Он снова указал на платформу.
– Она рухнула с небес. Говорят, пронзительно вопила на лету. Видишь шесть уровней? Еще двадцать семь под землей, утоплены в болоте и достигают коренной породы. На острие этого копья находилось устройство, разорвавшее ткань реальности. Пятьдесят тысяч моих соплеменников погибли на месте или были унесены ударной волной на просторы огромного болота. Мы до сих пор находим их останки. Некоторые еще живут, в определенном смысле.
– М-да, ничего не меняется, – тихо проговорил Рингил и подумал о музее для мечей из видения Грашгала. О детях, зачарованных прошлым, острым как заточенная сталь и надежно спрятанным за стеклом.
Ему всегда казалось, что такая мечта вряд ли сбудется.
– Нет, все изменится. – Ситлоу повернулся и вперил в него взгляд темных пустых глаз. В тишине болота голос двенды зазвучал громче обычного, и в нем появились отголоски страсти, которую Рингил видел ранее, лишь когда они трахались. – Олдрейны возвращаются, Рингил. Этот мир – наш. Мы правили в нем на протяжении тысячелетий до того, как началась история человечества, какой вы ее понимаете. Нас изгнали отсюда, но это место все равно остается нашим древним домом, родовым каналом. Нашим по праву крови, клинка и происхождения. Мы его отвоюем.
– И как вы это сделаете? – Почему-то эта, новая сторона Ситлоу вызвала у Рингила смутное разочарование. – Похоже, вас не так уж много.
– Это пока. Олдрейны – скитальцы по натуре, индивидуалисты по наклонностям, нам всегда радостнее быть где-то на краю известных владений и двигаться дальше, чтобы увидеть, что лежит за их пределами. Но в сердце каждого из нас похоронена тоска об этом мире, единстве и месте, которое можно хранить в душе и куда можно возвращаться в конце пути. Когда здешние ворота снова откроются, мои соплеменники придут со всех сторон и аспектов Олдрейнских болот. Они соберутся здесь стаей, как вороны вечерней порой.
– Это должно меня подбодрить?
Пустые глаза вновь уставились на него.
– Неужели я так плохо с тобой обошелся?
– Нет, что ты. Я видел, как с рабами обращались гораздо хуже.
Ситлоу резко отвернулся, будто получил пощечину. Уставился мимо Рингила, на затонувшую платформу. Его голос стал невыразительным.
– Я мог бы тебя убить, Рингил Эскиат. Попользоваться тобой в свое удовольствие, вытереться, словно тряпкой, и вышвырнуть. Позволить тебе истлеть до самой сути в Серых Краях или закончить наш поединок так же, как он начался – сталью. Это ведь ты явился в мои владения со своим клинком, угрозами и горделивой уверенностью в том, что никакая красота и никакое колдовство не в силах препятствовать твоим навыкам убийцы. Ты вмешался в мои дела в Эттеркале, убил и искалечил моих полезных слуг, вынудил меня вступиться, хоть это и шло вразрез с моими планами. Спрошу опять: я плохо с тобой обошелся?
Поскольку справедливый ответ был один, Рингил предпочел проигнорировать вопрос.
– Просто скажи мне вот что, – попросил он вместо этого. – Я понимаю, в чем ваша выгода – вы вернете свою священную, древнюю… тут был какой-то бред сивого ящера… про право крови… то да се… обетованную, мать ее, землю. Все понятно, идея новизной не блещет. Но какой от этого толк клике? Как я погляжу, вся Канцелярия так или иначе пляшет под твою дудку. Какую хрень ты им наобещал?
Двенда ответил слабой улыбкой.
– Сам как думаешь? Ты же видишь, где мы находимся, и знаешь, что представляет собой Эннишмин для Лиги.
Видимо, Рингил в глубине души понимал, в чем дело. Он не удивился, но ощутил, как в животе скользит кусок льда.
– Ты сказал, что отвоюешь его?
– Да, более или менее.
– Ты собираешься вторгнуться на имперскую территорию? Нарушить договоры?!
Ситлоу пожал плечами.
– Я никаких договоров не подписывал, как и мой народ. Это услуга, которую я оказываю, тем, кто принял меня в Трелейне.
– Но… – Лед в кишках разрастался, грозя заполнить Рингила целиком. – Империя не будет сидеть и смотреть, как ты это делаешь, Ситлоу. Не в нынешней ситуации. Они объявят войну. Еще одну гребаную войну! И ты не можешь этого не понимать.
– Да. – Двенда вновь пожал плечами, скользнул по нему взглядом пустых глаз. – Что с того? Лига и Империя пойдут друг на друга войной, отстаивая собственное лицемерие, и моя рука будет лежать на трелейнской стороне весов, чтобы борьба была равной. Думаю, они будут сражаться годами. Истратят силы, утащат друг друга на дно, и когда все закончится, от битв начнет тошнить, они окажутся усталыми и сломленными – тогда мой народ придет на руины и займет свое законное место в этом мире. – Голос Ситлоу стал странно мягким и умоляющим. – Не спорь, Гил. Так будет гораздо лучше. Больше никакой истеричной ненависти и кровопролития из-за мелких споров между фракциями. Никакого лицемерия, чтобы обосновать злоупотребление властью, и никакой лжи.
– Ну да, конечно. Всего лишь владычество олдрейнов. Кажется, у меня есть некоторое представление о том, как это будет.
