– А почему? – сосредоточенно спросил Тристан. – Почему он поставил эти условия? Он объяснил вам?
– Да, изволил объяснить. Могу утверждать, ему было важно, чтобы вы его поняли верно. – Лорд Эвонхилл протяжно вздохнул, и кислород в старческих легких вызвал приступ кашля. – Простите, сэр, простите.
– Вам не следует постоянно извиняться. – Тристан не понимал, почему защищает этого человека от угрызений совести. – Не вы забрали конверт из моей комнаты.
– Лорд Гавел проникся к вам, заботился о вас, как мог. Сейчас из-за пакета звучит странно, понимаю. Но он знал, что агнологи – та самостоятельная сила, которая интересы Лиги ставит выше национальных. Поэтому он не мог им доверять.
– Но не агнологи убили моих родителей, – напомнил Тристан.
– Верно, сэр, верно. Но вы сталкивались с тем, как они используют наши слабости и развязывают войны в своих интересах – только чтобы провести очередной эксперимент.
Последняя ниточка, на которой он висел, как марионетка, вот-вот оборвется, и Тристан освободится от нависшего над ним мифа об агнологах.
– Милорд, как вы считаете, день бомбардировки в Пальере был выбран кесарем самолично или с подачи Лиги? – озадачил его Тристан.
Лорд задумался всерьез над его предположением и наконец ответил:
– В этом бы не было никакого смысла! – честно и горячо возразил он. – Как и в смерти Труверов – одни минусы для Лиги, которая так стремится найти подтверждение чудесам. А вы и есть живое подтверждение.
– Но неуправляемое, – сказал Тристан и тут же задумался, так ли оно?
Теперь так: нить опала рядом, а Тристан получил свободу. Но совсем не знал, как жить без всех этих связей. Впрочем, у него остались три клятвы, ни одна его не тяготила и не призывала мстить, дознаваться и злиться. Неужели так себя чувствуют свободные люди? Имеют привязанности, но не влачат тягости пут. Долг их не душит.
– Для них влиять на подопытного – не самое важное условие, наблюдать чудо в естественной среде им достаточно, – вернул его обратно из философских метаний за чайный столик лорд Эвонхилл. – И все же их амбиции порой выше научных, оттого лорд Гавел и желал отдалить своего сына, вас и весь Эскалот от Лиги. Что же до вашей дамы… Леди Ронсенваль, верно? Фея, сэр, как и вы. Лорд Гавел понимал вас, ему знакомо чувство разбитого сердца. Жить с таким сложно, а иногда и незачем. Леслава Яровна его спасла. Но он видел вас насквозь и знал, что подобного второго шанса вы себе сами не позволите. Он же видел ее, видел вас тогда на турнире. Вильгельм знал, что ваша история всех покорит. Что леди Ронсенваль очарует Эскалот – образ Дамы древности ей идеально подошел. И вот ее лик повсюду будет напоминать вам, зачем вы живете.
– Пока что выходит наоборот, – признался Тристан. – Но возможно, лорд Гавел был прав, как и всегда. Мне лестна его забота. И я понимаю, что королевская ее доля предназначена сыну. Так будьте уверены, я знаю, что нужен ему. Я никуда не денусь. И я устал всем это повторять.
Лорд Эвонхилл посмотрел на него по-отечески – с дрожащей доживающей надеждой, с какой ветераны Ордена смотрели на послушников.
– Ах, сэр Трувер, как же вы себя не цените! Но лорд Гавел ценил. Конечно же, он любил сына, вне всяких сомнений, все для него делал! Однако я процитирую, что он говорил в тюремной камере. «Мой Илия – любимое и долгожданное дитя. Он во многом меня превзошел, а прежде всего в статусе. Он – король, а я – только лорд-отец короля. И министр иностранных дел. Впрочем, имеется еще один мальчик, которого я вижу своим продолжением. Преемником. Так однажды ему и скажи, что Илия был преемником Норманна II, самого Эльфреда, каких угодно наших славных королей. А Тристан – мой преемник. Он – преемник Великого Лиса». Так, говорил, ему и скажи, – повторял лорд Эвонхилл как заговор, сотрясая сложенными пальцами, будто держал в них грамоту с последним указом. – Вот вы – министр иностранных дел.
Тристан молчал. Столь много мужей вложило в него свои чаяния: отец, наставник, предшественник. Их таланты, мечи, должности: не просто наследство – наследие. Когда тебя водят за нити, ходить легко, если не сопротивляешься. Когда ты свободный человек, ты идешь сам, но идти тяжело, особенно если тебя обрядили в регалии. Тристан снова задумался о своей доле: чем одно бремя отличается от другого? Какое несут рабски, а какое – с честью? На том различии зиждется вся традиция – заиметь бремя наиболее почетное.
– Мне думается, что я все сказал, сэр, – закончил лорд Эвонхилл. – И стоит вас оставить.
