Она перевела взгляд вниз, на своего сына, крепкого двухлетнего мальчугана с ярко-рыжими волосами и суровым выражением на детском лице.
– Я думаю, что ты будешь в большей опасности, чем я. Будь настороже и внимательно присматривай за нашим маленьким монстром.
Она взъерошила огненные волосы и взяла на руки ребенка для прощального объятия. Он вцепился за нее, хотя в другое время попытался бы вырваться. Отец мягко отнял сына, и она побрела сквозь прибой к ожидающей ее лодке. Санди махала рукой, до тех пор, пока их судно не пересекло скрытый в голубой воде риф, и фигуры на пляже не растаяли в свете солнца…
И вновь Аандред оказался во власти какого-то сильного, непонятного чувства. Аандред не располагал органами чувств, которые имелись у живых людей и не мог никак его идентифицировать. А будь он живым человеком, то почувствовал бы слезы на своих щеках, ощутил бы нестерпимую стесненность в горле, вздымалась бы его грудь от сдавленных рыданий? Он не знал этого, но почти ослеп от сильного ощущения, чем бы оно ни было. Он посмотрел на бледное, отрешенное лицо лежащей Санди Гаро, и напор неясных эмоций возрос до почти непереносимого уровня.
Он вздрогнул. К нему обращался Дроам:
– …поэтому я возлагаю организацию отрядов на тебя – ты ведь раньше в этом специализировался, не так ли? Мы возьмем галеру, и будем выбивать их с островов, очищая по одному острову за раз. Мы убьем столько, сколько сможем, сожжем поля, взорвем рифы, отравим колодцы. Конечно, всех мы не сможем перебить, но пройдет много поколений, прежде чем они вновь размножатся настолько, что опять станут представлять опасность.
Ситуация становится ирреальной, подумал Аандред. Он ощутил себя тенью в театре теней; ролью в трагическом фарсе.
– Большое предприятие, – пробормотал он.
– Но необходимое. Сообщи завтра, как идут дела; отплытие через три дня.
– Что делать с женщиной? – не подумав, спросил он.
– Отдай Мерму и его компании. Для стимула, так сказать.
Дроам замер, и больше не говорил.
Аандред медленно нес женщину вниз по коридорам замка. Он пытался что-либо придумать, но выхода не находил. Добравшись до псарни, он затворил за собой входную дверь и положил пленницу на рабочий стол. Она была бледна, но пульс ровно постукивал у основания ее шеи. Лучше бы она умерла при зондировании, подумал он. Давай, сделай это сейчас, пока она не проснулась; она никогда не узнает. Он согнул руки, и обхватил ее хрупкий череп. Как тяжело – губить такое прелестное проявление жизни.
Долгое время он не мог пошевелиться. Затем он подумал о троллях, об их вертелах, кострах и крючьях. Его решимость окрепла. Но прежде чем он успел исполнить доброе дело, ее глаза, затрепетав ресницами, распахнулись и она посмотрела на него взглядом, к его смущению, лишенным какого-либо замешательства; она словно понимала, что он хочет сделать. Он отдернул от нее руки.
Шли минуты в напряженном молчании. Наконец она попыталась сесть.
– О чем я рассказала? – вздрагивающим голосом спросила она.
– Все. Всю правду.
– Что будет теперь?
Он взглянул на нее, радуясь, что у него вместо лица маска безумца. По крайней мере, он мог оказать Санди Гаро одну любезность: он мог утаить от нее неминуемую гибель ее народа.
– Не знаю, – ответил он.
– Но ничего хорошего?
Он пожал плечами, пытаясь найти подходящую ложь. Его разум молчал; в отчаянии он ударил себя по лбу кулаками.
Она испуганно отпрянула:
– Аандред, что это? – со стороны входа донесся грохочущий стук.
– Охотник! Мы пришли за своим подарком!
Это был скользкий голос Мерма. Король троллей вышиб дверь и ввалился в помещение, сопровождаемый двумя своими подданными.
Мерм начал протискиваться мимо Аандреда. Глаза тролля сверкали от триумфа и предвкушаемого наслаждения.
– Как весело, как весело, – приговаривал он, протягивая руки к Санди Гаро.
Казалось, время встало. Целую вечность Аандред смотрел в ее неверящее лицо – широко раскрытые зеленые глаза, бледный, напряженный рот. Мгновение кончилось; он взревел и отшвырнул прочь Мерма.
Король троллей врезался в стену, потом отпрыгнул, дрожа, его отвисшая пасть яростно дергалась:
– Ты осмелился? Дроам накажет тебя. Но сначала накажем тебя мы! – Он выхватил из-за пояса железную дубинку, как и двое его приспешников.
Собаки, рыча, наваливались на свои решетки. Аандред почувствовал, как его ярость вспухает красивой, беззвучной вспышкой, осветившей все темные закоулки его души. Он щелкнул предплечьем, коснулся переключателя, и решетки открылись. Собаки метнулись вперед и налетели на остолбеневших троллей. Все трое умерли, не успев издать ни звука.
