Но шахам приходилось брать на себя командование и в худших обстоятельствах. Все это – результат моих неправильных действий: ничто не изменит того, что в мое правление пала Костани и под моим руководством мы не смогли ее отбить. Возможно, Лат от нас отвернулась и я – последний шах Сирма. А может быть, мне вообще не следовало становиться шахом. Потерпел бы поражение Селим, как потерпел его я?
Кавалерия Ираклиуса преследовала нас при отступлении. Его варвары-рубади быстры и яростны, как забадары. Они гнали нашу пехоту, и разбить лагерь было так же трудно, как сажать цветы в бурю. И, по последним подсчетам, от сорока тысяч солдат у нас осталась лишь половина.
Тяжелая кавалерия Ираклиуса была медленнее, но нет более устрашающего зрелища, чем с грохотом несущиеся всадники. Копье, человек и лошадь казались единым железным чудовищем.
Сейчас мы разбили лагерь под проливным дождем и на достаточном удалении от бушующей реки. Густая грязь воняла гнилой травой, и среди нас уже многие были измотаны и больны.
Прошлой ночью мне снилось, что Сир-Дарья разлилась. Ее воды обратились в кипящую кровь, а камни – в обгорелые кости. Призрачные руки Ахрийи затягивали моих детей в этот бурный поток, а черные дронго из моего сада выклевывали их плоть и глаза. Кровь заливала наше войско и города, все поля и даже все горы. Она погасила надежду. Наше царство было обречено.
Но с северной стороны неба прилетела стая птиц величиной со слона. Перья симургов были всех цветов радуги. Птицы вытащили нас из крови и в когтях понесли в Костани.
Что все это значило? Может быть, мы все же спасемся?
Хайрад, которого льстецам нравилось звать Рыжебородым, граф Растерганский и моя дочь Сади сидели вместе со мной в юрте у горящего очага. Сади спорила с Хайрадом, как ученый, выговаривающий нерадивому ученику. Да, в ней было что-то и от моего отца Джаляля, и от меня, но больше всего – от Хумайры. А еще в моей дочери было то, чем никто из нас не обладал, – море глубокого сострадания. Во времена испытаний она заботилась о забадарах, словно каждый из них был ее ребенком. Казалось, она потеряла тысячу детей и наплакалась на десять тысяч жизней. Конечно, я мог понять ее чувства.
– Клянусь, это маг остановил дождь и ветер. – Она щелкнула пальцами. – Как будто просто… – «Щелк, щелк».
Если бы она только знала, что Хайрада ничему нельзя научить (Лат известно, что я пытался целых десять лет). Он сидел на скамье по-корсарски, раздвинув ноги и почти не обращая внимания на присутствующих. Его одеяние представляло собой мешанину изо всех земель, где он побывал. Мне было противно видеть его ожерелье с символом эджазского султана – перламутровым пеликаном. Хайрад добыл его во время освобождения Эджазских островов от гарнизона, который оставил там Михей. Вот чем он занимался, пока я был в заточении.
Тем не менее я не жалел, что поставил его командовать своим крупнейшим флотом. То был один из моих первых приказов после взятия власти. Этот человек раздражал моего отца, постоянно нападал на наши корабли, но я всегда верил, что злейший враг может стать лучшим союзником. Когда я стал ему платить, он начал совершать набеги на крестеские корабли и города. Хайрад часто играл со смертью и знал лучше многих, как ее перехитрить.
– Слушай, женщина, – сказал Хайрад, – я плавал по всем морям и ни разу не видел, чтобы колдун изменял погоду. Кроме того, здесь и нет колдунов.
– Мне плевать, во сколько морей ты мочился! – вспылила Сади.
Я никогда не считал ее грубой, но она жила с забадарами. Ей шла их темно-бордовая кожаная одежда. Она носила ее с селукским изяществом. В конце концов, сотни лет назад мы, Селуки, тоже были забадарами, жили в юртах, в далеких восточных деревнях, поклоняясь странным ледяным богам, как все рубади.
– Маг умеет летать! – Сади указала на потолок. – Кева мог бы добраться сюда быстрее птицы.
– Опять этот Кева? – произнес Хайрад – Ты только о нем и говоришь!
– Кажется, мы уже переходим за грань разумного, – вмешался я. – Что касается тебя… – Я указал на Хайрада. Он сжал ноги, понимая, что к нему обращается шах. – Пока я жив, ты будешь обращаться к моей дочери «ваше высочество».
Хайрад нахмурился.
– Ваше величество, колдовство нас не спасет. Теперь это может сделать лишь Лат. Лискар находится в нескольких днях пути за рекой. Если бы только…
– Опять эта Лат! – задохнулась Сади и сплюнула. – Если она существует и заботится о каждом из нас, тогда почему не прекращается дождь и не успокаивается река?!
– Значит, нам помогут сабли, – сказал Хайрад. – Мы продержимся, пока река не утихнет настолько, что ее можно будет пересечь. Люди выживали и в худших условиях.
– Верно, – сказал я, не обращая внимания на богохульство дочери. – Но такие ослабленные, как мы?
– Вы их вождь, – отозвался Рыжебородый. – Вдохновите их.
– А так ли это? По моим последним прикидкам, среди них забадары, растерганцы и твои хазы, Хайрад. Вы с Сади командуете ими дольше меня.
– Вы же шах, – сказал Хайрад. – Либо мы рискнем переправиться через Сир-Дарью, либо надо обнажать сабли и сражаться. Решение за вами.
