От Алины, все усиливаясь, пошел знакомый жар, и Тротт вытянулся, сжимая кулаки, закрывая глаза.
Тьма внутри откликалась ее пламени, усиливалась, наполняя Макса силой. Тело оживало, боль и слабость уходили, утекали; наливались мощью крылья, и полыхающий огонь рядом вызывал такое желание вжаться, взять больше – все, что может дать, – что Макс застонал, поворачиваясь на живот и касаясь щекой прохладного сочленения ствола.
Плеча его снова коснулась обжигающая ладонь, и он дернулся. А в следующий момент принцесса легла сверху, обхватила руками, крыльями – как могла, неловко, застенчиво, – и по телу словно прошла горячая волна. Тротт мгновенно заледенел от взметнувшейся своей стихии, а затем согрелся, и голова очистилась, стала ясной, и мышцы перестали болеть.
Можно было вставать, но Макс остался лежать, глядя в древесный рисунок изнанки ствола и чувствуя жаркое девичье тело сверху. Еще немного. Еще немного позволить себе близости.
– Это все из-за меня, – прошептала она горько ему в шею. Тротт вздохнул пересохшими губами.
– Нет. Вы, наоборот, помогли мне.
– Видеть, как вас ломает, страшнее, чем стать вашей женой, лорд Макс. – Принцесса едва заметно пошевелилась, обхватила его сильнее, осторожно коснулась губами кожи, и Тротт усмехнулся, прямо-таки ощущая, как она набирается смелости.
– Уж надеюсь, ваше высочество.
– Леди Тротт, – сказала Алина упрямо. Поерзала на нем, засопела. Он лежал смирно, не шевелясь, прикрыв глаза и ощущая все ее движения. – Вы специально так легли, да?
Он засмеялся.
– Не хотите повернуться? – упорствовала принцесса.
– Хочу, – сказал он честно, и она ожидаемо испуганно замолчала. – Но нам нужно идти. Мы и так сделали слишком большой круг. Если бы не он, мы давно бы уже вышли к порталам.
Алина сползла с него, села, и Макс с осторожностью поднялся. Тело слушалось так, будто и не было приступа.
– Даже если вышли бы, – сказала она грустно, – то как бы мы пробились к ним? Мы до сих пор не знаем, как пройти сквозь всех этих людей и чудовищ.
– Пройдем, – ответил он с уверенностью, которую не ощущал сам. – Еще несколько дней есть, я найду способ.
«Если только не свалюсь с приступом в самый неподходящий момент», – подумал Тротт, морщась.
– А если вы по пути снова упадете с приступом? – повторила его мысли принцесса, с отчаянием глядя на него. Она была слегка чумазой: накануне опять не встретилось ни одного родника, и путники пили уже опостылевший папоротниковый сок.
– Тогда повернете меня набок и, богов ради, не пытайтесь больше разжимать зубы, это антинаучно и бесполезно. – Макс открыл сумку.
– Вы же понимаете, о чем я, – сказала она тихо. – Не делайте вид, что не понимаете. Если вы упадете во время боя? Или прямо перед лорхом?
– Лорх, безусловно, обрадуется, – пробурчал Тротт, доставая из сумки холстину. Расстелил ее перед собой и выложил поверх собранные вчера по пути сладковатые сердцевинки папоротниковых побегов и мешочек с сухарями.
– Профессор! – грозно проговорила пятая Рудлог. Он нехотя поднял на нее глаза, встал. Принцесса сердито и часто моргала.
– Я не знаю, как вас утешить, – признался он тяжело. – Вы правы, я сейчас не самый надежный защитник. Имеете право бояться.
– Да при чем тут я! – крикнула она зло, вскакивая, и тут же спохватилась, огляделась, словно могла видеть сквозь ствол. Они помолчали, прислушиваясь – вокруг было тихо, только ветер, усиливаясь, гудел в расщелине ствола и половинки дрожали метрах в полутора над их головами. – При чем тут я? – повторила Алина шепотом, сжимая кулаки. – Боги, неужели вы не понимаете, что я не хочу, не могу думать, что вы умрете? Вы, невозможный, упрямый, невыносимый человек!
Она еще что-то кричала ему шепотом, а Макс смотрел на нее – разозленную, раскрасневшуюся, с дрожащими губами, с опаской, надеждой, вызовом в глазах, – и чувствовал, как накрывает его, и приказывал себе оставаться на месте. Потому что стоило позволить себе даже качнуться к ней – и он бы подхватил ее, и вжал бы в стенку ствола, и смял бы губы, и целовал до тех пор, пока она не забыла бы и про страх, и про возможную боль, и про долг, и хотела бы только его, а не его спасения и выживания.
«Маленькая девочка, – напомнил он себе. С каждым разом это давалось все труднее. – Принцесса. Дочь Михея».
– Вам всего-то нужно… ну вы же можете сделать это приятно! – в отчаянии шипела Алина. – Я ведь знаю… помню… мне было приятно, когда я не боялась. Да черт с ним, пусть оно будет неприятно! Лишь бы вы жили!
– Вы знаете слово «черт»? – сипло, с должной долей иронии поинтересовался инляндец и все-таки сумел отвернуться, отошел подальше, поднося ко рту флягу – чтобы хоть чем-то занять руки и промочить сухое горло.
Алина не ответила. И молчала так долго, что он повернулся обратно. Принцесса смотрела на него с болью.
– Как вы можете высмеивать мой страх за вас? – сказала она устало. – Вы, человек, с которым мы столько пережили? Ближе которого у меня никогда никого не было?
Макс не посмел иронизировать и над этим.
