ками охранял предгорья Бермонта, а кто-то и ушел с Ольреном Ровентом в Дармоншир, на известие о начинаниях королевы реагировали по-разному. Одни скрепя сердце признавали, что новые законы разумны и необходимы, а другие высказывались, что война закончится, а женщин из армии будет уже не выгнать.
Ольрен Ровент, остановившийся с частью своих людей в Семнадцатом форте Дармоншира, тоже получил звонок от старшего сына. И, основательно усевшись на стул в казарме, хмуря широкий лоб, несколько минут внимательно слушал, как наследник зачитывает ему законную грамоту.
– И почему бы Бермонту было не выбрать послушную берманскую жену, – прорычал Ровент недовольно. – Неслыханно! Я знал, что она начнет лезть в мужские дела!
– Что ты будешь делать, отец? – почтительно спросил сын. – Разве можем мы позволить, чтобы в нашу армию набирали женщин? Это же позор – значит, мы так слабы, что не можем защитить их. Что дальше? Начнут набирать детей?
– Что делать, что делать, – проворчал линдмор с усилием. – Полина Бермонт – моя королева, и я поклялся ей в верности. Приложи мой перстень к грамоте, Ветьин, и немедленно отправь обратно. И прикажи обзвонить остальных. Скажи, если не поддержат, будут иметь дело со мной.
– Но, отец, – изумленно проговорил наследник. – Ты еще прикажи Лисье́ну отправить в этот женский корпус!
– А-а-а-а! – Ровент раздраженно рубанул рукой по колену. – Нет, Лисьену оставь дома. Не дай боги до королевы дошли слухи, как Бермонт твою сестру в своей спальне обнаружил, тогда ей и Хозяин лесов не поможет. А вот Милье́ну отправь.
– Отец! – тоном, будто родитель совершил страшное, по меньшей мере перепутал цвета гъёлхта, воззвал сын.
– Отправляй, – зарычал Ровент. – Думаешь, не знаю, как ты ее тайком от меня топор метать учил и что стреляет она получше тебя? Все знаю! Выпороть бы вас, да поздно… И не спорь! Сам себя наизнанку выворачиваю! Но дал слово – держи, сын! Эта красная спасла наш клан от позора. Бермонт без ее просьбы не простил бы нас, сын. Только за это я ей верен буду, пока буду жив!
– Как скажешь, – не стал больше спорить наследник. – Но как Бермонт женщине позволил, не понимаю… не стала бы она вертеть им все больше…
Ровент захохотал.
– Бермонтом вертеть? Ты нигде только этого не скажи, сын. Бермонт позволяет только то, что ему самому нужно. Запусти он эту реформу сам, и мы бы спорили, но с той, кто за нас просил, как поспорить? Учись. Учись! Тебе после меня править линдом. Ума набирайся. И вокруг смотри. Отец-то не вечен.
– Да ты крепче михайловых дубов, что у Зеленого в чертогах растут, – ответил ему сын. – Если б захотел, еще жену бы взял и детей нарожал. А уж линду под твоей рукой, если Хозяину будет угодно, еще много лет быть.
– Жену, – проворчал Ровент. – Хватит с меня твоей матери, Ветьин, пусть перерождение ее будет легким. А я вторую возьму, только если меня припечет до самых печенок. – И он вновь захохотал, но тут же вспомнил, по какому поводу наследник ему звонит, помрачнел и потер ногу – ту самую, которую когда-то прострелила ему молодая королева. Ибо предчувствовал, что на двух законах она не остановится.
Глава 9
Семнадцатое апреля, Инляндия
Люк Дармоншир
Днем огромный серебристый змей опустился недалеко от ворот Третьего форта, и через несколько секунд перед глазами часовых и успевших добежать до ворот военных предстал его светлость Лукас Бенедикт. Слегка взъерошенный и бледный, одетый в медицинскую рубашку до колен, он поковылял почему-то не к воротам, а через дорогу, к березке, до которой было куда ближе, и, обхватив ее, закрыл глаза.
Таким, обнимающимся с деревом, и застали герцога полковник Майлз, собравшиеся офицеры и Жак Леймин, недавно прибывший в Третий форт с двумя мешочками драгоценных камней в сопровождении охраны и мага Тиверса.
О том, что его светлость чудесным образом воскрес, командующему составу сообщили еще утром, и тогда же новость разнеслась по фортам, вызвав оторопь, ликование и недоверие. Впрочем, неверящих быстро убедило появление над крепостями змея собственной персоной. Люк, долетев до двадцатого форта, за которым работали орудия, узрел врага, зашипел, разинув пасть и встопорщив воротник, и рванул вперед. Всадники на раньярах, издалека расстреливавшие из гранатометов засеки и укрепления, восстановленные после последней битвы, тоже заметили огромного защитника и поспешно убрались, не делая попыток напасть или подлететь ближе.
Люк гнался за ними достаточно, чтобы напугать и чтобы они могли рассмотреть его получше, а затем запустил следом пару вихрей, сожравших половину стаи. Вторую половину он отпустил, не рискнув в своем состоянии дальше забираться на территорию противника. Пусть доложат, что он жив; если враг и собирался атаковать в ближайшие дни, это заставит его пересмотреть планы и даст Люку время прийти в себя.
После того как иномиряне были отогнаны, он несколько раз пролетел над фортами, рассматривая повреждения и степень восстановления засек. Затем его накрыло диким голодом – и герцог рванул к морю, туда, где всегда мог найти себе добычу.
