– Да, мой повелитель. Ангфал именно это имел в виду. Некоторые проблемы… из области душевного здоровья… которые одолели кириатов на пути сюда, похоже, проистекают из путешествия между мирами, совершенного один-единственный раз. А двенды живут в междумирье, обитают в нем постоянно. Мне страшно представить, как это повлияло на их разум. Я почти уверена, что человек не сможет выжить там без ущерба для здоровья.
Джирал некоторое время сидел и размышлял. Подперев подбородок неплотно сжатым кулаком, смотрел на Арчет, будто надеясь, что она уйдет. Потом вздохнул.
– Итак, по твоим словам – судя по всему, искренним, – эти неимоверно могущественные и, вероятно, душевнобольные существа почему-то интересуются Эннишмином. – Он опять то ли кашлянул, то ли рассмеялся и пренебрежительно взмахнул рукой. – Послушай, они точно чокнутые, верно? Дрянная северная провинция, где можно только выращивать репу и охотиться на болотных змей, и денег едва хватает, чтобы заплатить ежегодный налог. Да что они там забыли?
– Кормчие предложили объяснение, мой повелитель. Похоже, на территории нынешнего восточного Эннишмина когда-то произошла решающая битва против двенд. Болота в восточной части провинции, видимо, имеют не совсем естественное происхождение. По словам Ангфала, они возникли в результате катаклизма, который вызвало примененное в той местности кириатское оружие. Кто знает, может, именно оно повлияло на барьеры между мирами и сделало их более подверженными взлому, чем в иных краях. Истории о призраках и странных существах там в порядке вещей, а еще процветает торговля так называемыми олдрейнскими артефактами – вещами, добытыми из болот и предположительно наделенными волшебными свойствами.
Джирал фыркнул. Арчет кивнула, выражая тщательно отмеренное согласие.
– Да, верно – полная чушь. Скорее всего, эти артефакты – предметы, оставленные кириатскими армиями в глубокой древности. Но в таких историях может таиться и зерно правды. На рынках и в лавках Трелейна, где все, связанное с олдрейнами, интересует богатеев, я частенько видела предметы, которые явно делали не люди, но они не напоминали и творения моих соплеменников.
– Хочешь сказать, двенды возвращаются к месту, где когда-то потерпели поражение. Ради чего? Ради мести? – Джирал покачал головой. Он даже улыбнулся, но Арчет показалось, что улыбка вышла слегка злобная. – Для этого они чуть припозднились. Может, кому-то стоит отправиться туда и сообщить, что они разминулись с древними врагами, покинувшими этот мир через дверь в Ан-Монале. Вдруг они оставят нас в покое.
– Не обязательно, мой повелитель. Войну с двендами люди и кириаты вели сообща, почти как войну с Чешуйчатым народом. Если враг сбежал, а его псы остались сторожить очаг, как вы поступите с псами?
Джирал кивнул. Эту логику он понимал.
– Итак, ты хочешь отправиться в Эннишмин. Я верно понял?
– Я думаю, было бы мудро отправить туда экспедиционные войска. Допустим, тысячу человек с отрядами инженеров…
– Тысячу?! – с неподдельным изумлением воскликнул Джирал. – По-твоему, я могу щелкнуть пальцами и раздобыть тысячу солдат просто так? Не военное время, знаешь ли.
– Не военное, мой повелитель. Пока.
– Ох, что за нелепость. – Император вскочил, метнулся к окну словно ураган и застыл там ненадолго. Потом вернулся. – Даже если так, Арчет… даже если это прелюдия к столкновению… Нападение случилось в Хангсете, и враги нагрянули с запада, со стороны океана. Ты просишь меня отправить большое войско на двенадцать сотен миль в совершенно другую сторону, рискнув всем из-за того, что пробормотала чокнутая машина, и что тебе пришло в голову на протяжении бессонной ночи.
– Мой повелитель, я понимаю…
– Нет, Арчет, не понимаешь, – перебил он. – Сдается мне, упиваясь крином, жалостью к себе и бредовыми идеями, ты забыла, что мы пытаемся управлять империей. Прямо сейчас города Трелейнской Лиги в унисон топают ножкой и дипломатически пыхтят из-за торговых ограничений – гребаные ублюдки быстро забыли, кто помог им не отдать концы во время войны, – и, судя по донесениям, они строят новый флот, чтобы подкрепить свои заявления. Вдоль южных берегов всплеск пиратства, а в Демлашаране – идиотский религиозный раскол, к которому, видимо, еще до конца года придется применить меры против бунтарства. Ко всему прочему, провинциальные губернаторы являются в мой тронный зал каждый гребаный месяц, хоть часы по ним сверяй, и ноют о поставках продовольствия, бандитизме и проблемах с общественным здоровьем, но ни один из них по доброй воле не приходит с казной, которая нужна, чтобы разобраться со всеми неприятностями. Короче говоря, Арчет, я не могу выделить тебе гребаную тысячу солдат – у меня, мать твою, нет лишних людей.
На этом все и закончилось.