– Ты несешь ерунду. – В голосе двенды проскользнули нотки гнева, который он быстро скрыл. – Нет причин, по которым люди и двенды не могут сосуществовать, как это было когда-то. В наших хрониках полным-полно воинов твоей расы, которых мы приютили из жалости или любви, и они достигли в наших кругах высокого положения. Я и сам…
Он осекся. Взмахнул рукой.
– Неважно. Я не какой-нибудь торговец с рынка Стров, кидающийся к каждому покупателю, и не член Канцелярии, щедро раздающий пустые обещания, чтобы заграбастать побольше власти над сородичами-людьми. Если тебе не хватает смекалки или опыта, чтобы понять, что к чему, я не стану насильно впихивать в твою голову нежеланную истину. – Он резко отвернулся. – Идем, мы здесь по другому делу.
Осторожно пробираясь через болото, вдоль массивного железного бока платформы, они подошли туда, где вплотную к нижнему видимому ярусу было пристроено что-то вроде крытого загона. Там обнаружился забор из материала, похожего на проволоку, из которой соорудили олдрейнский мост, хотя в целом он не выглядел таким изящным. Схожая, но сплетенная более толсто паутина образовывала три длинных низких сооружения, смахивающих на конюшни, которые упирались в железный бок платформы. Почва, где расположился загон, выглядела плотной и сухой – наверное, ее укрепили с помощью каких-то олдрейнских строительных материалов, – но снаружи забора болотная вода скапливалась и застаивалась, образуя серые озерца. Тропа между ними была извилистой и обманчивой, завершалась у ворот на цепи.
Вокруг загона, примерно на расстоянии ярда от ограждения, из воды торчали какие-то маленькие и тупые предметы. Рингил принял их за пеньки, но когда они с Ситлоу почти подошли к воротам, один из ближайших предметов издал влажный, хлюпающий звук. Он посмотрел на «пенек» внимательнее.
И отшатнулся.
«Твою мать!»
Предмет был человеческой головой, чья шея аккуратно крепилась к пню, за который он и принял увиденное поначалу. Голова принадлежала молодой женщине, чьи длинные волосы, свалявшиеся и похожие на крысиные хвосты, плавали на поверхности мутной серой воды. Мышцы шеи напряглись, голова повернулась и глаза на бледном, испачканном в грязи лице отыскали его лицо. Губы, перемазанные грязью, приоткрылись и безмолвно произнесли единственное слово: «…умоляю…»
История Миляги обрушилась на Рингила.
«Я не говорил, что шпионы были мертвы. Я сказал, что вернулись только их головы. Каждая была еще живой и каким-то образом приделанной к семидюймовому пеньку».
Из глаз женщины потекли слезы, оставляя грязные дорожки на щеках.
Взгляд Рингила заметался по поверхности болотных озер и другим похожим предметам, которые усеивали их. Ужас его не покинул: это были такие же человеческие головы, обращенные лицом к загону.
Он видел драконье пламя и обгорелые тела детей на вертелах над жаровнями, думал, что достаточно ожесточился и сможет вынести какое угодно зрелище.
Он ошибся.
– Это что за хуйня, Ситлоу?!
Двенда был занят цепью на воротах: положил ладони поверх нее и что-то тихо бормотал. Он рассеянно поднял глаза.
– Что такое? – Он проследил за взглядом Рингила. – А-а, это беглецы. Надо отдать вам, людям, должное – вы те еще упрямцы. Мы им сказали, где они находятся, и что выбраться из болот непросто, а пытаться опасно. Сказали, что если они поведут себя смирно, их будут кормить и станут хорошо с ними обращаться. Но они все не унимались. Так что это своего рода наглядный урок. Теперь попыток побега стало меньше. Вообще, большинство сидит внутри и держится подальше от забора.
Взгляд Рингила обратился к «конюшням» в тени кириатской железной платформы. Он крепко прижал язык к небу.
– Это рабыни болотной крови? Вы держите их здесь.
– Да. – Ситлоу снял с ворот внезапно расстегнувшуюся цепь и открыл их. Он, похоже, впервые заметил выражение лица Рингила. – Ну и что? В чем дело?
– Вы… – Казалось, ему вдруг стало трудно дышать. – Вы с ними сделали… это… просто чтобы предупредить остальных?
– Да. Как я и сказал – наглядный урок.
– Как долго они будут так жить?!
– Ну-у… – Ситлоу нахмурился. – Бесконечно, если у корней будет вода. А что?
– Ублюдки. – Рингил невольно затряс головой. – Ты гребаный кусок дерьма. Сука… Нет причин, по которым люди и двенды не могут сосуществовать? А это как называется?! Что за сосуществование, мать твою?!
Ситлоу замер и бросил на него пристальный взгляд.
– А разве это хуже, – тихо спросил двенда, – чем клетки у Восточных ворот Трелейна, где ваши преступники агонизируют несколько дней, чтобы другим неповадно было? Этим, знаешь ли, не больно.
Рингил с усилием оттолкнул воспоминание о страшных мучениях, которых сам не испытал.
– Не больно? А ты хотел бы поменяться местами с кем-то из них, говнюк?
– Ясное дело, нет. – Вопрос вызвал у двенды искреннее недоумение. – Но их путь – не мой, я бы не смог пройти той же дорогой, что они. Честное слово, Рингил, это мелочь. Ты сгущаешь краски.