– Уж не полагаете ли вы, что Ферроль откроет в себе эдакий дар? – спросил Озанна.
Король внимательно слушал и не включался в их беседу, только его столовые приборы громко скрипели, когда он разделывал кусок мяса.
– Все возможно, все возможно, принц. – Леди Бэсс пожала плечами, отщипнула кусочек пирога и отправила его в рот.
– Положим, так. А что насчет второго человека? Уж на его роль Руперта я бы не прочил…
– Ко второму нет никаких предписаний, кроме того, чтобы быть достойным. Потому я утверждаю, что вам следует идти с чародеем вместе, – наконец объяснила леди Бэсс.
– Так-так. Выходит, вам нужен кто‑то из королевского рода?
– Уверена, ваша кровь имеет не последнее значение в списке достоинств, но точно не является главным. Проводить короля может любой достойный встречи с ним человек – смелый, уважаемый, честный, не вершивший зла и несправедливости. Рыцари Вале и наш обретенный Бланш рекомендовали вас именно таким, принц Озанна, – с надеждой произнесла леди Бэсс.
– К слову, о Бланше. Сир, могу я просить разрешения отпустить и его в поход со мной? – вспомнил его просьбу Озанна.
– Если вы так выражаете согласие, принц, то я не против. Но будет уместно спросить и леди Бэсс – она едва обрела родственника.
– О, Ваше Величество, я тоже одобряю. Графу должно развивать его дар. А где, как не в таких делах, сыщется более плодородная почва для взращивания таланта? – тут же согласилась дама.
– Это все или мне нужно знать что‑то еще о возрождении? – допытывался Озанна.
– Последний компонент, – сказала леди Бэсс, взяла щепотку розмарина и посыпала им красноватый сок, вытекший из куска мяса, а затем смешала миниатюрной ложкой, как зелье. – Вера. Все феи верят в успех, а потому можете не волноваться о последнем условии.
Хотя они засиделись и время близилось к полуночи, Озанна поторопился всем поделиться с Бланшем. Тот уже спал, но тут же вскочил с кровати, когда к нему ворвался Озанна. Они уселись у камина. Общая гостиная была маленькой, а из нее узкими коридорами, в которых иногда приходилось передвигаться боком, можно было попасть к спальням, где расселяли рыцарей и придворных. Не опуская подробностей, Озанна все выложил Бланшу. Тот пожаловался, что Ферроль, застав его в вестибюле, осыпал с ног до головы оскорблениями, но тут же стал расшаркиваться, когда подошла леди Бэсс, и даже в отношении молодого графа сменил тон.
– Язык у него бескостный, и, как водится, спина бесхребетная, – негодовал Бланш. – Уж не мне говорить, но с таким строением тела ему не составляет труда без разбора кланяться каждому встречному.
– В том‑то и загадка, – с печальной улыбкой ответил Озанна. – Отчего все так часто твердят о благородной крови, когда стоило бы говорить о благородных костях? В конце концов, дворянин легко может прожить без синих вен, но без зубов и крепкого хребта его жизнь ничем не будет отличаться от жизни простолюдина.
– Мне придется какое‑то время учиться быть таким, каким ты говоришь.
– Ты уже таков, Бланш, – заверил его Озанна. – Ты не побоялся выбрать сторону слабой женщины, которая ни у кого не нашла поддержки, пойти против самодура и его своры. Вряд ли благородству учатся. Возможно, это такой же дар, как и умение творить чудеса.
Оде хотелось и разрыдаться, и сбежать поскорее, и еще раз увидеть маму, чтобы выплакать ей то, что она носила в себе месяцами. Но она скулила так тихо, что даже эхо шагов, ее и конвоя, заглушало любой всхлип. Она не могла дать слабину. Ода решила остаться – ради себя, ради Озанны, ради матери, ради бедного Йоммы, о котором она вспомнила в самый последний момент. Принцесса уверенно остановилась у входа в галерею, и тогда сопровождающие ее солдаты вопросительно оглядели друг друга: кто, мол, отважится ее под руки тащить.
– Ваше Высочество, надо идти. – Высокий и грузный стражник жестом пригласил ее следовать за ним в галерею.
Ода сразу узнала в нем человека, который выпустил их с Озанной из столицы. Желание говорить с ним в заготовленном высокомерном тоне улетучилось. Ода ответила коротко:
– Нет.
– Моя дама, у нас приказ, – объяснил он, не дал ей снова протестовать и попросил: – Не губите ни себя, ни парней.
Принцесса рвано выдохнула, сдержала слезы и посмотрела вдоль мраморных сводов.
– Я хочу для начала увидеться с леди-матерью. И помыться.
– У нас приказ…
– Я хочу помыться, – уже гневливее настояла она. – Дама свидетельница моим бедам, но я не хочу предстать перед двором в таком виде. – Она сделала шаг к солдату и, едва не плача, прошептала: – Меня саму от себя тошнит. Я прошу.
Судя по замешательству конвоиров, Ода поняла, что с ней говорит командир. Никто не посмел их перебивать и поторапливать. Стражник склонился ближе к лицу принцессы и в тон ей прошептал:
– Было бы тут перед кем срамиться… Теперь уж не перед кем. Ваше Высочество, идите смело, вам тут ровни не найдется, чтобы осудить.