С грузом надежд великого предшественника работать давалось сложнее. В первые же дни на новом посту его посетили феи с просьбой от Джорны. Часовщику требовалось научиться управлять материей, в которой сохранилось последнее чудо схожего дара. Пролив Бланша проходил между островами Осколки Материи и радожским побережьем, из-за чего судну требовалось разрешение на проход к нужной точке координат. По плану решили отправить подлодку с научной группой и двумя феями в составе, которые могли бы найти, возможно, останки корабля, на котором затонул граф. С таким запросом Тристан и связался с Багряными Зорями. К тому моменту он уже почти научился различать, в каком случае стоит обращаться к Рогневе, а когда имело смысл договариваться с Курганом. Пока Тристан обхаживал матушку Радожен, заверяя, что весь прожект носит исключительно научный характер, в Эскалот прибыл Вельден. Тон переговоров стал напряженным. После долгого угождения Рогневе Тристан положил трубку и с руганью спросил, что Вельдену понадобилось в Эскалоте. Просидев на должности временного секретаря, тот добился лучшего исхода – маннгерды объединились в Кнуд с республиканской формой правления, а сам Хаммер Вельден ныне значился диктатором до поры, пока Кнуд не окрепнет. Но процесс все больше походил не на восстановление, а на брожение, где каждая последующая стадия оказывалась более хмельной.
– Что ему тут надо? – гаркнул Тристан на своего помощника.
– Мы уточнили. Сказали, личный визит, – торопился отвечать нервный помощник министра.
Тристан отпустил его, набрал внутренний номер и выждал семь гудков в трубке. А потом из нее послышался бодрый голос Илии.
– Ваша Истинность, а что ему тут надо?
Король сначала не понял вопроса, потом произнес короткое «а» и засмеялся. За смехом последовало честное объяснение:
– Да в шахматы заехал поиграть.
Невзирая на субординацию и этикет, Тристан бросил трубку, которая солидарно с ним прозвенела напоследок. Рыцарь возвел глаза к потолку и выругался в нелестной фронтовой манере, правда, одними губами. Выпустив пар, он снова набрал Илию и извинился, но тот в ответ захохотал еще больше. Объяснившись с Рогневой, пообещав полное сотрудничество и доступ к контролю за маршрутом, Тристан добился разрешения. Хотя еще до того, как занял пост, Тристан потерпел эпохальное фиаско, оттого что слишком много думал о себе и слишком много думал в целом. Он, погрязший в упорядоченности рукотворного мира, позабыл, что в мире стихийном некоторые вещи случаются никак не специально. И теперь Лига агнологов считала его и Илию неблагодарными выскочками. Наверно, через их толстые линзы, преувеличивающие многократно, их с королем фигуры виделись именно так. Как назло, им сейчас очень удобно получалось жаловаться на эскалотскую неблагодарность напрямую Кургану. Вопреки всем обстоятельствам, Тристану давались переговоры с радожцами. За полтора года, что он пробыл в их армии, рыцарь понял, что всегда найдется некая необъяснимая связь между творцом и творением. В сущности, Ситцевый рыцарь, Рошан, «Ужас», «Восторг», Эльфред и Курган навсегда сцеплены с ним началом своих историй. Просто есть те, кто покинули Тристана по разным обстоятельствам, есть те, кто отдалились, и есть Илия с мыслью и намерением Эльфреда Великого.
Однако то, что происходило дальше, вновь возвращало Тристана в реальный, непредсказуемый мир. За день до старта экспедиции в Кампани начались мятежи. Маленький бунт разгорелся на национальной почве – местное население после «размена» территории всегда доставляло Багряным Зорям хлопот. С одной стороны, они всё еще обижались на Эскалот и считали, что Илия продал их за маннгерд, что, горестно признавать, напоминало правду. С другой стороны, жители Кампани и других территорий бывшей межи определяли себя эскалотцами, но вот что им с этим теперь делать – определить никак не могли. В очередной раз кто‑то подал идею не то отсоединиться, не то вернуться в Эскалот. Смотреть на это было так больно, что от новостей и Тристану, и Илии приходилось отворачиваться. Потому что, конечно, судьбу трофейных территорий решали не их жители. Волнения росли. На их фоне Рогнева отправила официальное письмо об остановке проекта и предложила его «заморозить». Тристан раздал указания. Но, как это бывает, в события вмешался случай. Иногда, принося извинения и соболезнования, его называют человеческим фактором. «Кто‑то ошибся», «неправильно передал», «не понял», «была плохая связь» – на этом горючем топливе разгоняются все конфликты. Подлодка все же вышла и дошла до пролива. Предупрежденная береговой охраной и двумя противолодочными патрульными самолетами, все же приступила к погружению в условленном месте. При первом предупреждении к проливу вышел радожский авианосец, который – после второго и третьего предупреждения – потопил эскалотскую подлодку со всем экипажем и двумя феями на борту. Зарево непонимания и обиды распустило такой сноп искр, что иные подпалили и без того полыхающий Кампани, и Радожнам пришлось подавлять мятежи силой. Тристан в тот день малодушно подумывал снять с себя все знаки отличия и уйти жить в Гормов лес.
– Я скверный, возможно, худший в этом веке министр иностранных дел, – бесцветно сообщил он Илии. – Пожалуйста, отправь меня в отставку, а лучше казни.
– Перестань ныть и иди работать, – разозлился Илия.
В тот день двери хлопали так громко, что мигрень Тристана не прекращалась. В его кабинете побывали все: феи, рыцари, советники, послы, Потерянный двор почти в полном составе, – и каждый был кате