По традициям нашей религии на следующее утро святилище Сади похоронили в саду Небесного дворца. Хумайра рыдала, когда саван опускали в землю. Шах тоже посетил церемонию, хотя и был занят, устанавливая контроль над городом. А провел церемонию шейх. Присутствовал даже Рыжебородый, и под его косматой бородой и лицом корсара проглядывало подлинное горе. Аланийский принц не знал Сади, но в какой-то момент не выдержал и натянул оранжевый тюрбан на глаза. Эбра выглядел самодовольным, как всегда, только теперь надушенное лицо украшал синяк. Мать шаха прикрыла лицо вуалью (скорее всего, чтобы скрыть радость). Я удивленно поднял брови, увидев в саду принцессу Селену в черной рясе – такой же мрачной, как и ее лицо. Наверное, она будет заложницей шаха, пока окончательно не установится мир.
Пока я был в темнице, погибли десятки. Похоже, я еще легко отделался. Мужчины хоронили братьев. Жены хоронили мужей. Братья хоронили сестер. Дочери хоронили отцов. Но большинство не были похоронены, потому что их тела запеклись где-то в грязи. Многие молились о том, чтобы снова увидеть близких, но Лат отвечала лишь на малую часть этих молитв. Костани отвоевана… Но, как сказал Эбра, стоило ли оно того?..
Пока шейх читал молитву из Писания Хисти, забадары во главе с Несрин и Ямином наводнили сад. Большинство стояли с каменными лицами, но некоторые закрывали лица руками, чтобы скрыть слезы. Несрин рыдала в объятиях брата. Слезы в его бороде казались жемчужинами горя.
Смерть Сади была последней сгоревшей на небе звездой – теперь я остался во тьме. Но я не плакал. Я знал, что делать. Как только ее саван покрыли землей, я нацепил оружие, пошел во дворец и спустился по спиральной лестнице в самую глубину. Уже скоро я стоял у черной пасти Лабиринта. На полу виднелись пятна крови Михея. Поглотила ли его тьма? Поглотит ли она меня?
Лунара говорила о своей богине. Я знал лишь одно – она вернула мертвого. А значит, это единственный бог, с которым имеет смысл говорить. Всем джиннам и заступникам, даже самой Лат, было плевать, они не захотели спасти Сади. Или даже не могли. Быть может, они не способны побороть смерть. Тогда богиня Лунары – единственное истинное божество.
Я уже несколько минут вглядывался во вход. Тьма что-то шептала. Оттуда дул ледяной ветер.
Несрин в траурном платье сбежала вниз. При виде меня она вздохнула с облегчением.
– Не ходи туда!
Она схватила меня за руку и попыталась оттащить к лестнице.
Я оттолкнул ее.
– Богиня, которая там обитает, вернула мертвеца к жизни. Я собираюсь вернуть Сади. Чего бы мне это ни стоило. Чего бы она ни потребовала от меня.
– Но почему ты? – взмолилась Несрин. – Почему ты взвалил на себя эту ношу?
– Потому что у меня ничего не осталось.
– Сади не хотела бы, чтобы ты туда шел. Она хотела, чтобы ты был счастлив. Она умерла, чтобы сделать мир лучше, а не хуже.
– Она умерла за свою страну. Но страна не достойна ее. Пусть лучше эта страна исчезнет, как и все остальные, лишь бы это могло вернуть Сади.
– Она не хотела бы такого обмена. Ты сам прекрасно знаешь. – Несрин вцепилась в мою руку. – Я не позволю тебе это сделать. Тебе есть для чего жить.
От порыва ледяного ветра мы оба задрожали. Просвистев мимо моих ушей, ветер выкрикнул мое имя. Или мне это почудилось? Неважно. Ворота в ад все равно казались более привлекательными, чем еще один день горя.
– Несрин. – Я взял ее за щеки и заглянул в глаза. – Если у меня что-то и осталось, Лат все равно это заберет. – Я фыркнул. – Я проклят.
– Сади тебе не принадлежала! – Несрин слегка отодвинулась, словно хотела меня ударить. – Она сама сделала выбор умереть за свою страну, а вовсе не потому, что тебя прокляли!
Несрин была права. До чего же отвратительна моя беспомощность. Если бы это было проклятие, я мог бы винить судьбу. Но Сади сама сделала выбор, как и Мелоди. Как и Лунара решила уйти от меня к темной богине. Они сами выбрали путь, но все же я чувствовал себя обделенным. Я не хотел, чтобы они могли выбирать, я хотел делать это за них. Хотел сам выбирать, кому жить, а кому умереть. Хотел выбрать самые лучшие души, чтобы населить ими землю, потому что Лат не смогла.
С лестницы вспорхнул Кинн. При виде Лабиринта он выпучил маленькие глазки. Когда он приземлился рядом со мной, с его бедра слетело перо.
– Она права, – сказал он. – Ты не должен туда идти.
– Не говори мне, что я должен делать, цыпленок. Ваша братия доказала свою бесполезность.
Брови Несрин удивленно приподнялись.
– Ты снова говоришь с джинном?
Я отвернулся от них и сделал несколько шагов в Лабиринт.
– Неужели тебя ничем не остановить? – взмолился птах. – Ты так решительно настроен покончить с собой?
– Либо я получу там то, что мне нужно, либо умру. Никогда мне не давали более понятных вариантов.
– Ошибаешься, – сказал Кинн. – В этом месте бывает участь и пострашнее смерти.
