– Леди Виктория, – продолжил генерал, – отъезд колонны лазарета назначен на одиннадцать утра. Вам с вашим отрядом приказываю сопровождать ее. Вы восстановите резерв к этому времени?
– Да, господин Дорфингьер, – отозвалась Вики, едва заметно покосившись на Мартина. Тот слушал внимательно, задумчиво; почувствовав ее взгляд, едва заметно покачал головой, показывая, что тоже понятия не имеет, успеют ли они посетить Дармоншир.
– Будут оповещены все гражданские на нашей территории: кто захочет, должен иметь возможность выйти с нами, – продолжал Дорфингьер. – Мы отступаем, да, но мы не сломлены, и продолжим сопротивление вместе с Рудлогом и Бермонтом, и додавим врага до портала у нашей столицы. Барон, – генерал повернулся к фон Съедентенту, – вашим подразделениям придется обеспечивать прикрытие дальних частей. Вам нужно будет открыть Зеркало к нашему крайнему северному лагерю, провести крупный отряд магов и проследить, чтобы личный состав и техника вышли невредимыми. Иномиряне быстро узнают про отступление и наверняка начнут налеты, чтобы уничтожить как можно больше солдат.
– Понял, господин генерал, – кивнул Мартин. – Когда… необходимо выдвигаться?
– Сворачивание лагеря займет около трех часов после побудки и завтрака. В десять утра вы должны быть там. По пути в Рудлог к вам будут присоединяться гражданские и новые подразделения из свернутых лагерей. Нужно вывести более сорока тысяч личного состава. По нашим расчетам, отступление займет около двух недель.
Рудложцы обещают сделать все, чтобы оставить на это время края «окна» открытыми и не дать иномирянам перерезать нам путь.
– Как поступим? – спросила Виктория, когда они с Мартином возвращались в темноте к своей палатке. – Может, попросим передать радиограмму для Саши, чтобы посетил Дармоншир по возможности?
– Хорошая мысль, – пробормотал барон мрачно. – Тем более его ведьма – подруга Марины, и Данилыч добавит себе очков у будущей жены. Но оставим эту идею запасным планом на утро. Сейчас предлагаю накатить двойную дозу восстанавливающих от шляющегося в другом мире Малыша и лечь спать. Я все равно не гожусь ни на что другое, родная. Признаться, сейчас даже псина старины Гуго способна уложить меня на лопатки. Но я предпочитаю, чтобы это сделала ты. Можешь даже лизнуть меня в нос. И укрыть одеяльце-е-ем… – Он с завываниями зевнул.
– В воде ты был пободрее, – беззлобно пробурчала Вики.
– Я и сам воодушевился, но, похоже, это были предсмертные судороги, – фыркнул Мартин, но тут же посерьезнел. – Спать, спать. Надеюсь, резерв достаточно восстановится за ночь и ранним утром мы будем в состоянии строить Зеркала. Иначе еще две недели, а то и больше, пока не закончится отступление, я Марине ничем помочь не смогу.
Глава 2
Вечер того же дня, шестнадцатое апреля,
Инляндия, Дармоншир
Марина
Мартин не появился ни через полчаса после того, как я использовала сигналку, ни через час, ни к вечеру – я терпеливо ждала его целый день, то и дело впадая в отчаяние, сменяющееся дремой. Я знала: он придет, как только появится возможность, – но каждая уходящая минута по крупице уносила силы, и все тяжелее было заверять себя, что друг меня не оставит, и все сильнее я сама себе казалась свихнувшейся и поддавшейся ложной надежде. Я пыталась мыслить трезво, но моему рассудку срочно, незамедлительно, прямо сейчас требовалась определенность – и промедление вводило меня в тихую истерику, которая изматывала до апатии.
В один из периодов бодрствования вместо приставленной санитарки я заметила в палате Марию, мою горничную. Она улыбнулась, сделала книксен, что-то сказала – мне хватило сил кивнуть, и я, поежившись, снова закрыла глаза. Несмотря на взвинченность, физически я чувствовала себя гораздо лучше, чем вчера, – словно серебряные туманные змеи действительно существовали и напитали меня ночью витой. Да и от брачного браслета привычно уже шли мягкие прохладные волны – но способность ясно мыслить не возвращалась. Вокруг суетились, со мной разговаривали, проводили процедуры, делали уколы, приносили еду, а я даже не могла нормально вслушаться в чужую речь: при попытках сосредоточиться мозг бунтовал, и я уплывала в сон. То и дело в груди и внизу живота возникало странное тянущее чувство, от которого я беспокойно ворочалась на койке, не в состоянии понять его. Оно было похоже на голодную тоску, но при мысли о еде я ощущала лишь усталость.
Ветер почти затих и звал меня наружу редко, едва слышно – а может, это я достаточно окрепла, и мозг переставал продуцировать бред. После второго или третьего пробуждения я испугалась, что больше не услышу его, и, с трудом подняв тяжелую голову, неловко спустила ноги на пол и побрела к окну. Мария тут же бросилась ко мне, придержав за локоть, когда я пошатнулась.
– Все в порядке, – сказала я сонно, остановившись у подоконника, и зябко потерла ладонями плечи, хотя снаружи было тепло. – Я только посмотрю.
