– Запретишь мне? – напряженно поинтересовался ученик.
Чет покачал головой.
– Нет, молодой тигр, я не давлю ростки, стремящиеся к солнцу. Слишком просто жить, когда запрещают или разрешают, когда решают за нас. Ученичество – это работа не только тела, но и разума и души. Это умение выбирать – а как ты научишься делать выбор, если я буду решать за тебя? Послушание вредно без осознания. Ты решил когда-то, что ученичество у меня тебе важнее, чем гордость, – способен решить, что важнее, и сейчас. И нести ответственность за свое решение, каким бы оно ни было.
Небо за их спинами совсем потемнело, а впереди багрово-желтый закат над великой Неру горел на полнеба, словно каленое железо опускалось в воду. Слева, на одном из холмов, светил огнями дворец. Чета ждала там Светлана, и он словно воочию увидел, как стоит она у окна, выглядывая его, и смотрит на темнеющее небо, что отсчитывает время до его отлета.
– Уходя, не нужно оставлять дела незавершенными, поэтому я пришел к тебе, – продолжил Владыка. – Если не вернусь и не помогу вернуться тому, за кем иду, ты останешься единственным, кого я учил. Тогда, как закончится война, пойдешь к храму Красного и попросишь учить тебя, как учил он первого из Мастеров. И потом, прежде чем взойти на трон, передашь умение ученикам. И моему сыну, если рука его будет крепкой. Линия Мастеров клинков не должна прерываться, Вей Ши.
Наследник склонил голову, принимая обет.
– А если и я погибну? – неохотно спросил он.
– Я оставлю в камне ворот дворца два клинка, – проговорил Владыка, мечтательно улыбаясь. – Не оскудею. Заговорю обрядом, которому научил меня мой Мастер, будут на них надписи, что доставшему делать дальше. Любой сможет попробовать вытащить их, а осилит – сильнейший. Станут они тогда частями его ауры, и будет он знать, что надо просить у Воина уроков. А если я вернусь, то сам продолжу учить тебя и других учеников, но клинки во вратах оставлю: тот, кто вытащит их, сможет тоже стать моим учеником.
– Я в детстве слышал такие сказки, – кивнул Вей Ши невозмутимо. Но глаза его светились почти детским любопытством.
– Нет ничего более реального, чем сказки, – усмехнулся Четери и встал. – Пора мне, молодой Ши.
На обратном пути он опустился у врат дворца. Вырезал одним из лезвий надпись на камне слева от кованых створок и, прошептав короткий заговор, крест-накрест воткнул под нее клинки. Засветились они в темноте, погружаясь, и погасли – только рукоятки и остались налитыми голубоватым сиянием. Четери подергал их, довольно хмыкнул – все сработало как надо, теперь и он сам не сможет достать их, только тот, кто достоин стать его учеником. А затем пошел к Светлане.
Она действительно ждала его у окна, уставшая, с печальными глазами, поникшая – и Чет вместе с ней еще заглянул к ее родителям, чтобы коротко попрощаться.
– Эх, – крякнул разволновавшийся Иван Ильич, выслушав собравшегося на войну зятя, – так это, ты хоть винцом бы новость смягчил! Тяжело насухо-то, может… – он осекся под выразительным взглядом жены.
– Оставляешь Свету одну, – сурово сказала Тамара Алексеевна. – А ей рожать меньше чем через два месяца. Не подождут подвиги-то твои?
– Мам! – дрожащим голосом вступилась Светлана.
– Не подождут, матушка, – кротко сказал Чет, которому прощания эти были тягостны, но обязательны из почтения к родителям. Мама Светы, несколько секунд посверлив его взглядом, вздохнула, поманила к себе, заставила склониться и поцеловала в лоб.
– Пусть тебе помогут боги, – сказала она и взволнованно всхлипнула. – Ты только вернись. Света с тобой счастлива, и, хоть я сначала была против, ты мне доказал, что не нужно ей лучшего мужа, Четери. Ты хороший человек, и мы с Ваней тебя полюбили как родного.
– Да-а, – подтвердил Иван Ильич, потер костяшками пальцев покрасневшие глаза, посмотрел на жену, на Свету, едва удерживающуюся от рыданий, и посоветовал дракону: – Ты иди, иди. Иначе тут такой слезоразлив сейчас начнется, что ты и за неделю не улетишь.
Четери хмыкнул, от души пожал понятливому Светиному папе руку и увел жену в их покои.
Светлана не плакала, как и просил он, – обняла его в спальне, постояла, греясь в руках, и отпустила. Села на край постели, слушая пение вечерних птиц, вдыхая привычный запах цветов и глядя, как роется муж в большом сундуке. Наконец Чет выпрямился, держа в руках две фляги.
– Вот что возьму. Набери мне воды из колодца, что в часовне Богини, – попросил он, – своей рукой. Будет мне благословением твоим и благословением Матери в чужой земле.
– А больше ты ничего брать не будешь? – встревожилась Светлана, прижимая фляги к груди.
– У меня есть оружие, – ответил Четери, доставая из сундука и простой нож в ножнах, – остальное я добуду.
Она медленно, ковыляя, словно пытаясь отсрочить неизбежное, отправилась по коридорам дворца к неприметной двери, ведущей к маленькой часовне Синей. Когда она вернулась и подала Чету фляги, холодные от ледяной воды, он прикрепил их к поясу, привлек жену к себе и поцеловал в висок.
