Евнухи, служившие в гареме, принимали весьма строгие меры для недопущения проникновения посторонних в эту святая святых султанского дворца. До поры до времени именно евнухи были людьми, которые могли хоть что-то рассказать о гареме. Однако евнухи этого не делали и уносили свои тайны в могилу. Особые предосторожности принимались и при фиксировании того, что было связано с хозяйственной жизнью гарема. К примеру, имена наложниц почти никогда в этих документах не упоминались. Лишь при обнародовании султанского указа при создании того или иного благотворительного фонда могли упоминаться имена наложниц, которых султан назначал, так сказать, «председателями правления этих фондов».
Так что документов, проливавших свет на жизнь в султанском гареме, имелось крайне мало. Лишь после низложения в 1908 году султана Абдул-Хамида II в гарем стали допускать посторонних людей. Однако и их заметок оказалось недостаточно для полного снятия завесы с тайн, касавшихся гарема. Что же касается заметок, написанных до 1909 года, то вряд ли их можно считать чем-то достоверным, ибо авторы заметок были вынуждены довольствоваться лишь слухами, часто весьма невероятными. Не осталось, естественно, никаких изображений наложниц. Историки располагают лишь заметками супруг западных послов, а подлинность имеющихся в музее султанского дворца Топкапы изображений султанских наложниц весьма сомнительна.
До поры до времени султанский дворец, окруженный высокими стенами, тщательно охранялся. В еще большей степени охранялся гарем. Сюда было практически невозможно проникнуть. Охрану гарема осуществляли евнухи. Придворные не могли смотреть в лица наложниц, если приходилось вести с ними разговор. Собственно, придворные при всем своем желании не могли это делать, ибо эти разговоры велись только из-за занавески. (Но наложницы вельмож на различных праздничных церемониях и свадьбах представали перед султаном с непокрытой головой.) Более того, даже евнухи при входе в гаремное помещение должны были оповещать о своем приходе громким возгласом «дестур!». (Буквально возглас означает «дорогу!») Тайное проникновение во дворец, не говоря уже о гареме, было делом невозможным. Это при том, что территория дворца была довольно обширной. Может показаться, что султанский гарем был своего рода тюрьмой. Однако это было не совсем так.
Этот подчиненный строгим правилам мир всегда вызывал любопытство западных писателей, которые не раз описывали его, давая полный разгул своему воображению. О том, кто здесь жил, мы узнаем из нескольких описаний, дошедших до наших дней. К сожалению, это единственный источник сведений о том, что творилось за стенами гарема, ведь сами обитатели этих угодий по большей части были неграмотны, а те, кто мог писать, не имели права этого делать и вынуждены были держать рот на замке, в противном случае им грозила немедленная смерть. Поэтому-то сегодняшние авторы, пишущие о тайной жизни османов, вынуждены по крупицам собирать сведения для своих исследований. Ведь вместо скрытых камер и магнитофонов они используют скупые строки путешественников, ненадолго, зачастую по случайности допущенных в святая святых Османской империи. И к тому же нередко перепуганных до такой степени, что отличить правду от вымысла в их рассказах не представляется возможным.
Из воспоминаний о путешествии на Восток Теофиля Готье, французского поэта-романтика, 50-е гг. XIX в.:
«Нет ничего более располагающего к поэтическим мечтаниям, чем откинуться на подушки дивана и короткими затяжками вдыхать этот ароматный и охлажденный дым, который, пройдя воду, движется потом к курящему по длинной красной или зеленой кожаной трубке, обвивающей руку человека, словно змея у заклинателя на каирском рынке».
Первый гарем известен с 1365 года, когда по приказу султана Мурата I в Эдирне (тогдашней столице империи) был построен дворец, но гарем в настоящем смысле слова, как мы уже говорили, был возведен только во дворце Топкапы султаном Мехметом II Завоевателем в 1453 году. Существовало и несколько других значительных гаремов, особенно вдоль берегов пролива Босфор, в зимних и летних резиденциях правителей империи. Во всех имелись прекрасно ухоженные сады, в центре которых располагался изящно украшенный водоем. В этих райских садах прогуливались белокожие рыжеволосые ирландки, индианки с миндалевидными глазами, прекрасные жительницы Абиссинии и Судана с телами черными, как эбеновое дерево, жительницы Центральной Европы, венецианки и уроженки Кавказа, главным образом черкешенки, обитавшие в самых различных уголках огромной империи.
Из книги Элизабет Уорнок Фернеа «В гостях у шейха», 1965 г.:
«После трапезы служанки подавали серебряный кувшин и чашу для полоскания рук, а также вышитые золотом и серебром полотенца. Наступало время откинуться на пышные подушки и выкурить сигарету или подымить через кальян. В гареме курили только высококачественный табак, и это было одним из самых больших удовольствий. Курили все, и очень много, но только не в присутствии мужчин. Новеньким девушкам курить не разрешалось, но они делали это тайком.
– Здесь лучше не курить, – сказала пожилая женщина, провожавшая меня до дверей Сельмы. – Хаджи Хамид не любит, когда женщина курит.
