Она нагнулась совсем близко к дочери и почти неслышно сказала:
– А ну, покажи!
– Ты в своем уме? – отпрянула Асия. – Не могу я это все выделывать посреди гостиной. Чтобы танцевать, мне надо быть в классе, с преподавателем. Мы сначала разминаемся, растягиваемся, настраиваемся на правильный лад. И потом, мы всегда танцуем под музыку. Да и вообще, если ты не в курсе, «глиссе» значит скользить. Как я, по-твоему, должна скользить на этом ковре? Никто так с бухты-барахты балет не танцует.
Тетушка Зелиха мрачно улыбнулась и пробежала пальцами по своим черным волосам. Она ничего больше не сказала и сделала вид, что торт занимает ее куда больше, чем дальнейшие препирательства с дочерью. Но этой улыбки было достаточно, чтобы вывести Асию из себя. Она оттолкнула тарелку, отодвинула стул и встала.
В пятнадцать минут десятого в гостиной некогда роскошно и модно обставленного, но уже давно обветшалого и старомодного стамбульского особняка Асия Казанчи танцевала балет прямо на турецком ковре, с благородным и романтическим выражением лица, вытянув руки, изящно округлив кисти, так что средний и большой палец слегка соприкасались. А в душе у нее все клокотало от гнева и возмущения.
Глава 6Фисташки
Армануш Чахмахчян смотрела на продавца, который, пока обрабатывались данные кредитной карточки, складывал в холщовый рюкзак только что купленные ею двенадцать романов. Получив чек, она расписалась, стараясь не смотреть на сумму. Вот и снова она потратила на книги все свои месячные сбережения. Она была самым настоящим книжным червем, и это не сулило ничего хорошего, ведь мальчиков такая любовь к литературе нисколько не привлекала, что очень расстраивало маму, которая напрасно надеялась подыскать ей богатого мужа.
Вот и сегодня утром по телефону пришлось обещать маме, что вечером она и не заикнется о книгах. У Армануш аж живот свело от страха при мысли о предстоящем свидании. Она уже год ни с кем не встречалась. В свои двадцать один она вообще не имела никаких настоящих романов, а только изредка неудачные попытки свиданий. И все же сегодня Армануш Чахмахчян решилась снова рискнуть.
Страсть к чтению была, конечно, одной из главных причин того, что Армануш никак не удавалось завести нормальные отношения с противоположным полом. Но были еще два обстоятельства, которые только подливали масла в огонь. Прежде всего, Армануш была слишком красива. Она была прекрасно сложена, с тонкими чертами, темно-русыми локонами, большущими серо-голубыми глазами, с носом с легкой горбинкой, которая у другой девушки могла бы показаться изъяном, но ей только придавала достоинства. Такая исключительная красота в сочетании с умом отпугивала молодых людей. И не потому, что они предпочитали уродин или дур. Но они не знали, к какой категории ее отнести: в разряд милашек, то есть девушек, с которыми они мечтали переспать, своих парней, с которыми можно поболтать и, если что, посоветоваться, или потенциальных невест, на которых в один прекрасный день можно будет жениться. Армануш была настолько совершенна, что могла бы играть все три роли одновременно и в результате не получала ни одной.
Второе препятствие было еще более серьезное, и с ним она тоже ничего не могла поделать. Это были родственники. Семейство Чахмахчян в Сан-Франциско и ее мать в Аризоне придерживались диаметрально противоположных взглядов на то, каким должен быть избранник Армануш. С раннего детства она бывала в Сан-Франциско почти по пять месяцев в году – проводила тут летние и весенние каникулы и очень часто приезжала на выходные. Она хорошо усвоила, чего от нее ожидали родственники с отцовской и материнской стороны, и на собственной шкуре испытала, насколько несовместимы эти ожидания. Если что-то радовало одних, то других это приводило в ужас. Чтобы никого не расстраивать, Армануш попробовала было встречаться с армянскими мальчиками в Сан-Франциско и со всеми остальными – в Аризоне. Но, похоже, судьба над ней издевалась, потому что в Сан-Франциско ей нравились исключительно не армяне, а в Аризоне, к великому разочарованию матери, она влюблялась только в юношей армянского происхождения.
Под свист и жуткие завывания ветра она пересекла площадь Оперы, обремененная страхами и тяжеленным рюкзаком. Она мельком заметила, что в оперном кафе «У Макса» сидит какая-то юная парочка. Вид у них был весьма разочарованный, то ли возвышавшимися перед ними многослойными сэндвичами с солониной, то ли друг другом; похоже, они только что поругались.
«Слава богу, я пока свободна!» – усмехнулась про себя Армануш, заворачивая на Турк-стрит.
Много лет назад, когда Армануш была подростком, она водила по городу одну приехавшую из Нью-Йорка девочку армянского происхождения. Когда они дошли до этой самой улицы, девушка поморщилась:
– Турк-стрит? Господи, они что, повсюду?
Армануш помнила, как ее поразила реакция девушки. Она попробовала было объяснить, что улица названа в честь Фрэнка Турка, адвоката, служившего вице-мэром и сыгравшего очень важную роль в истории города.
Но подруга, которую история города интересовала мало, ее перебила:
– Не важно, все равно они повсюду.