А уж после этого, больше всего жаждущий снова оказаться в Вейне, в объятьях Марины, он направился к Третьему форту. И это было ошибкой, потому что Люк переживал сейчас, у березки, такой приступ слабости, будто месяц до этого болел тяжелейшим гриппом. Тело ощущалось чужим.
В змеином обличье он чувствовал себя превосходно. А от человеческого мозг, по всей видимости, отвык, и нужно было время, чтобы снова научиться воспринимать свое тело. Сильно, до тошноты, кружилась голова, приходилось прикладывать усилия, чтобы двигаться: руки слушались плохо, ноги заплетались, и ощущал себя Люк заторможенно и неуверенно – словно очень давно не садился за руль, а затем сразу пришлось мчаться по скоростной трассе.
– Здравствуйте, ваша светлость, – проговорил Майлз, когда вместе с офицерами приблизился к бледному лорду.
Люк приоткрыл глаза и с мученическим выражением на лице оглядел подошедших. Те старались не слишком показывать удивление от его внешнего вида и не слишком откровенно разглядывать следы от ожогов и то, что осталось от волос. Тут были и знакомые ему офицеры – в том числе майор Церсия Лариди, – и незнакомые: мощный берман в гъёлхте, эмиратский командир в белых шароварах и строгом зеленом кителе. Командующий Майлз выглядел измотанным, но держался спокойно и сухо улыбался тонкими губами – а так как улыбки ему были в целом несвойственны, это могло сойти за ликование. Леймин же без лишних слов шагнул к Люку, обнял его и дрожащими руками похлопал по спине. А отступив, вытер старческие слезы.
– Так и знал, что вы сначала в форты заглянете, – сказал он дребезжаще. – Сразу сюда поехал. Ну вы и счастливчик, ваша светлость! – И он, не удержавшись, снова хлопнул Люка по плечу. Герцог, рискнувший оторваться от березки, чуть не упал и опять вцепился в нее.
– Я бы тоже вас похлопал, – проговорил Майлз, – но вы сейчас сильно напоминаете нежить, и я опасаюсь, что это вас упокоит. – Он протянул руку. – Бесконечно счастлив, что вы живы.
– В глобальном смысле я тоже рад, – прохрипел Люк, с усилием пожимая ладонь Майлзу. – А в локальном очень хочется снова сдохнуть.
– Постарайтесь отложить это до победы, – попросил командующий настойчиво. – Нам хватило одного раза.
– Мне тоже, – заверил Люк, медленно обходя вокруг ствола, чтобы заставить ноги слушаться, и глубоко вдыхая и выдыхая влажный воздух, пахнущий древесной корой и березовой зеленью. В голове чуть прояснилось.
К нему один за другим подходили офицеры, здоровались, высказывали, как они рады возвращению. Протянул руку и берман – и пожал ладонь Люка так, что тот чуть не взвыл и рефлекторно стиснул ладонь бермана в ответ.
Берман скрипнул зубами, отпустил руку и одобрительно проревел:
– Меня зовут Ольрен Ровент. Командир берманских отрядов. Слышал, ты славно потрепал жуков. Буду рад драться рядом.
– И я, – подтвердил Люк, сунув ладонь за спину и незаметно сжимая и разжимая ее – проклятый медведь, похоже, перемолол ему все кости.
Поздоровался и эмиратский адмирал – его звали Э́сий Убара́к; голос его был мягким, текучим, а вот взгляд – острым, и смуглое лицо – резким, не предполагающим мягкости. Протянула руку и майор Лариди – ее он пожал с приязнью, памятуя о роли серенитки в спасении брата.
Берман смотрел на майора Церсию с нескрываемым недоумением.
– Вы способны идти? – поинтересовался Майлз.
– Не знаю, – пробормотал Люк, еще раз обойдя вокруг дерева как коза на веревочке. Стало легче. – Давайте попробуем.
И он, оттолкнувшись от березки, почти прямо побрел к воротам. Под правую руку быстро пристроился Леймин, под левую – Майлз, чтобы подхватить его светлость, если он вдруг рухнет. Офицеры направились за ними.
– Я не уверен, что хочу знать подробности вашего воскрешения… – проговорил Майлз вполголоса.
– Вам и не стоит их знать, – пробурчал его светлость.
– …но я прекрасно разглядел то, что осталось от вашего листолета на берегу, и видел результаты экспертизы, – закончил Майлз так, будто его никто и не прерывал. – И хочу сказать, что вы вопиюще нарушили все нормы безопасности, ваша светлость. Лететь на листолете с отключенными щитами в зоне боевых действий – это даже не безумие, это глупость!
– Я хотел сказать то же самое, – поддержал Леймин. – Но позже.
– Все верно, господа, все верно, – пробормотал Люк, упорно двигаясь к воротам. – Но у меня просьба отложить разбор полетов на потом. Сами видите: мне нужно еще несколько дней, чтобы прийти в себя, и я бы уже вернулся в Вейн, но должен понимать, есть ли у нас эти несколько дней. И, – он кашлянул, – Майлз, если вы прикажете добыть мне одежду, кофе и сигарету, обещаю быть паинькой до конца войны и больше не умирать.
Майлз покосился на него как на умалишенного.
– Может, вам еще коньяка добыть? – спросил он с иронией.
– Было бы неплохо, – усмехнулся Люк, – но тогда я точно где выпью, там и упаду. Остановимся на двух пороках из трех. Хорошего помаленьку.