Арчет забрала коня и пустилась в обратный путь, бормоча под нос и скрежеща зубами; верные признаки – «А то, мать твою, непонятно!» – передозировки кринзанцем. Свет позднего утра жалил глаза и тяжелым одеялом давил на плечи, обещая жаркий день. Хуже всего было осознание правоты Джирала. Империя не могла пожаловаться на избыток солдат. Во время войны погибли десятки тысяч, а ущерб, нанесенный Чешуйчатым народом, оказался серьезным. Во всех провинциях численность населения только-только начала прирастать. На большинстве ферм и мануфактур еще катастрофически не хватало рабочих рук. Вербовку ограничили, как только добились сносного мира и стабильной границы с Трелейном – не потому, что Империя устала от войны, а потому, что экономические советники Акала заявили: если не уменьшить набор в армию, урожай сгниет на полях, а подданные умрут от голода. Именно это столь внезапно нарушило амбициозные планы по расширению имперских территорий на Северо-Западе, вынудив искать мира с соседями.
«Добудь какие-нибудь доказательства, – сказал Джирал напоследок. – Что-то весомое. Я отправлю войско, если придется, но не сделаю этого на основании слухов, домыслов и безделиц, которые ты однажды увидела в витрине трелейнской лавки».
«Тогда выделите мне небольшой отряд, – взмолилась она. – Хоть пару сотен. Позвольте мне…»
«Нет. Прости, Арчет. – Он был искренен. – Помимо прочего, ты нужна мне здесь. Если случится кризис, тебе придется немедленно им заняться, а это будет проблематично, если ты умчишься на край империи».
Возможно, он прав. Несмотря на склонность к разврату, Джирал не дурак.
Перед мысленным взором Арчет вдруг предстали бледные и пышные формы Ишгрим; она подумала, как овладеет ими, подобно Джиралу, который прямо сейчас овладевал тремя девушками, спавшими в его постели. Она могла… нет, она знала, что может воспользоваться этим телом, как любой другой вещью в доме из тех, что куплены. Точно мякотью фрукта из кладовой и кожей камзола, который предпочитает носить.
«Может, ты у нас дура, Арчиди? Никогда об этом не задумывалась?»
Она спешилась в залитом солнцем внутреннем дворе, все еще слушая бормотание внутреннего голоса, который снова и снова повторял те же мысли. Подручный конюха куда-то запропастился. Мальчишка туповат, но почему он не услышал цокот копыт Идрашана, когда она заехала во двор? Арчет мрачно взглянула в сторону конюшни, ощутила всплеск гнева, распаленного крином, и аккуратно его притушила. «Нельзя срываться на слугах», – учил Флараднам, когда ей было шесть, и это правило застряло в памяти. Она сама подвела Идрашана к коновязи у входа в конюшню, привязала и отправилась на поиски Кефанина.
И нашла.
Он полз по полу, окровавленный, прямо за порогом главного входа. Услышал, как она вошла, и попытался встать. От крови волосы на половине головы слиплись и будто потемнели; она капала с его лица на каменные плиты, отмечая путь, который ему удалось проползти.
Арчет оцепенела от неожиданности.
– Кеф? Кеф?!
Кефанин поднял голову, устремил на нее взгляд, и его губы зашевелились, словно у рыбы на крючке багра. Арчет рухнула на колени рядом со своим мажордомом, схватила его и подняла, приблизив лицо бедолаги к собственному уху. Она почувствовала на щеке кровь.
– Простите, госпожа… – чуть слышно, срывающимся голосом пробормотал евнух. – Мы пытались помешать. Но они ее забрали.
Глава 25
Следующие дни прошли для Рингила будто в лихорадочном бреду после полученной в бою раны, которая никак не заживет.
Он не знал, что из увиденного наслал Ситлоу ради собственной выгоды, а что было обычной человеческой реакцией на время, проведенное в Олдрейнских болотах. Так или иначе, ощущения ужасные. Пейзажи и интерьеры, которые он считал реальными, внезапно плавились и рушились вокруг, будто стены из воска, сдавшиеся под натиском пламени; хуже того, за ними проступало холодное мерцающее сияние, как отражение Ленты на далеких водах. От собственной беззащитности перед этой пустотой ему хотелось свернуться клубочком и рыдать. Люди, которых не могло быть рядом, приходили и уходили, склонялись над ним и изрекали загадочные мудрые фразы с хладнокровием змеи, шипящей у самого уха. Кого-то он знал, в других чувствовалось что-то кошмарно полузнакомое – будто он должен их знать, и знал бы, окажись его жизненный путь слегка иным. Они же в любом случае вели себя так, будто хорошо его знали, и эта логика сновидения вызывала у Рингила наибольший ужас, поскольку он испытывал ощутимую уверенность, что теряет части самого себя или меняется, подстраиваясь под «гостей».
– Если это правда, – вещал Шалак теплым весенним вечером в саду за лавкой, – если Олдрейнский край в самом деле находится за пределами времени или, по меньшей мере, на мелководье временно́го моря, минуты и секунды не властны над тем, что там происходит. Задумайся над этим. Забудь старые болотные бредни про юношей, которых соблазняли олдрейнские девы. Проведя с ними одну ночь, наутро они возвращались домой, где прошло сорок лет. Это мелочи. Отсутствие времени предполагает отсутствие ограничений на то, что могло бы случиться в каждый отдельно взя