За белыми мраморными столами, которые шах использовал, когда принимал гостей с Запада, собрались полководцы из экскувиторов Алексиоса, паладинов Михея и регулярной армии. Вместе мы обсуждали, как прорвать осаду.
– С рассвета прошло много времени, – заметил я. – Почему они не обстреливают стены?
Командующий тяжелой кавалерией Алексиоса больше походил на статую, чем на человека. Рельефный и жесткий не только телом, но и лицом. Он носил доспехи тяжелее веса среднего мужчины.
– Мы ударили по ним раньше, – сказал он. – Они реагировали медленно. Возможно, у них нет предводителя.
– А разве это не Рыжебородый? – спросил Роун, мой друг детства и верный союзник в любых вопросах, кроме просроченных налогов с его вотчин. Перед смертью я собирался сделать из него пример другим… По правде говоря, я был удивлен, что меня отравил не Роун. Но налоги – пустяк по сравнению с нынешними проблемами, а после воскресения у меня не осталось терпения на пустяки.
Алексиос покачал головой.
– Мой флагманский корабль не дошел до города. Значит, они захватили и его, и пленника, которого я там держал, – шаха Мурада.
– Ты сглупил, оставив на кораблях мало людей, несмотря на то что знал о приближении Рыжебородого, – сказал я. – Ты повернулся спиной к бешеному псу. Я бы никогда не совершил такую ошибку.
Алексиос молча кипел гневом. Неужели груз императорской власти не добавил ему мудрости? Впрочем, неважно – это придется сделать мне.
– В каком состоянии ты оставил шаха? – спросил я.
– Я относился к нему как к гостю, в соответствии с нашей верой. Я кормил его, позволял молиться и предоставил подобающее жилье.
– Значит, он и станет их предводителем. Мурад и Рыжебородый не глупцы. Они знают, что здешние кладовые пусты, и поэтому продолжают сражаться, хотя мы превосходим их числом.
Грянул пушечный выстрел, в воздухе просвистело ядро и со слабым треском ударилось в городскую стену. Мы все ждали следующих, и вскоре они последовали.
– Я ожидаю, что рыцари положат этому конец, – сказал я. – Не давайте им передышки, поскольку они нам ее точно не дадут. Мы не станем умирать от голода в этом городе. У нас численный перевес. Откройте ворота и разбейте их.
Мои военачальники молчали. Хорошо. Время для великих дел, а не для слов.
– У них Селена, – сказал Алексиос. – Нашей главной задачей должно стать ее возвращение.
– Это почему же, Иосиас? – Я намеренно использовал его императорское имя. Однажды он будет править, и ему потребуется почитание подданных. – Почему это главная задача? Твоя дочь дала обет безбрачия. Ее брак с Михеем аннулирован, и она не может вступить в другой.
– Она моя дочь.
– А ты мой сын и наследник, но я все равно отправил тебя сюда, потому что трон не удержать, трусливо прячась за ним. Сначала мы положим конец осаде. Тогда мы сможем вести переговоры об освобождении с позиции силы.
Я всех отпустил и отправился в карете к крепостной стене, чтобы наблюдать за битвой. Вспыхивали и грохотали пушечные выстрелы. Рыжебородый атаковал из своих жутких бомбард многие наши прибрежные города. Их не слишком крепкие стены бомбарды разрушали за несколько часов. Рыжебородый убивал, грабил и забирал в рабство. Я часто задавался вопросом, как у этих сирмян вообще может быть бог.
Вдалеке развевался пиратский флаг. Как же Рыжебородый им гордился. Он осквернял им разграбленные города – ятаган под восьмиконечной звездой, символизирующей восемь сторон света. Любой дурак знает, что у света четыре стороны, откуда они взяли еще четыре? Однажды я спросил это у мудреца при своем дворе. Очевидно, остальные четыре представляют мир джиннов. Что за чепуха!
Осады скучны, но я наслаждался видом. Я восхищался тем, что враги заполняют всю равнину между морем и холмами. И все же нас больше. Скоро начнутся наши вылазки. Я предвкушал поражение шаха Мурада.
Я с радостью поддерживал с ним теплые отношения. Мир на восточной границе позволял мне расширяться на север, запад и юг. Я присоединил Диконди, Пендурум, Пасгард, Эджаз и другие великие государства. Мудрый правитель использует мир на одном фронте, чтобы воевать на других, чего не удалось сделать шаху. Эта осада станет еще одной его неудачей.
Наша тяжелая кавалерия начала вылазку, пока я наслаждался бокалом лемносского вина. Лемнос – великолепный холмистый регион к северу от Гипериона. В юности я провел там несколько лет под опекой местного экзарха и выпил больше вина, чем хотел бы признать. Хорошо, что Алексиос привез его сюда.
Вино стало еще слаще от вида нашей кавалерии, громящей забадаров. Доспехи наших лошадей выкованы из крепкой стали из копей Камока. Не то место, куда я хотел бы попасть (там нет виноделен), но народ там живет трудолюбивый и незаменимый. Какое бы оружие ни использовали сирмяне, им не пробить доспех с большого расстояния, а громовой удар кавалерии заставил их стрелков ретироваться в тыл.
Используя метательные бомбы, мы уничтожили и несколько пушек. Наша тяжелая кавалерия вернулась за стены, как раз когда ряды сирмян начали перестраиваться и отступать. Прекрасно.
