– Гребаные воронакские воришки, – пробормотал он.
«Ага, но так далеко на Юго-Запад забираются еще и скаранакские изгои или какие-нибудь помешанные исследователи с Юга». Он видел скаранакские погребальные амулеты в имперских музеях, однако не смог никому объяснить, почему это вызвало у него ярость. В Ихельтете – по крайней мере, в самом городе – неплохо относились к другим верованиям, но свысока, предполагая, что Откровение превосходит их все, и это его бесило. На самом деле, имперцам было все равно, что они задевают чьи-то чувства.
«Давай-ка не будем отвлекаться, а?»
Он пустил коня попастись на некотором отдалении, откупорил флягу с рисовым вином, которую привез с собой, и немного постоял, держа ее в опущенных руках и глядя на могилу.
– Привет, папа, – сказал он вслух. – В этот раз привез тебе кое-что особенное.
Ветер тихонько завывал. Другого ответа вождь не дождался.
– Хорошая штука. На Юге все время пил. Его продавали в таверне в гавани, недалеко от дома Имраны. Тебе бы там понравилось, папа. Шумно, полным-полно крутых парней из доков. Из главной двери море видать. – Он помедлил, глядя на пирамиду камней. – Я бы так хотел показать тебе море, папа.
Он несколько раз с усилием моргнул. Прокашлялся.
– Поверить не могу, что теперь это вино продают в Ишлин-ичане. Везти-то далеко. Торговец содрал с меня все десять шкур, но, мать твою, я вождь или кто?
«Расслабься, Эг. Не надо так. Тебе тут всю ночь сидеть, а солнце еще не зашло».
Он поднял флягу и наклонил, стал лить вино медленно и ровно, описывая небольшие круги. Жидкость покрывала камни темными пятнами, струйками и каплями утекала во тьму между ними. Когда фляга опустела, он ее перевернул и вытряхнул последние капли, а затем аккуратно положил у подножия пирамидки. Чуть задержал пальцы и замер, согнувшись, чуть отвернув лицо и прислушиваясь к ветру. А потом резко выпрямился. На мгновение его лицо исказила гримаса – то ли от болезненных ощущений из-за неудобного положения, то ли из-за чего-то еще, Эгар сам не знал. Он опять откашлялся.
– Ну… теперь, видимо, надо развести костер для бдения.
Он расседлал коня, снял оружие, одеяла и провизию с отточенной, солдатской аккуратностью. Развернул вязанку и сложил костер на выжженном лысом пятачке, где уже разжигал его в минувшие годы. Солнце выпуталось из ветвей дерева и повисло над горизонтом. Эгар поежился и бросил на него косой взгляд, не переставая работать. Прошелся по окрестностям, собрал несколько сломанных бурей веток, которые заметил в траве чуть раньше, принес их к костру и разломал на подходящие куски, которые сложил рядышком. Вязанки, которую он привез с собой, должно было хватить до утра, но запас лишним не будет. Что всего важнее, работа помогла ему избавиться от пробирающего до костей озноба.
Он присел у незажженного костра. Как и большинство маджаков, Эгар носил сухую траву и огниво в мешочке под рубахой, и вот теперь он их достал, принялся осыпать искрами жесткую траву, пока та не зажглась, затем аккуратно поместил ее в центр кучки дров. Наклонился почти до земли и заглянул внутрь. Дым и язычки пламени лизали дерево изнутри, стремясь вверх. Деревяшки поменьше занялись, начали обугливаться и вспыхивать. Полился веселый желтый свет. Его теплом омыло глаза и лицо Эгара, и ощущение немного напоминало слезы. Он быстро выпрямился, снова погрузившись в сгущающиеся сумерки и прохладный воздух. Спрятал мешочек с огнивом, отряхнул ладони. Бросил еще один взгляд на кривое дерево-ориентир и заходящее солнце.
– Что ж, папа, я…
Там кто-то стоял.
Как удар молота в грудь, ледяная хватка страха заставила его схватиться за рукоять ножа на бедре.
Это был не его отец.
По крайней мере, не в том облике, который Эгар мог бы узнать. Он увидел кожаный плащ до земли, тусклого серо-коричневого цвета и в заплатках, вроде тех, какие предпочитали носить морские капитаны из Лиги, и шляпу с мягкими полями, надвинутую на лицо, хоть солнце светило незнакомцу в спину и, в любом случае, почти село. Эркан любил яркие краски и шум, он был маджаком до мозга костей и никогда не носил одежду, которая хотя бы отдаленно напоминала эту.
«Нет. Он бы и после смерти такое не напялил».
Эгар почувствовал, как дрогнул уголок рта. Шутка оттолкнула испуг, чье место заняла расчетливость прозорливого бойца. Незнакомец в плаще, похоже, один. Ни видимых спутников, ни оружия, ни коня поблизости. Эгар покосился на собственного скакуна, который по-прежнему мирно жевал траву и будто не замечал вновь прибывшего, а потом – на аккуратную кучку оружия на земле. Копье и топор, и то, и другое вне досягаемости. Непостижимо, с какой легкостью он позволил загнать себя в ловушку.
Эгар легко сжал рукоять ножа.
– Я не причиню тебе вреда, Драконья Погибель.
Голос донесся словно с куда большего расстояния, принесенный ветром. Эгар изумленно моргнул.
– Мы знакомы?
– В каком-то смысле. Я могу приблизиться?
– Ты вооружен?
– Нет. Я не нуждаюсь в такой ерунде.