– И несложное, – отозвался я. – Готовьтесь к бою. Меня не убьет эта река!
Граф Растерганский одобрительно хмыкнул. Он был опытным полководцем и давал отпор моему отцу, пока не согласился стать нашим вассалом. А потом всю жизнь сражался с крестесцами и даже расширил территорию Растергана. Если мы потерпим неудачу, крестесцы покарают его семью и посадят на растерганский трон кого-то другого. Ему было что терять, как и всем нам.
Хайрад с графом Растерганским поспешили из юрты.
– Задержись, – приказал я Сади, прежде чем она успела выйти за ними.
Я не выдавал этого, но для меня не было света ярче, чем повзрослевшая Сади. Ничто больше не радовало меня, но в душе я благодарил Лат за то, что она позволила мне снова увидеть дочь. И ничто не пугало сильнее, чем мысль о том, что Сади будет кричать, как другие мои дети. Каждый из них был мне так же дорог, как и она, и все же я это допустил. Та резня для меня никогда не заканчивалась и никогда не закончится. Допущу ли я, чтобы это случилось с Сади?
– Отец?
Дочь смотрела на меня не с благоговением. В ее янтарных глазах, таких же как у матери, я видел жалость.
– Ты не должна здесь быть, Сади.
– Я тебя не оставлю.
– Я смотрел, как крестесцы убивают твоих братьев и сестер. Ты и Алир – вот и все мои уцелевшие дети… Я не допущу, чтобы ты так страдала.
– Алир в безопасности, он будущее нашего рода. Мое место с забадарами, а их место – рядом с шахом.
– Знаю, что ты выросла и окрепла не на моих глазах. Но, как твой отец, я не могу позволить тебе погибнуть ради службы шаху.
Никогда больше. Нет. С этой болью я пытался справиться все те луны в плену у крестесцев. Был ли способ спасти детей? Может, стоило принять веру в Архангела? Вероятно, кровожадный Михей все равно убил бы их. Может быть…
Сади уже получила рану в плечо. Выстрел из аркебузы задел ее прежде, чем она пустила стрелу в глаз врагу. Я сам видел, как это произошло: когда рубадийка неслась к ней с аркебузой наперевес, Сади оставалась спокойной. Она едва не позволила рубадийке себя застрелить. Целитель прижег рану, но дождь ослабил Сади, она постоянно кашляла и чихала. Сади принимала корицу и мак, но все же выглядела неважно. Хотя утром она была энергичной, по ночам она сильно потела, и жар усиливался, приковывая ее к постели, – типичная лихорадка.
Я коснулся ее лба – слишком горячий.
– Ты не должна сражаться. Тебе нужно ехать к Алиру.
– А как скоро придется сражаться ему? – Ее голос задрожал. Хотя она и носила маску храбрости, в ее словах звучал страх. – Нам придется бежать вечно? А мой дед побежал бы?
Она была истинной дочерью Селука Рассветного. Кровь Темура Разящего никогда не позволит бежать, разве что на врага, вот почему мы правим тремя государствами. Наши троны держались не на хитрых планах – они возводились с помощью быстрых коней, метких стрел и окровавленной стали. И все же…
Сади задрожала и чихнула. Ее смуглая кожа раскраснелась, в тон волосам. Не хотел я быть ее шахом. Мне хотелось укутать ее в теплое одеяло и накормить горячим супом. В тот момент я бы отдал царство, чтобы видеть ее здоровой и счастливой. Но горячая кровь Селуков текла в моих жилах, и настало время сражаться или умереть.
Трижды протрубил рог – Ираклиус приближался.
Прежде чем я успел уйти, Сади потянула меня за руку.
– Э-э…
Она откашлялась. Что-то тяготило ее, но она мялась и мямлила.
– Я же твой отец. Говори.
Она подняла на меня виноватый взгляд.
– Ты когда-нибудь думал о людях, которых мы убиваем?
– О крестесцах?
– У них тоже есть матери и отцы. Разве они не такие же, как мы? И в чем разница, кроме веры?
– Милосердная Лат, из-за этого ты позволила той рубадийке выстрелить в тебя? – Хотя внешне Сади напоминала мать, в душе она была слишком похожа на меня. Тот же самый вопрос я задал своему отцу, давным-давно. – Разница в том, что это наша земля и им здесь не рады.
Не такой ответ дал мне отец.
– Но они тоже верят, что это их земля. Разве было не так до того, как у них ее отняли наши предки?
Отцовский голос все же взял верх.
– Лат дала Селуку и его потомкам власть над этой землей. Вся она теперь наша по праву.
– Значит, разницы нет.
Она опустила взгляд.
Я схватил ее за запястье. Слишком тонкое.
– Правда в том, что мы сражаемся, чтобы не умереть. Не могу выразиться яснее. Наша кровь – это смертный приговор, все равно что яд. Противоядие – убивать снова и снова, пока все враги не будут в могиле. – Я сжал запястье, чтобы не дать ей отвести взгляд. – Когда видишь блеск глаз крестесца, пускай в них стрелу. Поняла?
Сади снова чихнула, справилась с сожалениями и кивнула.
Аркебузиры уже занимали позиции на небольшом холме по центру наших войск. Большинство забадаров разделились между левым и правым флангами. Я оставил нескольких забадаров, включая Сади, как резервный ударный отряд, но на самом деле я хотел уберечь ее от самого жаркого боя. Хотя нигде больше не было безопасно.