Ответа не последовало. Но Асия, похоже, его и не ждала. Она продолжала печатать, словно пальцы ее действовали сами по себе, словно она двигалась на автопилоте.
А может быть, то, что у меня самой нет прошлого, как раз и поможет мне понять вашу привязанность к истории. Я могу признать, что для людской памяти важна преемственность. Да, могу. И я прошу прощения за все страдания, что мои предки причинили вашим предкам.
Анти-Кавурме этого было мало.
Да что толку в том, когда ты тут у нас прощения просишь. Ты покайся громко, публично, на глазах у всего турецкого государства.
Армануш вдруг не удержалась, схватила клавиатуру и тоже встряла.
Ой, да ладно! Это Мадам Душа-Изгнанница. Чего она этим добьется? Разве что нарвется на неприятности.
И пускай! Этим она докажет, что настроена всерьез!
– разошелся Анти-Кавурма.
Ему не успели ответить, потому что на экране появился весьма неожиданный комментарий.
Знаете, моя дорогая Мадам Душа-Изгнанница, моя дорогая Девушка по имени Турка, иные армяне диаспоры вовсе не хотят, чтобы турки признали геноцид. Тем самым они выбьют почву у нас из-под ног и разрушат наши крепчайшие узы. Точно так же, как турки привыкли отрицать свои преступления, так и армяне привыкли окукливаться и упиваться ролью жертвы. Похоже, обеим сторонам пора менять привычки.
Это был Барон Багдасарян.
– Они все еще не спят. – Тетушка Фериде ходила взад-вперед перед комнатой девочек. – Там что-то случилось?
Старшее поколение уже ушло спать, тетушка Севрие тоже легла, как полагается добропорядочной учительнице. Тетушка Зелиха отключилась на диване.
– Иди-ка ты спать, дорогая, а я посижу у них под дверью, послежу, чтобы все было в порядке, – сказала тетушка Бану, положив руку на плечо сестры.
Временами, когда болезнь усиливалась, тетушка Фериде начинала панически бояться какой-то непонятной внешней угрозы.
– Давай-ка я подежурю в ночную смену, – улыбнулась тетушка Бану, – а ты пойдешь спать. И помни, по ночам в голове у тебя поселяется незнакомец. Никогда не разговаривай с незнакомцами.
– Хорошо, – кивнула тетушка Фериде.
Она расслабилась, обмякла и была теперь словно девочка, зачарованно слушающая сказку. Совершенно успокоенная, она прошествовала в свою комнату.
Разлогинившись, Армануш сразу посмотрела на часы. Пора звонить маме. Она всю неделю звонила ей каждый божий день в одно и то же время, и каждый раз мама была недовольна тем, что она так редко звонит. Армануш набрала номер, заранее стараясь не слишком расстраиваться из-за того, что все снова будет точно так же.
– Эми!!! – почти завизжала Роуз. – Это ты, дорогая?
– Да, мама, как ты?
– Как я? Как я? – Роуз вдруг словно растерялась и перешла на сдавленный глухой полушепот. – Мне сейчас надо повесить трубку, но ты дай честное слово, что перезвонишь ровно через десять минут… Нет, лучше через пятнадцать. Я сейчас повешу трубку, ладно, соберусь с мыслями и буду ждать твоего звонка. Только ты обещай, что обязательно перезвонишь, слышишь, обещай мне, – твердила Роуз в истерике.
– Хорошо, мама, обещаю, – проговорила, запинаясь, Армануш. – Мама, ты в порядке? Что вообще происходит?
Но Роуз уже повесила трубку.
Армануш так и остолбенела с телефоном в руке, она побелела как полотно и смотрела на Асию с совершенно несчастным видом.
– Мама не спросила, почему я раньше не звонила. Она велела мне перезвонить. Это на нее так непохоже. Я ее вообще не узнаю.
– Да расслабься. – Асия высунулась из-под одеяла и перевернулась на другой бок. – Может, она за рулем, мало ли, ну не могла разговаривать.
Но Армануш покачала головой, тревога омрачила ее лицо.
– Господи, что-то случилось, что-то ужасное!
Роуз вся распухла от слез, и нос ее уже покраснел самым жалким образом. Всхлипывая, она вытащила из пачки бумажное полотенце. Она всегда и только в одном и том же магазине покупала полотенца марки «Блеск»: прочные и абсорбирующие. Фирма выпускала разные варианты, но Роуз пришлись по душе те, что назывались «Порт назначения». Они были с лазурным принтом: ракушки, рыбы, лодки и слова: «Я не могу изменить ветер, но могу развернуть паруса, чтобы всегда добираться до порта назначения». Роуз вдохновлял слоган, и кафель на ее кухне идеально сочетался с рисунками на полотенцах. Кухня была особой гордостью Роуз. Несмотря на то что изначально ей все вроде бы понравилось, она принялась переделывать кухню, как только они купили дом: повесила шкафчики с выдвижными полками, поставила в угол лакированный винный стеллаж на тридцать шесть бутылок, хотя ни она, ни Мустафа особо не пили, и расставила по всей кухне крутящиеся дубовые табуретки. На одну из них она сейчас и опустилась, охваченная паникой.
– Господи, у нас пятнадцать минут. И что мы ей скажем? Мы должны все решить за пятнадцать минут!
– Роуз, дорогая, пожалуйста, успокойся! – поднялся со стула Мустафа.
Табуретки ему не нравились, и он оставил на кухне два стула из массивной медовой сосны, один для себя и другой тоже для себя.