– Мне страшнее всего то, что я не смогу получать от тебя весточек, – проговорила Светлана глухо. – Неизвестность страшна, Чет.
– Возможно, у Матвея получится передать тебе весть, – ответил дракон, глядя за окно – туда, где тонкая закатная полоса уже стремительно гасла, уступая ночи. – Но если не выйдет, есть еще способы, женщина.
– Какие? – Она поцеловала его, вопросительно заглянула в глаза.
– Будут знаки, – проговорил он. – Рано или поздно поймешь, что они говорят тебе. А если не разберешься, сходи в часовню, шепни вопрос Матушке-Воде. Она тебя любит, может, покажет что, Света.
Она еще коснулась его губ, и еще – и, чувствуя слабость и опустошение, отступила сама, потому что ощущала уже, как не терпится ему лететь.
– Я буду ждать тебя, – сказала она тяжело. – У тебя все получится, Чет. Тебя никто не способен победить.
– Пусть богиня говорит сейчас твоими устами, женщина, – сказал он тихо и нежно. Все же притянул ее к себе, поцеловал еще раз – крепко, захватнически, словно выпивая и горечь, и боль, словно и не улетал сейчас, а собирался заняться жаркой, нетерпеливой любовью. А оторвавшись, посмотрел на нее вишневыми глазами, сделал к окну несколько шагов и выпрыгнул в него, сразу разворачиваясь в дракона и стрелой устремляясь в небо.
Закат догорел, и на Тафию опустилась ночь. Но Четери знал, что Света все равно будет стоять у окна и смотреть ему вслед, пока хватит сил.
Поднявшись над Песками, он послал Зов Нории. Владыка Владык откликнулся тут же, и Чет по-военному кратко передал ему, что поведал Матвей.
«Мое время пришло, Нори-эн. Не зря я ждал. Я лечу к вратам в иной мир».
«Да, – задумчиво отозвался друг, – если кому и под силу вывести их, то только тебе, Мастер. Мы сейчас в Теранови. Ангелина пожелала пообщаться с родными. Сейчас второй раз за день с королевой Рудлога говорит. Не хочешь залететь по пути и сам все рассказать?»
«Нет. Еще одного прощания я не переживу. Да и разве ты не знаешь свою жену? Она тут же возжелает полететь со мной спасать свою сестру».
«Твоя правда, Чет, – мягко усмехнулся Нории. – Я все скажу ей сам. А ты лети с легким сердцем. Я позабочусь и о Тафии, и о Светлане. Пусть Мать-Вода и Отец-Воздух и в том мире не оставят тебя, друг».
Через пару часов полета Четери поохотился в горах на сонных баранов, наевшись до осоловелости и впрок, укрылся невидимостью и, избегая редких «стрекоз» в воздухе, полетел к видимому издали сияющему порталу. По пути он с хищным любопытством разглядывал инсектоидов, сразу отмечая в их броне места, уязвимые и для клинков, и для боя вручную, и для драконьих зубов. Но не рисковал – не сближался, хотя твари вызвали у него лишь ухмылку: несмотря на грозный вид, они были вполне победимы. Чет спокойно долетел до светящегося волшебным цветком перехода, окруженного массой войск, и принялся лавировать меж «стрекоз» – все же из-за количества наземных инсектоидов сложно было бы пробивать сюда проход по земле, да и в воздухе, несмотря на ночь, живности было достаточно.
«Стрекозы», словно ощущая что-то в темноте, начали под недоуменные окрики всадников и визг забеспокоившихся внизу огромных «муравьев» кружиться сильнее, а Чет, зависнув метрах в пятидесяти над порталом, подождал, пока под брюхом пронесется очередная иномирянская тварь, и рухнул вниз, у самой дымки замедляясь и оборачиваясь человеком.
Над равниной у трех вулканов на той стороне перехода занимался рассвет, и армии, расположившиеся у порталов, еще спали – только патрули бродили вокруг да пробудившиеся уже инсектоиды то и дело наполняли воздух визгом. Если бы стало известно, что со стороны иного мира противник пробил оборону и собирается пройти сюда, мигом загудели бы рога, висевшие на поясах наемников-дозорных, и отряды отработанно поднялись бы в бой, ибо генералом здесь был не уступавший прославленному Ренх-сату в жесткости Тмир-ван. Но пока команды сохранять круглосуточную готовность не было, армии ждали подкрепления, обещанного богами, и спокойно спали под стальным светлеющим небом.
Под это небо из дымки, закрывающей портал, вышел высокий бледный человек с красными волосами, заплетенными в косу. Был он безоружен, бос, одет в простую белую рубаху с синим орнаментом, каких не вышивали на Лортахе, и свободные темные штаны, завязанные под коленями тесемками, а на талии – широким поясом.
Дозорные, увидев его, остановились, снимая арбалеты, окрикнули: кто таков? Раб или пленный?
Человек, не отвечая, огляделся, улыбнулся хищно, поднял лицо к стальному небу с двумя тускнеющими лунами – и глаза его засияли восторгом.
– Стреляйте! – раздраженно приказал старший из патрульных… но не успели свистнуть стрелы, как человек засмеялся, неуловимо быстро взмыл в воздух, переворачиваясь в нем, – наемник только успел рассмотреть, как в руках пришельца проявляются странные изогнутые клинки, – и загудел рассекаемый воздух, и красные от крови лезвия были последним, что лорташец увидел в жизни.