С первыми волнами шока все боролись, как могли. Наконец, Тристан подал голос:
– Но мы же не специально…
– А оно не специально обычно и происходит. – Ренара цокнула языком. – А я еще думала, к чему это Джорна так тебя рекомендовала.
– Истина, мне страшно. – Бона ощупывала себя, шаря по телу, словно по нему ползали насекомые.
– И почему? – смягчилась Ренара, обращаясь к ней. – Что‑то изменилось в твоей жизни от этого знания?
– Н-наверно, нет, – робко ответила Бона, оценивая ощущения от того, что теперь пребывала одним из диковинных персонажей современного фольклора.
– Вот и не забивай голову, – посоветовала Ренара. – А если совсем невмоготу станет, обратись к феям. Они объяснят лучше меня.
Бона надрывно прошептала Илии, но услышал ее каждый, потому что тишина по-хозяйски растолкала их рвущиеся наружу реплики:
– Мне страшно. Мне хочется, чтобы все это было выдумкой – байкой тайного кружка сбрендивших аристократов, возомнивших себя древними божествами.
Тишина все еще гнездилась здесь. Ее присутствие пугало Бону, и король прогнал это чудовище прочь из кабинета своим негромким смехом. А затем согласился:
– Ты точно описала. Очень похоже на наши собрания. Я бы тоже теперь не отказался от диагноза психиатра, который сообщил бы, что все это плоды больного разума.
– Кесарь начинал с того же.
Она зря это сказала. Никто ее не упрекнул, но зря.
Эскалот, какие бы напасти его ни терзали, оставался центром Абсолюта. Чем больше обострялся конфликт с Радожнами, тем лояльнее становился Кнуд. Вельден зачастил в гости. Но Илия и не противился, с ним было приятно поболтать и поиграть в шахматы. С ним почти всегда увязывалась Гильда; Илия даже вскользь спросил, не роман ли у них с Вельденом.
– Что вы! Нет, ваша свояченица просто не находит себе места и все рвется навестить сестру. – Он понизил тон. – Даже напрашивалась в свиту, но, кажется, королеву перспектива не обрадовала. И я пообещал найти ей мужа.
– Кто бы знал, что это такая проблема… – протянул Илия, наступая на пешку Вельдена конем.
– Вообще‑то, это ваша подданная.
– А проблема все же ваша.
– Ха! Так и есть. Я не против, тем более у вас своих дел хоть отбавляй. – Пешка перебежала вперед на одну клетку.
– Намекаете на Радожны? – Ее настигла караулившая у края доски ладья.
– Не только. – Офицер подобрался к пешке, прикрывавшей коня, и та пала, защищая кавалерию. – Просто вижу, как вы мучаетесь с советниками.
– Ну, они молоды. – Ладья пригрозила офицеру. – Неопытны. И стараются, как могут.
– Я о тех, которым пора на пенсию. Они спорят с вами по каждому поводу, – Оценив расклады, офицер скрылся за спиной мрачного ферзя.
– Не очень мужественно, – оценил ход Илия, и его пехота пошла на таран.
– Странно, что при даре Эльфреда вы не можете их окончательно урезонить. – Черные пешки приняли оборону, теперь некоторые из них встретились с белыми, направив друг на друга острые углы клеток.
И первый штык сразил беднягу, который охранял неподвижного коня.
– Я тоже думал так раньше. – Илия подхватил съеденную пешку и вынес за границу поля. – Однажды это чуть не подкосило мою веру в себя. Но со временем дошло – это лучшее, что они могли сделать. – Их буйные кони скакали через головы фигур. – То, что советники дают советы, – верно и благостно для государства. Вот если бы они безропотно соглашались или спали во время заседаний, тогда бы я встретил свой истинный кошмар! – Конь Илии вздыбился и пал, сраженный маленькой храброй черной пешкой. – Мне страшно однажды увидеть, как время замрет вокруг, как все останутся безучастны к моим идеям, подобно статуям, как мое правление станет на паузу, потому что никто, кроме меня, не захочет пошевелиться. – Илия проводил коня прощальным взглядом и отомстил за него проломной ладьей. – Пусть спорят, Истины ради. Пусть спорят, только не молчат.
Ликующая ладья и не заметила, как открыла проход к беззаступному белому ферзю.
– Верно говорите. – Второй офицер промаршировал до края черных земель. – Очень мудро. Вам шах.
Илия смотрел, как угроза нависла над королем и ферзем, которые жались друг к другу на обрыве доски. Это был бы простой выбор, не будь в шахматах правил. Офицер заслонил собой короля.
– Вы теряете королеву, – прокомментировал Вельден, сбивая ферзя черной ладьей, готовой умереть после подвига.
Илия захотел сдаться, утратив вместе с ферзем и волю к победе. Но до нее оставалось три решительных хода. И Вельден уже их видел, но не мог же он проиграть бесславно. Илия довершил дело, но белая королева со стороны Вельдена уязвляла его тщеславие. Вельден прочел его тоску с лица.
– Вы сентиментальны в шахматах – не в первый раз замечаю. – Он поднял фигурку двумя пальцами. – Если это так важно, вы могли сделать новую.
Несколько белых пешек с готовностью поджидали на первом рубеже. Но хуже влюбленного гроссмейстера не сыскать.
– А я решил немедля расквитаться, – отбил его выпад Илия.
