Шесть дней я пробыл в Лабиринте. Чтобы выжить, пил воду с металлическим привкусом, не забывая, что убил там человека. Я жевал кожу сапог, по кусочку в день, а по стенам карабкались джинны. Они были скелетами, завернутыми в тени, с белыми зрачками на черных радужках. Они наблюдали за мной сверху, но не приближались. Поначалу я дрожал от страха. А теперь радовался их обществу.
На меня смотрело и металлическое существо с десятью глазами, но только одним глазом, в самом низу. Мне не хотелось входить в его пасть. Там, среди разбитого стекла, гнило тело Лунары. Куда бы ни свернул, я всегда возвращался туда. Как говорится в легендах, Лабиринт – это место, откуда нет выхода.
Я подумывал покончить со всем этим. Я мог бы заколоть себя в сердце кинжалом Айкарда, но не хотел попасть в Барзак, зная, кто им правит.
И в итоге просто сидел, жуя кожу; меня подташнивало от металлической воды, и я дрожал от ветра, завывающего по пещере. Чего я хотел больше всего? Яснее ясного – кальяна с лучшим гашишем.
Я вспомнил то давнее время, когда брел по базару пряностей в Костани. Парень с внешностью пирата и заплетенной в косы бородой подозвал меня к своему прилавку и попытался всучить гашиш со вкусом «невероятной черной патоки, которую никто еще не пробовал».
Он рассказал мне историю, как он плыл в Кашан и вдруг ни с того ни с сего закружился смерч и поглотил его корабль. К счастью, он очнулся на острове, весь в ссадинах, но живой. Он огляделся. И с удивлением обнаружил, что его окружают яркие деревья со странными плодами. «Одни плоды напоминали клубнику, только синюю, из их пор выделялся нектар, напоминающий древесный мед. На другом дереве росли фиги, а в них – крохотные алмазы, которые лопались во рту, взрываясь обжигающим пряным соком». Я слушал его и слушал, и в конце концов сдался и купил «невероятную черную патоку». Позже в тот же день я смешал ее с обычным гашишем и раскурил кальян. Вкус был божественным, как будто кто-то расплавил солнечное сияние и смешал его с сахарным тростником.
На следующий день я вернулся на базар, чтобы купить еще, но парень исчез. Кого бы я ни спрашивал, никто его не видел. Сейчас у меня было лишь одно желание – покурить гашиш с «невероятной черной патокой».
Она пришла, пока я был погружен в грезы. Ко мне спустился павлин с лицом женщины. Размах ее крыльев был больше моего роста, а яркая расцветка выделялась даже в темноте.
– Я сильно рискую, явившись сюда, чтобы тебя найти, – сказала Саран.
Какое мне дело до того, чем рискует эта птица?
– Что тебе нужно?
– Я хочу, чтобы ты отправился в Святую Зелтурию, где будешь учиться и станешь тем, кем должен стать.
Я рассмеялся.
Саран расправила крылья и накрыла меня ими, как плащом. Впервые за многие дни в меня проникло тепло. Но не только тепло… Через несколько секунд я уже не испытывал ни голода, ни жажды. Даже перестало тошнить от металлической воды. Сердце затрепетало с новой энергией, как и легкие, и мышцы; я ощутил небывалый прилив сил.
И все же меня это разозлило до безумия.
– Если ты можешь это сделать, почему не спасла Сади?
Саран уставилась на меня пронзительными рубиновыми глазами.
– Не нужна мне твоя помощь, – сказал я. – Я не поеду в Зелтурию. Лучше медленная смерть, чем стать вашей пешкой, пешкой любого правителя, бога, ангела или джинна. Пошли вы все куда подальше.
– Тебе нет необходимости говорить, – сказала Саран мягким материнским тоном. – Я чувствую твое сердце, как свое собственное. Ощущаю твои страдания и знаю, насколько они велики. Вот почему ты должен поехать в Зелтурию. Обучение освободит тебя от суетного. Ты не будешь нуждаться в пище, воде и сне. Любовь, ненависть, горе – от всего этого твое сердце освободится. Ты достигнешь фанаа – полностью избавишься от своего «я». Разве это не лучше, чем умереть здесь?
Хотел бы я родиться таким, ничего не чувствовать и никого не любить. Но даже Вайя говорил, что кое-что чувствует. Хотя он этого и не показывал, мы были ему небезразличны. Лунара – совсем другое дело. Обучение сделало ее совсем холодной… По крайней мере, до самого конца, когда она, кажется, снова меня полюбила. Прямо перед тем, как я ее заколол.
Сади упоминала, что я останусь юным и буду смотреть, как стареют те, кого я люблю. Но они так и не постареют, потому что я не сумел их уберечь. Был бы я настоящим магом, никогда не позволил бы Ираклиусу взять меня в плен и тогда, может быть, защитил бы Сади. Защитил бы всех.
– Что произошло в Костани? – спросил я.
– Некоторые погибли во время панического бегства, но все, кого ты знаешь, целы.
– Это я всех убил.
– Да, но спас ты гораздо больше людей. Ты убил апостола Хаввы. – Саран сменила мягкий материнский тон на стальной тенор королевы. – Врата к Кровавой звезде не откроются, и мир не услышит ее песню, вызывающую безумие. Ты спас всех нас.
– Но звезда сказала, что она придет.