Сельма взглянула на говорившую:
– Культум, – сказала она, – Хаджи Хамид такой же мой муж, как и твой. – С этими словами она закурила сама и угостила других».
Большинство из девушек были рабынями, военным трофеем османов. Некоторые были подарены султану или визирям за какую-либо услугу, а другие – с целью воспользоваться могуществом султана. Бывало, приходилось объездить целый свет в поисках самых красивых женщин, приобретенных у их семей за очень высокую цену. Самым ценным подарком, который можно было преподнести султану или визирю, была красивая рабыня. Значительную роль в обогащении таких коллекций, несомненно, играли работорговцы.
Из воспоминаний Уильяма Джеймса Мюллера (1838 г.), английского художника-ориенталиста:
«Невольничий рынок – мой излюбленный объект наблюдений… Через темный проулок входишь в здание, расположенное в самом грязном и заброшенном квартале… В центре внутреннего двора выставлены на продажу невольники, обычно от тридцати до сорока человек, люди молодые, многие совсем еще дети. Зрелище противоестественное и отталкивающее; однако я не видел, как подсказывало мне воображение, ужаса и горя, когда торговец снимал с женщины все одеяние из грубой шерсти и выставлял ее обнаженной на общее обозрение.
Под сенью вековых деревьев в беседках, пахнущих жасмином, султаны проводили время до зари в окружении прекрасных нимф в прозрачных одеждах… Пили кофе и курили кальян».
В хамаме
Воистину лучшим рассказом о таинствах гарема стали воспоминания людей, там побывавших и многое увидевших.
Из книги «Повествование о паломничестве в Медину и Мекку» путешественника сэра Ричарда Бертона (1853 г.):
«Живя по соседству с молодыми невольницами и видя их в любое время дня и ночи, я хорошо к ним присмотрелся и понял их натуру. Это были существа типа курдючных абиссинских овец – широкоплечие, узкие в талии, с тонкими конечностями и бедрами невообразимых размеров… Кокетничали они очень странно:
– Как прекрасна, ты, о Марьям! Какие глазки, что за глазки, что…
– Тогда почему ты меня не купишь? – отвечает дама.
– Мы одной веры, одного воспитания, мы просто созданы осчастливить друг друга.
– Тогда купи меня!
– Нам суждено, Марьям, соединить свои сердца.
– Тогда купи же меня…
И так далее. Лучшей шутки Купидона не придумаешь!»
«Велик дворец твой, государь, смарагдами, шелками и скопцами!»
«Бадр Басим ехал с царицей Лаб и ее приближенными, пока они не подъехали к воротам дворца, и тогда эмиры, евнухи и вельможи правления спешились, и царица велела всем вельможам правления удалиться, и они поцеловали землю и удалились, а царица, с евнухами и невольницами, вошла во дворец. И, посмотрев на этот дворец, царь Бадр Басим увидел, что подобного этому он не видал: стены его были построены из золота, а посредине был полноводный пруд в большом саду» (пер. М. Салье).
По сказочным дворцам, воспетым безвестными авторами «Тысячи и одной ночи», бродят многочисленные, не охотливые до слов персонажи, имя которым одно: евнух. («И евнух принес птицу и поставил перед царем», «И евнух подошел к нему и спросил его», «И евнух пошел, чтобы привести царицу».) Женственные, роскошно разодетые скопцы разгуливают по гаремам халифов и сералям султанов. Их повелителей, владеющих сей свитой «игрушечных мужчин», нимало не смущают слова пророка Мухаммеда, запретившего оскоплять зверей и людей.
Впрочем, поначалу арабы были верны этой заповеди. Лишь после завоевания Персии (650 г.) изнеженность и сладость шахиншахских традиций, перенятых, кстати, у китайцев, наполняет запретным, отравленным восторгом души дотоле суровых халифов. С гибелью халифа Али (661 г.) и поражением поддерживавших его шиитов традиционные бедуинские ценности отходят в прошлое. Нега и роскошь пьянят арабских правителей. Перед ними чередой мелькают прекрасные юноши, лишенные плоти, и невольные красавицы-девы, не знающие отказа.
Знаменитый Харун ар-Рашид, правивший Багдадским халифатом в 786–809 гг., держал при себе две сотни женщин. Его ближайшим наперсником и оруженосцем был евнух Мазрур. Халиф даровал ему, пусть и весьма сомнительное, право отсекать головы своим врагам.
Сказочные богатства халифа вскоре затмит реальность. Пройдет каких-то полвека, и женщины в арабских гаремах будут исчисляться тысячами (известно сообщение о гареме, в котором насчитывалось двенадцать тысяч женщин). Для присмотра за ними нужны были евнухи – люди, у которых не поднимется рука на жену своего господина.
Возникают огромные невольничьи рынки: например, в Багдаде и Каире, где торгуют африканками, черными, как южная ночь, и луноликими европеянками. Возникают и настоящие центры, где готовят будущих стражей брачных покоев – евнухов (греч. eunuchos – «блюститель ложа»), где их оскопляют и обучают надлежащему поведению. Такие «университеты кастратов» располагались, например, не так уж далеко от границ нашей страны – в Самарканде, а бывало, и в пределах нынешней России – в Дербенте!