Эгар поджал губы.
– Ты шаман?
Фигура в плаще внезапно оказалась в паре футов перед ним. Это случилось так быстро! Эгар даже не успел заметить, как незнакомец пошевелился. Чужая рука схватила его запястье и сжала с такой силой, что Драконья Погибель не смог бы вытащить нож, даже если бы от этого зависела его жизнь. Надвинулось лицо под шляпой, худое и с суровым взглядом. Пахнуло горелой дрянью, как иной раз пахло из мастерских к югу от Ан-Монала, где кириаты что-то стряпали.
– Времени совсем мало, – предостерег голос, по-прежнему звуча издалека. – Твои братья идут сюда, чтобы убить тебя.
И незнакомец сгинул.
Когда сила, сжимающая руку Эгара, внезапно исчезла, он дернулся и чуть не упал. Запоздало выхватил нож, развернулся. Фигуры в плаще нигде не было видно. Она пропала, растворилась в холодном воздухе и высокой траве, как воспоминание о голосе, что прилетел с ветром, как химическая примесь в сладком запахе древесного дыма от костра. Как тускнеющий след от пальцев на запястье.
Эгар опять развернулся, окидывая взглядом окрестности, сдерживая дыхание и не выпуская нож из руки.
Тишина, и густеющие над степью серые сумерки.
Лента в небе выглядела окровавленным обручем. Пирамида у могилы отца, пустая фляга рядом. Чернеющий силуэт дерева.
– Мои братья в Ишлин-ичане, – сообщил он тишине. – Хлещут выпивку.
Он кивком указал на Запад – примерно в той стороне находился Ишлин-ичан. Бросил взгляд на заходящее солнце.
И увидел, как приближаются всадники.
Глава 19
Рингил, особо ни на что не рассчитывая, попытался изобразить разгневанного аристократа-имперца.
– Что все это значит? Вы намереваетесь ограбить меня, как обычные преступники? Мой отец вас…
Терип Хейл покачал головой.
– Хватит, дружище. Твой акцент не более реален, чем прочий маскарад, так что покончи с ним, будь любезен. Тебе и так будет больно. А теперь повторяю вопрос: ты кто такой? И зачем сюда явился, расспрашивая про бесплодных болотниц?
«А-а…»
– Ну ладно, – сказал Рингил, предполагая, что у него осталось полминуты, прежде чем Хейл поступит очевидным образом и прикажет их всех разоружить.
«Ага, дальнейшее зависит от того, в какие места здесь отправляют непокорных рабынь для перевоспитания. Там Хейл будет повторять свой вопрос, пока не добьется ответа, после чего, если повезет, наши обожженные и изуродованные тела избавят от мук дальнейшего существования, быстренько перерезав глотки.
Отличная работа, Гил».
Он оценил шансы. В тот момент, когда ловушка захлопнулась, Эрил и Гирш застыли, раскинув руки, чтобы чей-то палец не дрогнул на спусковом крючке арбалета, и лица их выглядели масками напряженной сосредоточенности. Они будто переходили вброд ледяную реку или замерли на полушаге, играя в «море волнуется раз». Они наверняка поняли, что к чему. Теперь оба ждали, как поступит Рингил.
На них нацелили три арбалета, насколько он мог видеть. В остальном оружие врагов представляло собой клинки для ближнего боя.
– Что «ладно»? – проскрежетал Хейл.
– Ладно, ты победил. Я не Ларанинтал из Шеншената, и я не из Империи. Меня зовут Рингил Эскиат.
Хейл моргнул.
– Тот самый Рингил Эскиат? Чушь какая-то.
Но Рингил увидел, что головорезы в нишах изумленно вздрогнули. Их небрежная готовность вступить в драку сменилась любопытными взглядами. Кто-то обменялся парой неразборчивых фраз. Осада Трелейна случилась восемь лет назад, триумф при Виселичном Проломе – за год до нее. С окончания войны прошло больше пяти лет. Однако байки о ней не спешили уходить в историю: пусть детали подзабылись, люди продолжали их рассказывать.
– Эскиат погиб в Эннишмине, – насмешливо крикнул кто-то. – Сражаясь с имперцами.
Рингил изобразил спокойствие, которого не чувствовал.
– Слышал такое пару раз, – беззаботно ответил он. – И это почти правда. Шрамы еще заметны. Но чтобы со мной расправиться, нужно что-то посерьезнее трех ихельтетских наемных убийц.
Один из головорезов издал негромкий одобрительный возглас. Напарник сурово ткнул его локтем в бок. Рингил усилил натиск. Он поднял большой палец – убрав руку подальше от тела, чтобы жест не истолковали неправильно – и указал на свое левое плечо.
– Это Друг Воронов, – сказал он громко. – Кириатская сталь. Выкован в Ан-Монале для клана Индаманинармал, подарен мне Грашгалом Странником. Омыт кровью ящеров на побережье Раджала, в Виселичном Проломе и во время Осады Трелейна. Я и есть Рингил из дома Эскиат, что в Луговинах.
Из какой-то ниши послышалось:
– Он и впрямь похож на…
– Да что ты? – огрызнулся Терип Хейл. – А знаешь, что я слышал? Я слышал, что Рингил Эскиат – гребаный извращенец. Это тоже правда?
Рингил одарил его улыбкой.
– Будь оно так, разве я пришел бы к тебе за рабыней?
– Не знаю, за чем ты сюда пришел. – Хейл кивнул громиле с плетью. – Но мы это выясним. Варид!