Да уж, точно, повсюду, один даже женат на ее маме. Но об этом обстоятельстве Армануш предпочитала не распространяться. Она старалась не упоминать об отчиме, когда разговаривала с армянскими друзьями. И неармянским друзьям она тоже о нем не рассказывала. Даже тем, кому было дело лишь до собственной жизни, кто плевать хотел на историю армяно-турецкого противостояния. Не важно. Она знала, что часто секреты разносятся по миру со скоростью ветра, и хранила молчание. Еще ребенком она поняла, что, если не рассказывать людям про всякие странности, они будут исходить из того, что все нормально. Поскольку ее мать считали чужаком, то ей сам бог велел выйти замуж за такого же чужака. Большинство ее друзей думали, что отчим Армануш – американец, скорее всего, со Среднего Запада.
Вместе с разношерстной толпой прохожих она пошла по Турк-стрит мимо ЛГБТ мини-отеля, магазина ближневосточных продуктов и маленького тайского супермаркета и наконец села в направлявшийся на Рашен-Хилл трамвай.
Прислонив лоб к пыльному окну, она глядела, как над горизонтом поднимаются клочки тумана; и размышляла о «другом Я» в «Лабиринтах» Борхеса. У Армануш тоже второе Я, которое она обычно не выпускала. Ей нравилось в этом городе, она чувствовала, как в ее теле бьется его напор и энергия. Еще совсем маленькой девочкой она обожала приезжать сюда к папе и бабушке Шушан. В отличие от мамы, отец больше не женился. Армануш знала, что раньше у него бывали какие-то подружки, но он ее с ними никогда не знакомил: то ли интрижки были совсем не серьезные, то ли отец боялся ее чем-то расстроить. Скорее всего, дело именно в последнем. Это больше похоже на Барсама Чахмахчяна. Армануш была уверена, что отец – самый бескорыстный и самый бесполый мужчина на свете, и по сей день не понимала, как это он умудрился связаться с такой эгоцентричной женщиной, как Роуз.
Не то чтобы Армануш не любила мать, а все-таки временами она просто задыхалась от ее удушающей, вечно неудовлетворенной любви. Тогда она сбегала в Сан-Франциско в объятия семейства Чахмахчян, где ее ожидала любовь удовлетворенная, но не менее требовательная.
Она вышла из трамвая и поняла, что надо спешить. Мэтт Хэссинджер зайдет за ней в семь тридцать. У нее оставалось меньше полутора часов на то, чтобы привести себя в порядок, то есть, по сути дела, принять душ и надеть платье – пожалуй, бирюзовое, все говорят, оно ей так идет. И все. Никакой косметики, никаких украшений. Она не собиралась особенно прихорашиваться по случаю этого свидания и уж точно ничего особенного от него не ожидала. Получится – хорошо. Но она готова и к тому, что не получится.
Пробравшись среди окутавшего город тумана, Армануш в десять минут седьмого была у бабушкиного кондоминиума в Рашен-Хилл, симпатичном районе на склоне одного из самых крутых холмов Сан-Франциско.
– Привет, дорогая, добро пожаловать домой!
Как ни странно, дверь открыла не бабушка, а тетушка Сурпун.
– Я скучала по тебе. Чем занималась? Как прошел день? – нежно щебетала она.
– Все хорошо, – невозмутимо ответила Армануш, удивляясь про себя, почему ее младшая тетя явилась сюда во вторник вечером.
Тетушка Сурпун жила в Беркли, где уже целую вечность преподавала. По крайней мере, с тех пор, когда Армануш была совсем маленькой. Тетя часто приезжала в Сан-Франциско на выходные, но почти никогда не появлялась в течение рабочей недели. Но этот вопрос перестал занимать Армануш, как только она принялась рассказывать о событиях прошедшего дня.
– Я купила новые книги! – сообщила она с сияющим видом.
– Книги? Что она сказала? Снова книги? – прокричал из глубины квартиры знакомый голос.
Похоже, это тетушка Варсениг. Армануш повесила плащ, пригладила растрепанные ветром волосы, а сама недоумевала, почему тетушка Варсениг тоже тут. Сегодня вечером ее близняшки возвращались из Лос-Анджелеса, где участвовали в баскетбольном матче. Тетушка Варсениг так волновалась из-за этого соревнования, что последние три дня даже спать толком не могла и беспрерывно созванивалась то с дочерьми, то с их тренером. И вот сегодня, когда команда прибывала домой, она, вместо того чтобы, по своему обыкновению, поехать в аэропорт за несколько часов до прилета, сидела тут, за столом у бабушки.
– Да, книги, именно это я и сказала, – ответила Армануш, перекинула через плечо холщовый рюкзак и прошла в просторную гостиную.
– Не слушай ты это старческое брюзжание, – прощебетала сзади проследовавшая за ней тетушка Сурпун. – Мы все так гордимся тобой!
– Да, мы ею гордимся, но надо вести себя сообразно возрасту. – Тетушка Варсениг пожала плечами, поставила на стол последнюю тарелку и приобняла племянницу. – Девушки твоего возраста обычно заняты тем, что наводят красоту. Тебе это, конечно, не нужно. Но если все время читать и читать, то к чему это приведет?