Псы начали играться с кусками пластика, искореженными стальными стойками, клубками проводов и гидравлическими трубками, издавая радостный собачий гвалт.
– Вот видишь, – сказал Аандред. – Какие хорошие собаки. Какие преданные. – Он ждал, сгорбясь от ужаса, реакции Дроама.
Когда она пришла, он упал, корчась, среди собак. Боль окутала Аандреда с такой интенсивностью, что лишила способности мыслить. Прошло какое-то время и он смог понять слова Дроама:
– Направляйся в зал, Охотник. Доставь свою пленницу живой; и захвати своих ничтожных, убогих зверей.
Боль накрыла на один последний, обжигающий момент, затем пропала.
Он с минуту валялся на полу, собираясь с силами, а собаки с тревогой обнюхивали его. Затем страх заставил его подняться на ноги.
– Я не рискую ждать, Санди Гаро. Дроам зовет меня – и тебя. И собак. – Огромная печаль охватила его, заполнив пустоту, оставшуюся после боли.
Он без усилия вел ее на поводке к Залу для аудиенций. Ее лицо все еще было бледным от страха, но она шла уверенно, с высоко поднятой головой.
– Что оно сделает? – спросила она.
– Дроам накажет меня, – сказал он. Собаки чувствовали его настроение и держались рядом, бросая на него обеспокоенные взгляды.
– Как? Болью?
И этим тоже, подумал он.
– Оно убьет собак. Оно знает, что я ценю, оно знает, как лучше всего причинить мне боль.
Они остановились перед высокими дверями Зала для аудиенций.
– Что оно сделает со мной? – спросила она.
Он положил руку на большую серебряную рукоятку.
– Я думаю, тебя ждет смерть, Санди Гаро. Если у меня будет шанс, я постараюсь сделать ее более легкой.
Ее лицо исказилось, но лишь на мгновение. Затем она кивнула, и по губам у нее скользнула едва различимая улыбка. Аандред распахнул дверь, и они вошли внутрь.
В дальнем конце зала тело Дроама расхаживало взад-вперед торопливыми, мелкими шажками.
– Иди сюда, – проревел он, и сейчас этот голос не был таким уж прекрасным. – Иди сюда быстрей. Есть вещи, которые я должен сделать этими руками.
Аандред глянул вбок. Она дрожала, но держала себя в руках. Замечательно, подумал он. Восхитительно.
Когда они проходили мимо светящегося нексуса, его рука нырнула в набедренный отсек и выхватила оттуда магический шар. Не давая себе времени на раздумья, он тем же стремительным движением перебросил его через ограждение в нексус. Крошечный гомункулус внутри шара пронзительно завизжал. Аандред крикнул:
– Взять!
Немедленно Дроам начал убивать его, и он ощутил, как умирает его тело. Но прежде чем он окончательно умер, Дроам переключил свое внимание на собак.
Однако было уже поздно. Только одна собака напряглась и забилась в судорогах в середине прыжка, зато остальные успели упасть на силовой пузырь. Пузырь схлопнулся с сухим, щелкающим хлопком, и псы свалились на поверхность мозга Дроама. Они преследовали шар, барахтаясь в тонких кристаллических нитях, и раскололи интеллект Дроама на облако сверкающих осколков.
Аандред, вздрагивая и стуча руками по полу, смог приподняться и встать на колени. Неподвижная туша Дроама валялось на полу, лицом вниз. По залам и коридорам замка поползла опустошенность, пока не заполнила каждую нишу и проем этого громадного сооружения. Первые слабые крики донеслись до его ушей.
По прошествии довольно длительного времени, рыжеволосый мальчик, лет десяти, вел свою младшую сестренку по тропинке через зеленый лес. Тропинка привела их к каменной скамье, на которой сидела статуя из черного металла. Рука статуи устало покоилась на загривке ржавеющего стального пса; две такие же, разъедаемые ржавчиной собаки лежали у ног статуи. Лицо у статуи было безумным, свирепым, со страшными, сверкающими глазами и девочка испугалась.
– Какой урод, – сказала она.
– Нет, – строго произнес мальчик. – Никогда так не говори! Когда мы впервые попали в Неверленд, он со своими псами убил сотню чудищ, а остальных не подпускал близко, пока они не сломались. Без него мы бы все погибли.
– Ладно, тогда почему он здесь совсем один?
Лицо мальчика помрачнело, словно его память вызвала какую-то давнюю печаль, слишком глубокую для его возраста.
– Он становился все медленнее и медленнее после того, как пропали последние монстры. Однажды он пришел сюда с собаками, которые у него еще оставались. До конца прошлого лета он подмигивал мне, когда я приходил к нему. Но весной он перестал двигаться.
– Как грустно.
– Да.
Немного погодя они повернулись и пошли обратно вниз по склону холма, назад к своей жизни.