– Простите, Алина, – ответил он тяжело, прикрепляя на пояс флягу.
– Мы с вами так похожи, – продолжила она печально и нежно. – Правда же? Оба невыносимые упрямцы.
Макс усмехнулся. Заставил себя подойти к ней, протянул руку – и пятая Рудлог неуверенно вложила в его ладонь свои пальцы, послушно приблизилась, позволила обнять и чуть отстранилась, чтобы видеть его.
– Простите, – повторил он, глядя на ее мягкие губы, внимательные грустные глаза и трепещущие от достающего даже сюда ветра вихры светлых волос. – У меня тоже не было никого… никогда так не было…
Она первой отвела взгляд. Вздохнула, прижимаясь щекой к его груди.
– Разве ради этого вы не хотите выжить? – спросила вдруг совсем по-взрослому, словно разом перемахнула лет через двадцать.
– Хочу, – проговорил Макс, чувствуя, как тепло, мягко, непривычно расслабленно становится на душе. – Но еще больше я хочу сберечь вас, Алина.
Она вскинулась и только хотела что-то сказать, как слух его уловил в шуме ветра изменения. И Макс закрыл ей рот ладонью и неслышно, почти одними губами предупредил:
– Тс-с-с. Мы не одни. И ветер в их сторону. Могут учуять.
Алина с ужасом подняла голову, наконец-то заметив, как усилился ветер.
– Не успеем улететь? – прошептала она.
Макс покачал головой и замер, прислушиваясь.
Человеческие голоса и верещание инсектоидов стали слышны сквозь вой и свист ветра через несколько секунд. Алина испуганно прижималась к стенке ствола, почти не дыша; Макс, стоя посреди, смотрел в сторону, откуда приближались враги. И слушал.
Он потом подумает, что опять расслабился и позволил себе потерять бдительность. Не сейчас.
Верещание стало громче, один из инсектоидов взвизгнул поблизости.
– Если начнется, – проговорил Тротт едва слышно, – вы бросаете меня и улетаете. Поднимаетесь как можно выше, чтобы избежать стрел; раньяров я не слышу, но все равно смотрите по сторонам. А затем летите вперед, чтобы восходящее солнце оставалось слева. Вам нужен такой же папоротник, как тот, в котором мы прятались от охонгов перед землями дар-тени. Помните? Винтовой, с запахом лаврового листа и алоэ – я видел такой шагах в двухстах отсюда, когда осматривал вечером окрестности. Спрячетесь в нем.
Она не стала спорить, лишь задышала тяжело и кивнула.
Визг раздавался теперь, казалось, со всех сторон, как и окрики наемников. Ветер доносил лишь обрывки, но Макс успел разобрать некоторые фразы:
– Падаль учуяли, что ли?
– Или самка тут пробегала?
– Да иди ты смирно, тварь!
Глаза Алины были огромными, сама она казалась бледной как полотно. Он слушал, поворачиваясь на пятках вслед за проходящими мимо; ветер усиливался, охонги начинали беситься….
– Да что с ними? Ведут себя так, будто… – услышал Макс, выругался, призывая Дезеиды, и тут тонкий ствол с нескольких сторон взрезали острые лапы-лезвия. Алинка взвизгнула, отскочила к Тротту.
– Прочь! – рявкнул он, и она взмыла вверх, мгновенно скрывшись из виду. В следующее мгновение Тротт ударил крыльями по воздуху и вылетел из расщелины ствола.
В глаза било солнце, от ураганного ветра на миг загудело в голове. Макс повернулся, накрывая себя щитом, мазнул взглядом по противникам – не меньше двух десятков охонгов со всадниками, которые пришли в себя и с руганью щелкали арбалетами, заряжая их, – и по Алине: принцесса мгновенно поднялась очень высоко, и теперь ее крылатая фигурка скрывалась далеко над деревьями. За ней тем не менее рвануло пятеро нейров, и Макс понесся следом – чтобы остановить их, чтобы не оставлять ее в опасности.
Лес разогревался утренним солнцем. В лицо бил ветер, по щиту стучали стрелы, визжали охонги, понукаемые наемниками, но Тротт не оглядывался. Он обрушился за спину последнего из преследователей – свернул ему шею, сбросил с охонга. Сжав инсектоида коленями, нащупал вырост, с помощью которого им управляли, и заставил тварь повернуть и помчаться навстречу своим же, тоже бросившимся в погоню. А сам встал на хитиновую спину, поймал порыв ветра и прыгнул назад, чтобы догнать следующего нейра.
Тот увидел его, увидел, что случилось с соратником, засвистел, привлекая внимание тех, кто несся впереди, и начал петлять. Молодой, с заплетенными по традиции дальней провинции волосами, он управлял охонгом так, будто родился на его спине, виртуозно уходя от бросков Макса.
Просвистел нож – если бы не щит, лежать бы инляндцу сейчас с лезвием в груди. Второй, третий… нейр метал их одной рукой, легко приноровившись к порывам ветра, пригибаясь к сочленениям холки охонга, выигрывая гонку, и Макс даже на мгновение почувствовал сожаление, когда противник ошибся и удалось предугадать следующий прыжок инсектоида.
Молодой боец не упал, даже когда призрачный клинок пронзил его сердце. Его охонг так и мчался вперед, хотя хозяин был мертв.
Следующие трое уже ожидали Тротта – повернули навстречу: двое начали обходить Макса со сторон, раскручивая сети с утяжелителями, а третий, держась позади, с невероятной скоростью перезаряжал арбалет и бил по крылатому врагу тяжелыми болтами. Со спины тоже с сухим треском сыпались толчки – болезненные, но еще терпимые.