Он подошел к жене и взял ее за руку, чтобы как-то унять ее тревогу.
– Ты будешь разговаривать спокойно, очень спокойно. Ты спокойно спросишь, где она сейчас находится. Первым делом спросишь, договорились?
– А если она не скажет?
– Скажет. Если ты спросишь вежливо, она тебе вежливо ответит. – Мустафа говорил нарочито медленно. – Только не ругай ее, надо сохранять спокойствие. Выпей-ка водички.
Роуз приняла стакан дрожащими руками.
– Как же так? Моя девочка мне солгала! Какая я идиотка! Доверяла ей. Я же все это время была уверена, что она в Сан-Франциско, у бабушки, а она всех обманула… А теперь еще и бабушка… Господи, как я ей скажу?
Это случилось вчера. Они были на кухне, она пекла блины, он читал «Аризона дейли стар», и вдруг зазвонил телефон. Роуз взяла трубку, не выпуская из рук лопатку. Звонили из Сан-Франциско. На проводе был ее бывший муж Барсам Чахмахчян.
Сколько лет они не разговаривали? После развода им пришлось много общаться по поводу малышки. Но когда Армануш выросла, они стали разговаривать все реже и реже, а потом и вовсе перестали. От недолгого брака у них остались только две вещи: взаимная обида и дочь.
– Извини за беспокойство, Роуз, – сказал Барсам мягким, но безжизненным голосом, – это срочно. Мне нужно поговорить с моей дочерью.
– С нашей дочерью, – язвительно поправила его Роуз и сразу пожалела о злобной ремарке.
– Роуз, прошу тебя, у меня для Армануш плохие новости. Пожалуйста, позови ее к телефону. Ее мобильник не отвечает, пришлось звонить сюда.
– Погоди, погоди, она разве не там?
– Ты о чем?
– Она разве не у вас в Сан-Франциско?
От ужаса у Роуз дрожали губы.
Уж не морочит ли ему бывшая голову, удивился Барсам, но постарался не выдать раздражения.
– Нет, Роуз, она решила на весенние каникулы вернуться в Аризону.
– Боже мой! Но ее тут нет! Где моя девочка? Где она? – зарыдала Роуз, ощущая подступающий приступ паники вроде тех, что случались раньше, но, как она думала, остались в прошлом.
– Роуз, пожалуйста, успокойся. Я не знаю, что происходит, но уверен, что всему есть объяснение. Я всецело доверяю Армануш. Она ничего дурного не натворит. Когда ты в последний раз с ней разговаривала?
– Вчера. Она каждый день звонит из Сан-Франциско!
Барсам молчал. Он не стал говорить, что ему Армануш тоже звонила, только из Аризоны.
– Это хорошо, значит, с ней все в порядке. Мы должны ей доверять. Она умная девочка, на нее можно положиться, ты сама это знаешь. Когда она позвонит, попроси ее перезвонить мне. Скажи, это срочно. Хорошо, Роуз? Сделаешь?
– Господи! – расплакалась Роуз еще громче, но вдруг ей пришло в голову спросить: – Барсам, ты сказал, у тебя плохие новости. Что случилось?
– Мама… – только и смог выдавить из себя Барсам после тяжелого молчания. – Скажи Армануш, что бабушка Шушан умерла во сне. Просто не проснулась сегодня утром.
Это были самые долгие пятнадцать минут на свете. Асия озабоченно наблюдала, как Армануш металась из угла в угол. Наконец можно было звонить. На этот раз Роуз сразу взяла трубку.
– Эми, я тебе задам один-единственный вопрос, и ты скажешь мне правду, обещай, что скажешь правду. – (Армануш живот свело от страха.) – Где ты? – прохрипела Роуз срывающимся голосом. – Ты нам соврала! Ты не в Сан-Франциско, ты не в Аризоне, где же ты?
Армануш сглотнула:
– Мама, я в Стамбуле.
– Что?!
– Мама, я все объясню, только, пожалуйста, успокойся.
Роуз гневно сверкнула глазами. Все только и знают, что просить ее успокоиться. Как это бесит!
– Мама, мне очень, очень жаль, что я тебя так напугала. Зря я так поступила. Прости меня, но поверь, волноваться совершенно не о чем.
Роуз прикрыла ладонью трубку.
– Моя деточка в Стамбуле! – сообщила она Мустафе с некоторым упреком, словно это он был во всем виноват, а потом рявкнула в трубку: – Что, черт возьми, ты там делаешь?!
– Вообще-то, я гощу у твоей свекрови. Это такая чудесная семья.
Вконец ошарашенная, Роуз повернулась к Мустафе и крикнула:
– Она живет у твоих родственников!
Но мертвенно-бледный и едва живой от испуга Мустафа Казанчи не успел ответить на это ни слова.
– Мы едем, – заявила Роуз, – не исчезай. Мы едем. И чтобы не смела выключать мобильник! – И бросила трубку.
– Ты, вообще, о чем? – сам того не желая, Мустафа слишком сильно сжал руку жены. – Я никуда не поеду.
– Поедешь, поедешь, – возразила Роуз, – мы поедем. Моя единственная дочь в Стамбуле! – воскликнула она, словно Армануш похитили и держали в заложницах.
– Я не могу, у меня работа.
– Возьмешь отпуск на пару дней. Или я поеду одна, – отрезала Роуз или какая-то похожая на нее женщина. – Мы туда поедем, убедимся, что с ней все в порядке, и заберем ее домой.