Занавески шевелились от тока воздуха. Я глядела на выгоревший луг перед замком, с которого уже убрали последствия боя, на зеленый лес, на солнце, стоявшее высоко в небе. Сбоку что-то шуршало и стучало – выглянув, я увидела, что это разбирают завалы, оставшиеся от левой башни. В голове с трудом ворочались мысли – ведь я ничего не знаю о происходившем в замке, о том, что с ранеными драконами, о леди Лотте и Рите, и о потерях Вейна, и о фортах, и о сестрах, – но меня так трясло от холода, слабости и ожидания, что я не могла внятно оформить и тем более выговорить вопрос. И уж точно не смогла бы выслушать ответ. Возможно, мне даже что-то рассказывали – я вспоминала обрывки информации, но не поклялась бы, что это не плод моего воображения. Я вся была словно пластичный кусок льда: и эмоции, и восприятие – все казалось заторможенным и замороженным.
«Марина», – наконец-то тихо позвал ветер. Я улыбнулась. На душе потеплело.
– Ты подожди, – пробормотала я, – он скоро придет. Вот-вот уже, он обязательно придет и тоже тебя услышит.
Но Мартин не появлялся. Я не знаю, сколько простояла там, вслушиваясь в шелест ветра и цепляясь за подоконник. Холод сковывал меня, несмотря на целительные волны от брачного браслета, которые слегка расслабляли тело, через мгновение снова начинавшее замерзать изнутри. Меня позвали на капельницу, и я, послушно продремав час, снова побрела к окну. Солнце начало клониться к закату, слепя глаза, и я, продрогшая до ужаса, чувствовала, что слабею: ноги дрожали и грозили подломиться, а я все ждала. И осталась бы там до ночи, если бы не спазм, ледяной струной прошивший живот от груди вниз.
Я дернулась, прижав руку ниже пупка. Сердце колотилось от страха, хотя боли не было, только онемение и холод. Неужели с детьми что-то неладно?
– Мария! – Горничная, перестилающая постель, подскочила от панических ноток в моем голосе, а я трясущимися ладонями ощупывала себя, будто это могло помочь понять, что происходит. В голове немного прояснилось. – Позови Энтери. Кажется, мне нужна помощь.
После сияния солнца палата казалась темной. Меня осмотрел один из наших гостей, Тевени: Энтери отдыхал после дежурства. Молодой дракон просканировал меня и сказал, что с детьми все в норме, но показатели виты по-прежнему снижены, хотя гораздо лучше, чем вчера, и мне следует подкрепиться и много спать.
– С таким браслетом тебе не о чем беспокоиться, красная хозяйка, – добавил он, разглядывая украшение чуть ли не с восторгом, – ты под защитой отца нашего, Инлия. Чувствуешь, как постепенно восстанавливает тебе виту? Ничего плохого с тобой не случится.
Я грустно улыбнулась «красной хозяйке» – все драконы, кроме Энтери, упорно именовали меня так – и вере крылатого виталиста.
«Люка его брачный браслет не спас».
Навестивший меня чуть позже доктор Лео измерил давление и велел поставить градусник. Через пять минут высветились цифры: 34,5 – и доктор, покачав головой и обозначив гипотермию на фоне анемии и стресса, выписал обильное горячее сладкое питье и тоже приказал кормить меня интенсивнее.
Кажется, за день я уже съела больше, чем раньше за неделю, но послушно употребила тарелку обжигающего супа-пюре, устав от этого так, будто в поле пахала. Волосы на затылке повлажнели, но я продолжала трястись от холода. Мария помогла принять горячий душ, сменить сорочку на более теплую и укрыла меня двумя шерстяными одеялами, но это не помогло; принесла большой стеклянный чайник с заваренным имбирно-медовым чаем и, наполнив кружку, поставила его на подставку с маленькой свечкой внутри. Я села на койке, укутавшись в шерстяные одеяла как в плащ, и подтянула под себя ноги. Мария вышла за очередной порцией еды. За окнами горел закат, а я пила почти кипяток, стуча зубами о края чашки и, будучи неспособной думать, смотрела в одну точку.
Мигнула свеча – я перевела взгляд на маленький огонек под чайником, подсвечивающий янтарную заварку.
«Где огоньс-с-с?» – вспомнилось мне ночное шипение хвостатой гостьи, и я, поколебавшись, продолжая мелкими глотками пить чай, протянула свободную руку к огню. Вдруг нестерпимо зазудели ладони, стали неметь, холодеть, словно вот-вот начнется повторный спазм… а огонек снова мигнул и тонкой струйкой потек ко мне, впитываясь в пальцы. Их закололо, будто я отогревала их у костра.
Я, изумленно моргнув, застонала – так это было приятно, – и меня затрясло от жадности, ледяная струна в животе сжалась голодной судорогой. В палате похолодало, салфетки со столика снесло порывом ледяного ветра. Ойкнула Мария, застывшая с блюдом пирожков на пороге; в руке моей треснула чашка – я коснулась губами льда, в который превратился чай, и застыла, заторможенно глядя на него. Изо рта у меня вырвался пар. Заскрипел чайник – я подняла глаза: заварка выползала через трещины янтарными мерзлыми наплывами. Задеревенели одеяла, потекли от меня к стенам ледяные узоры… Мария, жмущаяся к двери, завизжала, выронив поднос. Волосы ее обледенели, на ресницах и одежде был иней.