Он попятился на два шага и, стараясь не смотреть, как Ода украдкой трет глаза, скомандовал:
– Дама направляется в уборные комнаты. – А потом он поймал за локоть проходившего мимо пажа и уже ему наказал: – Позови служанку с водой и полотенцами.
Ей было стыдно рыдать в общих туалетных комнатах, откуда вывели всех, кроме прислужницы, которая ее протирала влажными полотенцами. Ода выла и хлюпала носом, не в силах остановиться.
– Что вы, мадам, что вы? Не стоит… – утешала ее девушка, хотя и дело свое не бросала, а так же скребла шершавым льном по белой коже принцессы.
Услышав ее обращение на гормов манер, Ода остановилась и спросила:
– Ты из свиты леди Ивонны?
Теперь принцессе казалось странным, что она до побега не обращала внимания на лица людей вокруг – возможно, потому что без устали скрывала свое. В ответ девушка присела в поклоне и приложила палец к губам.
– Как она? – шепотом спросила Ода.
– Молится о вас каждый день…
Снаружи послышались какие‑то крики. Женский, но довольно странный голос звучал истерично, а его обладательница требовала у стражи пустить ее в уборные немедля. Она все никак не унималась, а нервы Оды за последние дни изрядно сдали. Принцесса натянула на мокрые плечи платье и подошла к выходу. Когда она откинула штору, приготовившись призвать скандальную даму к порядку, то даже опешила, не найдя ее взглядом.
– Я герцогиня! Фаворитка короля! А меня не пускают справить нужду из-за какой‑то замухрышки…
Растерянная Ода опустила глаза, чтобы увидеть, откуда доносился гнусавый голосок. Перед ней стояла карлица в придворном платье из красных и розовых парчовых тканей. Манжеты и ворот, которые принято в холодный сезон оторачивать мехом, пестрили перьями всех мастей. У Оды даже зарябило в глазах.
– Попридержите язык, герцогиня, – одернул ее командир конвоиров. – Перед вами принцесса.
Лицо карлицы вытянулось, а рот широко раскрылся в деланом изумлении. Она захлопала в ладоши, подпрыгнула в повороте и убежала прочь. Ода же моргнула несколько раз, решив, что ей карлица привиделась.
– Моя дама, больше времени нет, – извиняющимся тоном обратился к Оде командир. – Она понеслась докладывать королю. Вам нужно одеться.
Ода понимающе кивнула и поправила незашнурованное платье на плечах.
– Как вас зовут? – напоследок спросила принцесса, зная, что шанса узнать имя спасителя может не представиться.
– Паветт, моя дама, – неловко поклонился он.
– Благодарю вас, Паветт. За все и от всего сердца, – сказала Ода.
Когда они шли к тронному залу, сердце Оды стучало так, что она и не слышала переговоров вокруг, ничего и никого не замечала. И только у трона ее помутнение отступило. Дворец походил на площадную ярмарку, принцесса находила так мало знакомых лиц, но одно родное она нашла тотчас. Леди Ивонна стояла, сторонясь всех балаганщиков. ГиЙомма сидели на троне, а к плечу Ги ластилась та самая карлица. Завидев принцессу, король бросился навстречу, сбив с ног фаворитку, отчего та, ухнув, шлепнулась на пол, но тут же вскочила.
– Моя любимая сестра! – Он подлетел к Оде с распахнутыми объятьями, чуть не повалив и ее. – Я так скучал! Будь проклят презренный Ужасный Озанна, который посмел похитить тебя.
Пока губы Ги целовали щеки и лоб Оды, она осторожно выворачивалась и не сводила взора с матери. Та качала головой, так повелевая молчать и со всем соглашаться.
– Поздоровайся с сестрой, ты, невежа! – Ги шлепнул Йомму по лбу, отчего бубенцы на его колпаке печально звякнули.
– Здравствуй, Ода!
– Здравствуй, Йомма. Ваше Величество. – Она чинно присела в реверансе перед Ги, чтобы хоть этикет отстранил его руки и губы от ее тела.
– Как всегда, прелестна, как всегда, чутка. Милая Ода, милая, как тебя не хватало! Едва этот подлец взбунтовался, как все наши стервятники разлетелись по своим землям – клевать крестьянские печенки. Но я нашел новых друзей. – Ги обвел рукой двор, а потом бросился снова лобызать сестру, отчего Ода уже с напором оттолкнула брата. – Ты разве мне не рада? Не рада вернуться домой?
– Я после дороги, сир, прошу прощения. – Ода демонстративно отряхнула подол.
– Помилуй Дама! – воскликнул Ги. – Отчего на тебе платье послушницы? Неужто Ужасный попытался тебя упечь в монастырь?
– Нет, я сама, – отвечала Ода.
– Все беды позади, – заверил Ги и еще раз припал губами к ее щеке. – Проклятый изменник больше нам не помеха!
У Оды сперло дыхание, а ноги подкосились, она едва не упала, но Ги подхватил ее под локоть и повел к трону.
– О, милая, ты, видно, оголодала! Эй, ты, вина принцессе!
– Я не хочу…
Ги усадил ее на трон, и, только опустившись на подушку, Ода поняла, куда присела, и тут же подскочила, будто сиденье ошпарило ее.
– Что вы, сир? Мне не положено!
– Королеве можно, – усаживал ее обратно Ги.
– Как «королеве»? – Ода взглянула на мать.
Та беззвучно шептала извинения. Карлица гневно топнула ногой и размашистым, наск