Поздно было расходиться пораньше. Они, засидевшись, снова расставляли фигуры на места, где им положено стоять до смерти. Еще одна партия, и Илия отправился спать. Бона уже спала, Илия осторожно забрался под одеяло и притянул ее к себе за талию. Если бы он зрел будущее, то не захотел бы просыпаться.
Сумбурный, невыглаженный день, следующий за шахматными победами, завершился скомканно: пришел Тристан, помятый бессонницей и работой. Гонец, принесший пасмурные вести, он протянул Илии какие‑то бумаги. И те говорили с королем исчерпывающе, поэтому он не вытряхнул из Тристана ни слова объяснений. Их и не требовалось. Слишком много слишком разных почерков, – так плохо Илии не было давно. Он метался по кабинету, по коридорам, он хотел выть. Илия думал, к кому пойти, чтобы некто другой прочел ему то, что он уже заучил наизусть, и уверил, что ему не показалось.
– Мама, – негромко позвал Илия, заходя в ее покои.
Никого. Он пробежался дальше, открывал двери, за которыми никого не находилось. «Мама», – звал он так же приглушенно, будто сорвал голос. Вдоль веранды и следующие двери, за которыми обычно Лесли принимала старых подруг и членов семьи. Если не здесь, то…
– Мама… – Илия замер на пороге.
Скрип двери фальшиво подыграл его зову. Лесли стояла посреди гостиной, испуганная, смущенная и возмущенная одновременно, перед ней на колене Вельден, стремглав вскакивающий во весь рост. У Илии закончились слова и слюна во рту, он сглотнул сухой ком и моргнул – может, очередной дурной мираж сегодняшнего вечера. Но Вельден одернул лацканы и вперился в Илию. Король прижимал к солнечному сплетению разобщенную стопку бумаг – писем, доносов и копий страниц медицинских изысканий. Лесли прикрыла руками лицо. Все трое молчали. Илия еще раз оглядел их, шевеля губами, с которых пытались срываться обвинения, но никаких звуков в гостиной, только гуляющая на ветру дверь скулила за спиной. Илия попытался вспомнить, что происходило минуту назад: Вельден на одном колене, королева-мать без напора его отталкивает и пытается вырваться так вежливо, что это походит на неприемлемое кокетство. А теперь она закрывает лицо, мотает головой и веером тонких пальцев, пробегает мимо Илии, едва его не задев. Ее каблуки стучат где‑то позади, стихая и оставляя дверь скрипеть в одиночестве. Тогда Вельден решается заговорить:
– Понимаю, на что это похоже, – говорит он с каменным лицом, и надо признать, оно ему подходит. Если так же он убеждал кнудский Сенат ему довериться, то успех диктатора обоснован. – Отпираться не буду.
Илия вспоминает о том, что жжет его руку и живот даже сквозь одежду.
– А это на что похоже? – кричит Илия и размашисто швыряет пачку на низкий столик между ними.
Вельден сдержанно, с достоинством, словно не он сейчас опростоволосился, поднимает верхний лист бумаги и внимательно знакомится с новым упреком. Наконец, он вскидывает бровь и приподнимает письмо, зажав между двумя пальцами.
– Полагаю, это переписка, предназначенная не для вас.
О каком достоинстве может идти речь? Разочарованная усмешка Илии выливается в хохот не истеричный, но колоритный. Его эхо скачет по холлу и бьется о мрамор и стены, крошась и множась. Нельзя же уподобляться этому человеку и делать вид, что ничего из ряда вон выходящего не стряслось?
– С чего желаете начать? – спросил Вельден, опуская листок к прочим. – С этого или?..
Он указал на пустое место, где до этого стояла Лесли. Илия хохотал. А что ему еще делать?
– Давай с этого, – сквозь смех ответил Илия, вильнув рукой туда же, где его матери и след простыл.
– Я признался в чувствах леди, которой всю жизнь восхищался, – ничего предосудительного. Я уважал ее траур. Но вдовство убивает. Если бы заботливый сын чаще навещал ее в последнее время, знал бы, что она чахнет.
– Да я вот зашел, – подкалывал Илия. – Смотрю – и не чахнет. Но я так понимаю, я увидел отказ?
– Безусловно. Дамы ее ранга никогда с первого раза не соглашаются.
Он стоял здесь, будто так и надо.
– Хаммер, сукин ты сын, – Илия говорил и смеялся уже беззвучно, только нервно вздымая плечи.
– А вот это нечестно: учитывая мое положение, – он снова ткнул туда рукой. – Я никогда не смогу ответить тебе тем же.
Сколько можно, Илия надрывался, хотя у него уже и скулы, и ребра болели. Вельден отзеркалил его обозленную улыбку. Они стояли и смотрели друга на друга, как в отражения, оба зубоскалили. Не заметив, как сорвался, король прошел несколько широких шагов, и его кулак встретил подбородок Вельдена. Тот пошатнулся, устоял, собрал во рту слюну с кровью и сплюнул. Ничтожная сатисфакция, но Илия подумал, что на ней можно остановиться. Однако задиристый сквозняк смахнул верхнее письмо со стопки и, фривольно покружив, уронил на мраморный пол, где чередовались белые и черные плиты. Король и диктатор проследили за бумажкой. Они оба осознали, что сейчас произойдет. К чести Вельдена, он не стал вразумлять Илию, разбрасываться перчатками, строя из себя чопорного сноба или пытаться объяснять мотивы. Самая банальная кулачная драка стала лучшим решением, пока в середине потасовки, когда у Илии уже была рассечена губа, а у Вельдена кровь шла носом, не вернулась Лесли.