– Возможно… Но не раньше чем через тысячу человеческих жизней. Боги сражаются дольше, чем по земле ходят люди. Хотя наша война закончится не скоро, ты нанес удар со стороны богов света, а я не бросаю тех, кто сражается на моей стороне.
Она говорила таким довольным тоном… Как будто все это было ее заслугой…
– Ты меня использовала. – Теперь это стало очевидным. – Вот почему ты дала Кинну Слезу Архангела. Ты хотела, чтобы я вошел в Лабиринт. И вынудила меня убить Лунару. Вот почему ты позволила Сади умереть! – Я оттолкнул Саран и встал.
– Я надеялась, что ты поступишь правильно. Путь ты выбирал сам.
– Не похоже, чтобы ты полагалась на удачу. – Я поднял взгляд на павлина и сжал кулак. – Скажи, Саран, кто ты на самом деле?
Саран расправила крылья. Ее перья и человеческое лицо превратились в блики света, а потом в нечто иное.
Теперь передо мной стояла женщина с павлиньими крыльями на спине. Ее голову венчала корона с восьмиконечной звездой. Кудрявые черные волосы ниспадали до пояса. Она смотрела на меня рубиновыми глазами.
– Я Лат, – сказала она, – и я не могу позволить самому могущественному магу умереть.
По ее ладоням побежали всполохи света, и появился скипетр. Прежде чем я успел заговорить, из него разлилось ослепительное сияние.
Я очнулся у входа в пещеру. Из нее сквозило ледяным ветром Лабиринта, а сверху припекало палящее солнце. По лицу хлестнул сухой ветер с песком. Так странно было чувствовать одновременно жару и холод.
Я встал и осмотрелся. Ничего. Повсюду лишь бескрайняя пустыня с барханами, которые перекатывались на ветру. Тень можно было найти только у подножия высокой кучи из дюн.
– Зелтурия – в той стороне, – раздался голос. Голос Саран. Нет, голос Лат.
Она стояла у входа в пещеру, указывая скипетром по ветру.
– Тогда я пойду в другую сторону!
Я развернулся. Песок залепил мне ноздри и рот. Закашлявшись, я потер глаза.
– И куда? К наковальне в Томборе? Раскали металл – и можешь придать ему любую форму. Но мир не таков. Кем бы ты ни был, он не согнется перед тобой. Ты думал, что тебя спасет сила, если не сумели спасти молитвы. А когда не справилась и сила, ты пришел в отчаяние. Но в конечном счете единственный путь – это проглотить боль и служить. За это ты никогда не ждал награду, но все-таки ее получишь. – Лат стукнула скипетром по песку. – Я верну ее.
Я сердито уставился на женщину, называвшую себя богиней.
– Я тебе не верю. Ты просто оборотень.
– Не буду отрицать. Ты собственными глазами видел истинное лицо Хаввы… Мое не лучше. Мы, живущие за покровом, родились не под вашей звездой, а под светом Кровавой звезды. Мы сбежали от смерти, которую она несет, когда она уничтожила наш мир и искупала в огне ваш.
– Тогда какое тебе дело до нас? Почему просто не перебить нас, и дело с концом?
Я покачнулся. Босые ноги погрузились в обжигающий песок. Я побрел обратно к пещере, чтобы ступить на ее влагу.
– А ты бы убил всех муравьев на земле? Станет ли царь убивать своих подданных? Что это за бог без тех, кто ему поклоняется? Тысячу лет назад я создала латианскую религию и выбрала Хисти, чтобы он подготовил человечество к сражению с тьмой. Теперь для той же цели я выбрала тебя. – Она указала на меня скипетром. – Хавва забрала душу из Барзака и вернула ее. Значит, мне тоже принадлежит одна душа из Барзака. Если ты согласишься пойти в Зелтурию и учиться там, я воскрешу Сади.
– Хочешь сказать, что Барзаком правит не Хавва?
– Ты видел лишь одну сторону реальности, Кева. – Рубиновые глаза Лат блеснули в солнечном свете. – Помнишь, что говорил Таки о том, как слепцы опишут симурга?
Она продекламировала поэму:
Один нащупает когти и скажет, что это лев,
Другой нащупает крылья и скажет, что это сокол,
А третий нащупает голову и скажет, что это волк.
– Все они и правы, и неправы одновременно, – отозвался я. – Ты неплохо знаешь Таки. – Я с трудом скрывал свое удивление. И преклонил колени, чтобы помолиться. – Я сделаю, что ты хочешь. Пожалуйста, верни Сади. И мою дочь.
– Душа твоей дочери уже переместилась в безбрежное море, которое в Шелковых землях называют Колесом. Там она упокоится. Когда умер Ираклиус, Хавва задержала его душу в Барзаке. Так же она поступила и с Сади, надеясь заманить тебя обещанием ее воскресить.
Я никогда больше не увижу Мелоди. С этим я уже смирился, и утешало меня, несмотря на боль, то, что она покоится с миром. Хотя я так и не нашел ее тело, я никогда не забуду то место среди синих цветов, где поместил ее святилище.
– А мой отец?
– Он жив.
Мое сердце наполнилось надеждой. Я чуть снова не споткнулся на обжигающем песке, бросившись к богине.
– Где он?
– В Демоскаре. Ты совсем чуть-чуть опоздал и разминулся с ним. Обещаю, вы еще увидитесь.
Мое сердцебиение успокоилось. Если сама Лат обещала нам встречу, кто я такой, чтобы сомневаться? Мне осталось только сказать последние слова: