– Да, моя королева, – пробормотала леди Мириам, опуская глаза. Вся фигура ее выражала бесконечное сожаление и говорила о том, что ее величеству должно быть стыдно за свои капризы. Но у Полины с детства развился иммунитет на воспитательные маневры окружающих.
– Тем более, – заплетая аккуратную косу, она постаралась спрятать улыбку, – вы сами мне говорили, что достойная жена и мать должна быть скромной. Вы меня убедили. Долой излишества.
Лицо секретаря осталось таким же сокрушенным, но одна из фрейлин едва заметно улыбнулась, и королева тоже повеселела – до этого казалось, что вся ее свита абсолютно лишена чувства юмора.
– Что там сегодня, леди Мириам? – она направилась к дверям, топнув ногой на осмелевшего зайца.
– Вы хотели ответить на письма, моя королева, – чуть запыхавшись, ответила секретарь, спеша следом. Поля открыла дверь, кивнула тут же вставшим по стойке «смирно» стражникам – один берман, один из ее личной гвардии. – Я отобрала вам десяток, вы можете надиктовать мне ответы, я оформлю в надлежащих выражениях.
– Думаю, я и сама способна изложить мысли в надлежащих выражениях, – хмыкнула Пол, ускоряясь.
– Моя королева, я вовсе не имела в виду, что вы не можете, конечно, вы прекрасно сможете… – потерянно забормотала берманка, и Полине стало ее жалко. – И, если позволите, – пропыхтела секретарь ей в спину, – вы двигаетесь слишком быстро, моя госпожа, у наших женщин принята плавность…
Жалость чуть отступила, и ход королева, конечно, не сбавила. Каблуки ее туфель звонко стучали по полу, и она притормаживала, только чтобы ласково коснуться одного или другого каменного варронта, вросшего в стены. Глаза земледухов при ее приближении вспыхивали зеленым, и они медленно поворачивались навстречу, склоняя огромные головы.
Она понимала, что леди Мириам действует абсолютно искренне и из лучших побуждений, да и сама Поля поначалу, чтобы наладить общение, просила о помощи. Но помощь как-то незаметно превратилась в бесконечные поучения. Берманка высказывала их с неизменной сокрушенной улыбкой: мол, я бы и хотела промолчать, но опять вы не по-королевски себя ведете, госпожа. И понятия о королевском поведении у нее заключалось в трех словах: скромно, тихо, плавно.
В общем, это было не про Полину-Иоанну Бермонт, урожденную Рудлог.
– Я просила первым делом сообщать мне информацию о муже и положении на фронтах, – напомнила она терпеливо. – Какие новости с утра?
Она, конечно, прямо сейчас постарается дозвониться до Демьяна, как пыталась каждое утро, а если не выйдет, то будет до вечера, до принудительного засыпания с тревогой ждать его звонка. Слава богам, на Севере Рудлога кое-где еще действовала телефонная связь, и можно было общаться не только письмами. Но времени у них даже в редкие созвоны было мало, и недолгие минуты они посвящали друг другу, а не боям. Сводки Полина могла получить и сама.
За прошедшие недели наставничество, самовольно взятое на себя леди Мириам, настолько достало королеву, что она старалась как можно больше времени проводить вне замка, используя любые поводы. И это было печально, потому что замок Бермонт даже в отсутствие Демьяна ей нравился. Мрачный, холодный, каменный, он тем не менее будто принял Полину хозяйкой – иногда она почти видела, как по стенам и полу стремятся к ней зеленые призрачные волны, и тогда вокруг начинало пахнуть сочной травой и спелыми яблоками, а стены при прикосновении едва заметно вибрировали, словно кто-то большой тихо-тихо ворчал от удовольствия.
– Нужно ли вникать в мужские дела, моя госпожа? – деликатно спросила уже пришедшая в себя секретарь, и Поля вновь призвала себя к терпению. Леди Мириам была непрошибаема, а уволить ее было жалко. Рука не поднималась. – Наше, женское, дело – ждать и верить в победу, и помогать здесь, чем можем…
Замок едва слышно заурчал, утробно, нежно, как огромный пес, напрашивающийся на ласку.
– Привет, – едва слышно прошептала Полина, на ходу проводя рукой по стене. Оглянулась на свиту, охранников, которые тоже присоединились к сопровождению, – лица всех были спокойны, значит, отклик услышала она одна.
– …и молиться за наших мужчин, не касаясь грязи, которой касаются они, – проникновенно и вдохновенно вещала леди Мириам.
– Аньяла, подойди, пожалуйста, – позвала королева одну из фрейлин, ту самую, которая ранее улыбнулась ее шутке. Девушка от неожиданности сбилась с шага, чем заслужила строгий взгляд от замолчавшей леди, но поспешно догнала Полину, пошла вровень с ней. – Ты способна к моему пробуждению ежедневно обеспечивать сводки с фронтов?
– Да, госпожа, – почти неслышно прошептала девушка.
– А чтобы они сегодня к обеду лежали у меня на столе? – таинственно спросила Полина.
– Постараюсь, госпожа, – улыбнулась Аньяла.
– Тогда надо поспешить, да?
Фрейлина удивительно бодро удалилась. И, кажется, две оставшиеся девушки оглянулись на нее с завистью.
– Ждать, верить в победу и молиться, – серьезно напомнила Поля опешившей леди Мириам.
– Д-да, – берманка проводила Аньялу взглядом, сокрушенно вздохнула. – Ваше величество, в пятнадцать часов молебен в храме Триединого о здравии солдат нашей армии и его величества. Будет вся столичная аристократия, жены баронов из ближайших линдов специально приедут, чтобы принять участие. После службы они наверняка попросят у вас аудиенцию… будет достойно пригласить их разделить с вами трапезу. Они запомнят эту милость.
Иногда секретарь говорила разумные вещи. Это тоже было причиной, почему Поля ее не увольняла.
– Я, естественно, буду присутствовать в храме, – согласилась она, задумавшись. Она за последнюю недеюуже пару раз не успевала в свой лес: то болтала с Мариной до обратного оборота, то встречалась с старейшинами, а Тайкахе настойчиво просил ее как можно чаще выбираться на природу. – Но вечером я должна выехать за город. Подготовьте линдморессам приглашения на завтрашний обед. Тем, кому негде остановиться, пусть приготовят покои в замке.
– Конечно, моя госпожа, – воодушевленно поддержала ее леди Мириам. Она так радовалась, когда Поля делала что-то, по ее мнению, правильное, как радовалась бы нянюшка ребенку, научившемуся ходить на горшок.
Полина с улыбкой щелкнула по носу еще одного варронта, поменьше и помоложе остальных, и поэтому более резвого – он, почти отделившись от стены, встав на четыре лапы и подревывая, напрашивался на внимание. Здесь, среди чужих традиций, без Демьяна, она чувствовала себя ужасно одиноко, и хотя бы каменные духи радовались ей такой, какая она есть.
Поля безумно скучала по посиделкам с сестрами. Особенно с Алинкой, с которой можно было поболтать и посмеяться от души.
Но сестрам сейчас было не до смеха. Алина спала в бункере, душой пребывая где-то в другом мире, у Марины погиб муж, и она, едкая, любящая пошутить, даже в телефонных разговорах излучала отчаяние, напомнившее Полине то, что ощущала она сама, когда боролась за своего Демьяна. Василина после возвращения из раскаленных недр была постоянно занята, хотя и выкраивала время пообщаться, и ей Полина даже немного завидовала: она сама пока только нащупывала то, чем бы ей хотелось заниматься. С Ани не было телефонной связи, а Каролиша и вовсе сейчас оказалась в Йеллоувине и страдала в трубку, рассказывая, как ей одиноко и тяжело.
Полина ее понимала, хотя сама в одиночестве оставалась только в спальне и ванной комнате. Но у Каролины рядом был отец, а у Поли – никого, с кем ей было бы уютно. Леди Редьяла, хоть и относилась к невестке почти с материнской нежностью, все же была воспитана в других традициях и многих устремлений молодой королевы могла не понять.
Тревога за Демьяна, новости, бесконечная война, которая могла закончиться крушением Туры и приходом захватчиков и в этот замок, вызывали в Полине ощущение беспомощности. И дела не спасали – она могла поднять моральный дух солдат, навестить раненых, отстоять молебен, но это все не было настоящим делом. Пока она не нашла, чем заняться по-настоящему важным и интересным, годились и текущие обязанности.
К тому же, когда становилось совсем тоскливо, она, в отличие от Каролины, имела возможность вырваться на свободу.
Война шла далеко, но каждый день даже в закрытом замке Полина встречала знаки войны. Встретила и сейчас. У одного из гвардейцев, стоявшего у дверей в ее с Демьяном покои, на запястье виднелась фиолетовая траурная лента.
– Кто, Роман? – спросила Полина, останавливаясь у дверей. Ей было тяжело спрашивать, но разве могла она просто пройти мимо?
– Младший брат, – глухо ответил гвардеец, глядя прямо перед собой. – Воевал на Юге Рудлога.
Полина помялась, вздыхая от сочувствия. Свита примолкла, даже леди Мириам не стала указывать, что негоже королеве выглядеть неуверенной и мямлить.
– Хочешь поехать к родителям? Может, я могу как-то им помочь?
Стражник посмотрел на нее. Дернул кадыком. Не одной ей было неудобно.
– Ваше величество, – заговорил он горячо, с болью. – Они старые совсем у меня. Может, вы позволите им переехать ко мне в Бермонт? Здесь у нас поспокойнее…
– Конечно, – с облегчением сказала Пол. Это она могла решить. – Я распоряжусь выделить вам дом. Поговори с ними, если согласятся переехать, скажи.
– Благодарю, – по-военному рявкнул гвардеец, вытягиваясь в струнку.
– Ваше величество… – забубнила леди Мириам, – …нужно бы посоветоваться…
– Леди Мириам, идите в приемную, – в сердцах проговорила Пол и открыла двери в покои. – Я подойду после обеда. Идите.
– Что слышно в городе? – спросила она у горничной, бойкой, плотненькой и говорливой, которая набирала ей ванну. Секретарь уже удалилась, фрейлины ждали поручений в гостиной.
– Появилось много беженцев, – охотно откликнулась девушка. – Аж из Инляндии к нам добрались, а блакорийцев вообще видимо-невидимо. Хорошо, что весна в этом году такая ранняя, теплая, а то сколько на шоссе через горы померзли бы…
– И давно появились? – поинтересовалась Поля, глядя за окно – там висела дымка, низкое облако, укутавшее замок.