– Ну и пусть. Я приму любую судьбу, только не эту. Не ту, которую назначила мне Лат, когда все, кого я люблю, умирают у меня на глазах. Там, внизу, у врат ада, судьбы пишут темные боги. Ахрийя. Хавва. Пусть они услышат мою молитву и напишут что хотят. Я с радостью это приму. И сделаю все, о чем они попросят. Пойду, куда они пожелают. Но я не смирюсь с проклятой судьбой от Лат.
Кинн вспорхнул мне на плечо и надел мне на шею тонкую цепочку. На ней мерцала подвеска – та, которую я заметил на нем раньше. От белого кристалла исходил неяркий перламутровый свет.
– Это еще что? – спросил я.
– Не знаю. Саран велела дать его тебе, если ты когда-нибудь войдешь в Лабиринт.
– Саран? Женщина-павлин?
Внутри кристалла мелькнул белый свет – как от звезды. Почему-то от этого мне стало грустно.
– Не трогай кристалл руками, – предупредил Кинн. – Он обжигает.
Я сунул его под рубашку.
– А что еще он может?
– Он защитит тебя от колдовства. Если ты думаешь, что земные джинны владеют могущественной магией, то просто еще не видел, на что способны джинны внизу.
Несрин обняла меня.
– Надеюсь, ты вернешься. – От ее слез моя щека стала мокрой. – Я буду за тебя молиться. И не прекращу, пока снова тебя не увижу. Но, что бы ты ни делал, не сходи с праведного пути, как тот огненный маг, потому что в этом случае я не успокоюсь, пока не убью тебя.
Я разомкнул объятия, отвернулся от ее потерянного взгляда и начал спуск.
32. Михей
Я проснулся в темноте с окровавленными губами, на грудь давил огромный валун.
Мои легкие не наполнялись, и я хрипел на вдохе. Боль была такой, словно один меч пронзил мой живот, другой – спину, а третий – бок. Ах да, рутенец ударил меня ножом прямо в почку.
Я шевельнул рукой, чтобы потрогать рану, и почувствовал мягкую повязку. Кто позаботился обо мне?
Я попробовал спихнуть с груди валун, но его там не было. Тяжесть исходила изнутри, от мышц и костей. Я пощупал землю под собой и стену сзади. Холодные. Гладкие, как обкатанный водой камень.
Вокруг царила настоящая тьма. Ни мерцания, ни отсвета. Если бы не твердая земля и боль, я заподозрил бы, что не существую. Что я всего лишь проблеск мысли в сознании бога (какой бы там бог нас ни создал).
Когда я попытался встать, боль в груди, боках и животе вспыхнула так, будто я залпом выпил кипяток. Я успокоился и сидел неподвижно.
По крайней мере, я не мертв. Или мертв и нахожусь в Баладикте?
Я не знал, кому молиться в эти тошнотворные минуты. Я хотел бы умереть с верой на устах и в сердце. Смертью верующего. Но тогда моя душа уйдет в Баладикт, и было ясно, кто хозяин Баладикта – бог, которому я отказался служить, потому что не могу служить тому, кого не люблю.
В детстве нас учили, что Архангел и Двенадцать милосердны, справедливы и добры. Что они любят нас, даже когда мы грешим. И ниспосылают наказание грешникам, чтобы очистить их от греха, как огонь очищает золото. Так что если кто-то и страдал из-за жестокости жизни, то это все из любви.
Тех, кто совершает добрые дела, ждет награда в следующей жизни. После воскресения у Фонтана ангел Принципус станет судить нас. Он записывал все наши добрые дела и грехи в две книги, которые взвесит на весах.
В народной сказке, которую рассказывал отец, пусть и не канонической, говорится, что ангел Цессиэль спрячет в книге добрых дел кусочек свинца, чтобы она весила больше, даже если добрые дела окажутся легче грехов, и что Цессиэль не могла сделать это сама. Архангел в своем безграничном милосердии попросит ее об этом, чтобы как можно больше людей могло попасть в его рай.
Никто не знал, что собой представляет рай, за исключением того, что в нем будет двенадцать уровней, наивысший из которых вознесет тебя ближе к Архангелу. Но даже самый нижний – благословенное место, которое никто не в силах постичь. Я всегда метил на этот нижний уровень и надеялся на увесистый кусок свинца в своей книге. Но какое теперь это имело значение? К чему были все молитвы? Стоило ли цепляться за бога, оказавшегося бессильным против другого, более великого?
Вдалеке показался свет. Теплое сияние приближалось ко мне вместе с шорохом шагов.
– Благодарение ангелам, ты очнулся.
Сирмянский акцент.
– Беррин? Где мы?
Он опустился на колени рядом со мной и поднес к лицу фонарь. На его щеках красовалась всклокоченная борода.
– Мы возле ворот в ад.
– И что? Ты ищешь выход? Мы его никогда не найдем.
– Я ищу ту девушку.
– Ашеру?
– Не Ашеру, девушку. Юную. Беременную, – сказал Беррин. – Она привела меня сюда, а теперь я не знаю, куда она ушла. Каждый туннель, похоже, ведет ко входу в четыре или пять других туннелей, расходящихся в разных направлениях и ведущих ко входу в следующие туннели, расходящиеся в разных направлениях. Здесь ничего не понять.
– В прошлый раз мы прошли только благодаря светлячкам Ашеры.
– Девушка сказала, что знает дорогу.
– Да что еще за девушка?
– Та, что притворяется твоей дочерью!