Я устал от битвы и пошел прогуляться по саду. Селуки известны садами наслаждений и птицами, которые в них поют. Но Михей не ухаживал за садом. Уверен, он не имел ни малейшего представления о том, как это делается. Переросшие кусты преграждали дорожки, ветки торчали в разные стороны, как неухоженная борода. Они даже не стригли деревья, но от этого хотя бы стало легче гнездиться птицам. На самых высоких ветвях сидели прекрасные черные дронго. Когда осада закончится, придется сделать этот сад подходящим для приятного времяпрепровождения.
Затем я отправился на Ангельский холм. Патриарх служил всенощную в священных залах, и молящиеся сидели на скамьях и пели гимны. Лазарь проповедовал то, что я приказал ему проповедовать, если хочет жить.
– Архангел послал нам знамение под багровой луной, – говорил патриарх с кафедры. У бедняги не было ногтей, и кончики пальцев раздулись, как виноградины. Половины уха тоже не было. – Он сделал веру легким выбором для всех нас. Тело и душа нашего императора возвращены в этот мир, чтобы он повел нас в последнюю битву против нечестивых неверных с Востока.
После проповеди мы встретились в склепе. Там было пыльно. Латиане заменили апостольские гробы и священные реликвии на парамейские книги и свитки. Ничто не могло разочаровать меня сильнее, чем новость, что наша наисвятейшая реликвия, Слеза Архангела, пропала.
– Ты узнал, куда ее увезли? – спросил я.
Патриарх Лазарь являл собой подтверждение, что честолюбие не гаснет с возрастом. О, я знал, что это он отдал приказ отравить меня. Священный долг, сказал он экскувитору, который это сделал. Но я вернулся не ради мести. Я любил наказывать за предательство и делал это способами, которые многие сочли бы жестокими, но больше всего я любил направлять людей на путь искупления. Сначала займусь патриархом, а потом возьмусь за Михея, на которого у меня еще оставались большие планы.
– Государь император, – сказал патриарх, – поиски Слезы – моя наиглавнейшая задача. Мои священники перерыли эту комнату и все ее содержимое и узнали, куда ее отправили.
– Куда?
– В Зелтурию, как мы и ожидали. Но затем, по неизвестным причинам, перевезли в Тагкалай, в сокровищницы великого университета.
– Хорошо. Это не так уж далеко. Говорят, Слеза может выжигать тьму и защищать святого воина от колдовства. Полагаю, она предназначена для меня, и потому Архангел приведет меня к ней.
– Боюсь, все не так просто. Несколько торговцев сообщили, что после падения Костани в Тагкалае начался бунт. Сокровищницы разграбили, и теперь они пусты.
– Не очень-то надежные у них сокровищницы, – хохотнул я, надеясь вернуть хоть немного краски на лицо патриарха.
Он выдавил слабую улыбку.
– Совсем ненадежные, мой господин.
Он не сводил глаз с пола, будто стыдился посмотреть мне в лицо.
– Мой сын считает тебя невиновным во всем этом, – сказал я. – Он полагает, что Михей заставил тебя выдать за него Селену, но мы оба знаем, что это твоя идея. Я не сказал ни ему, ни кому-либо другому, что это ты меня отравил. И я сохраню эти тайны в своем сердце, патриарх.
– Ваше милосердие, как и всегда, сравнимо с милосердием Архангела.
– Но не прекращай проповедовать. Мой сын не верит, что я вернулся. Он цепляется за мысль, что это колдовство. Роун и святые воины всецело поверили в чудо, но другие придворные будут, подобно моему сыну, более подозрительны.
– Я не устану провозглашать чудо вашего воскресения, пока ваше имя не зазвучит в сердцах всех этосиан.
По его щекам потекли слезы, и мне было плевать, настоящие ли они.
На следующий день я проснулся и позавтракал жареными лепешками из бамии в горьковатом соусе из скисших фруктов. Еще одна причина прорвать осаду. Сообщения о ночных стычках вселяли приятный оптимизм. Сначала мы обстреляли их лагерь ракетами, которые взрывались с безумным визгом, чтобы враги не могли отдохнуть. Через несколько часов после этого мы атаковали их тяжелой кавалерией и легкой конницей рубади.
Ах да, рубади. Сотни лет назад они промчались по степям и вторглись в Крестес с северо-востока. Десятилетия сражений ни к чему не привели, поэтому мы разместили их в наименее населенных регионах империи. Они родня забадарам по крови и такие же свирепые и искусные в верховой езде. Приняв нашу веру, они соединили ее с элементами своей старой религии, и многие епископы настаивали, что их до сих пор нельзя считать верующими. Некоторые племена рубади даже предпочитали поклоняться ангелу Сакласу, потому что его древовидные конечности напоминали их бога земли из Пустоши.
Какая мне разница, как молится человек? Меня интересует, кому он молится, но еще больше – как он сражается. А рубади были умелыми воинами, хоть им и недоставало дисциплины.
В полдень мы отправили за стены десять тысяч рубади, аркебузиров и копейщиков в доспехах. Хотя сирмяне отбили атаку, к концу дня на поле боя скопились их тела; тел было так много, что им стало трудно маневрировать. Мы потеряли больше людей, но что с того? Стена и город до сих пор наши.