – сказал я. – Я тоже много плачу. Мной больше движет любовь, чем истина, и я не могу служить богу, которого не люблю.
Ашера сказала плачущему что-то на сирмянском. От ее слов он сгорбился и осел.
– Должно быть, Хавва привела его сюда не просто так. Это не может быть совпадением.
– Кто он такой?
– Он маг, который еще не научился владеть своей силой, иначе не сидел бы здесь.
– Так чего же он плачет?
– Это длинная и печальная история.
– Похоже, что я куда-то спешу?
– Скорее всего, ты не поверишь.
– Я видел, как император возвращается из мертвых. Видел, как черная звезда выпускает огненный шар, заживо поджаривший людей. Я прошел сотни миль по туннелю…
– Ладно, я поняла. – Она вздохнула, признавая поражение. – Я сказала ему, где его жена.
Рутенец протянул руку сквозь решетку, но Ашера не коснулась его. Я вдруг понял, что ничего о ней не знаю. Только то, что она потеряла сына.
– Значит, его жену ты нашла, – возмутился я, – а мою нет?
– Его жену отыскать немного легче.
– Это почему же?
Зрачки Ашеры сузились. Она смотрела в землю, как будто там мелькали печальные воспоминания.
– Потому что она стоит перед тобой.
27. Ираклиус
Архангел вернул меня не для того, чтобы просиживать штаны в Костани. Да, это мой престол, священный город этосиан, и он станет центром империи, которую я построю, и, чтобы ее построить, я должен привести свою армию к воротам других городов, но сначала нужно сокрушить ублюдков у моих собственных ворот.
Человек, который живет второй раз, не имеет терпения на осаду. Он вообще не имеет терпения. Пусть я вернулся, но был стар, и, чтобы закрасить мою седину, понадобится целая ванна краски. Я должен перебить надоедливых насекомых вроде Рыжебородого, чтобы исполнить свое предназначение.
Мой старший сын Алексиос, коронованный под именем Иосиас, был еще молод. Его старшие братья умерли – один от жуткой чахотки, кашляя кровью и желчью, пока не застыл, другой получил стрелу в глаз. Эту судьбоносную стрелу выпустил янычар во время вторжения в наши земли шаха Джаляля, у стен предательского Растергана, когда мой сын возглавил атаку на разрушенную нами часть стены.
Сейчас я сидел на золотом троне Костани, далеко от той кровавой битвы, – первый император за триста лет. Я мечтал об этом дне, молился о нем, умер ради него. Все свое долгое правление я старался укрепить Крестес, чтобы мы могли разбить сирмян и вновь занять этот тронный зал, который патриарх перекрасил в крестеский белый и пурпурный. Нас окружали изображения Цессиэли, Принципуса и Михея. И здесь я говорил со своим сыном.
– Рыжебородый высадился с сорокатысячным войском, – сказал Алексиос. – Мы окружены.
Мой сын смотрел на меня, как на медведя на склоне горы, – испуганно, но толком не понимая, собирается ли зверь напасть. Это зависело от того, подчинится ли он.
– Ты так и не свыкся с этим чудом, Алексиос?
Он явно предпочитал сидеть на этом золотом троне, а не стоять перед ним.
– Сирмяне известны своим колдовством, – ответил он.
– И ты считаешь меня сирмянской подделкой? Подойди ближе.
Он шагнул на помост.
– Еще ближе.
Он подошел достаточно близко, чтобы чувствовать мой запах и видеть пятна на шее.
– Я обмыл твое тело, – сказал мой сын. – И видел, как тебя похоронили.
– А я видел Баладикт. Я помню, где держали мою душу. Представь солнце, возьми от него кусок и переплавь в за́мок. А теперь представь, что этот замок стоит за пределами неба, за пределами рая, в неведомом месте. Ангелы приходили ко мне и рассказывали обо всем, что происходит с империей, с Костани, с тобой. Они изначально намеревались вернуть меня.
Мой сын отвернулся. Конечно, он не рад, что я отобрал у него власть. Если бы мой отец так поступил, я выгрыз бы ему внутренности. Только мой отец никогда не был императором. Я происхожу из не слишком благородного рода и женился на двоюродной сестре бывшего императора, так что хорошо понимаю честолюбивые стремления и ощущаю их острее, чем мой сын, который склонен повиноваться отцу. Я ценил в нем эту черту, но не мог ей восхищаться.