Благодарю Вас за понимание,
Элеонора встала и положила оба письма на стол прямо перед собой. Острый вкус кислоты царапнул горло, на смену ему пришло оцепенение. Руксандра все-таки ответила на телеграммы бея. Странно, но от этого даже легче. Хотя само письмо жалило, как змея, хотя оно прямо говорило о том, что Руксандра бессовестно отказалась от нее, избавление от надежд принесло облегчение. Элеонора не знала, сердится ли она на бея за то, что он скрывал от нее письмо. Он всего лишь хотел уберечь ее от нового удара, ведь после смерти отца прошло так мало времени. Но все же не эти вопросы волновали ее сейчас. Ее мысли были заняты лошадьми, птицами и древними пророчествами. И получить ответы на эти вопросы она могла только от одного человека.
Она повернула ручку и выскользнула в залитую светом переднюю. Сердце колотилось, но она постаралась успокоиться, сосредоточиться на своей цели. Она недолго постояла, от ее частого дыхания платье на груди то поднималось, то опускалось, потом приложила руку к сердцу, вздохнула и медленно, шаг за шагом, прокралась через едва освещенную столовую на кухню. Там было холодно, пахло жареным луком; не считая сковород над плитой, стены были совершенно голые. В дальнем конце виднелись три двери, все три заперты. Элеонора знала, что левая дверь вела в крошечный двор, правая — в кладовую, а средняя, чуть побольше, чем остальные, — на половину слуг.
Она нажала на ручку, и замок подался неожиданно легко. В тусклом свете едва можно было рассмотреть деревянную лестницу. Ступенька предательски затрещала под ее весом, дверь за спиной захлопнулась. Элеонора медленно поднялась на площадку, держась за перила. Перед ней были две двери, из-под одной пробивался свет. Элеонора надеялась, что это комната госпожи Дамакан, ведь, если окажется, что за дверью господин Карум, придется соврать: сказать, что ей нужна помощь по женскому делу. Что это значит, она сама не знала, понимала лишь, что эти слова приведут ее прямо к госпоже Дамакан. Элеонора несколько раз едва слышно вздохнула и тихо постучала. Довольно долго ничего не происходило, потом послышался шорох, и дверь распахнулась. За ней стояла госпожа Дамакан.
— Деточка моя! — воскликнула она и положила руку Элеоноре на плечо. — Что ты тут делаешь?
Элеонора попыталась ответить, но не смогла. Она зашмыгала носом и всхлипнула. Потом почувствовала, как внутри ее словно открылся кран, — чувства, переполнявшие ее, вздымались изнутри, из самых глубин ее тела, поднимались к легким, к горлу, словно бледноглазые морские чудовища, которых выносит на поверхность после долгих лет жизни под толщей воды. Она открыла рот, чтобы объяснить, но тут по телу пробежала судорога. Напряжение последних двух недель, пророчество, султан, вопросы, которые неотступно преследовали ее, — все это пронеслось в голове, она уткнулась лицом в колени госпожи Дамакан и зарыдала. В этом плаче было все: горе по ушедшим родителям, тоска по Констанце, сочувствие госпоже Дамакан и ее племяннице, все ведомые и неведомые страдания. Но сильнее всего она плакала о себе самой, о том, что нет у нее места в этом мире.
Потом Элеонора еще долго сидела на краю кровати, не спуская глаз с пламени горящей свечи. Госпожа Дамакан обнимала ее, гладила ей волосы и шептала что-то на неизвестном ей языке. Наконец она пришла в себя, перевела дыхание и сказала, утирая слезы рукавом:
— Извините, я не хотела вас беспокоить.
— Ну что ты.
Элеонора опустила глаза и спрятала руки в складки платья. Присутствие госпожи Дамакан успокаивало ее.
— Ты у нас необыкновенное дитя, — сказала старая служанка, поглаживая Элеонору по голове, — ты ведь и сама это знаешь, правда?
— Да, — промямлила Элеонора в ответ.
— Ты это знаешь, но вряд ли понимаешь, что именно в тебе необыкновенного.
Элеонора кивнула. В этом-то и было все дело.
— Тысячи лет, — продолжала госпожа Дамакан, — мой народ хранил пророчество, которое на пороге смерти сделал один из последних великих царей. В нем говорилось, что однажды появится ребенок, девочка. Она изменит ход истории, вернет мир на круги своя. Ее рождение будет сопровождаться особыми знаками: явится табун лошадей, соберутся птицы, Полярная звезда совпадет с луной и две повитухи-татарки примут ее. Он говорил, что эти знаки укажут нам ее.
В неясном свете пламени было видно, что на лице госпожи Дамакан застыло выражение страха, смешанного с почтением.
— Эта девочка — ты.
Элеонора отвела взгляд от госпожи Дамакан и посмотрела на лужу слез. Она не знала, верить ей или нет, но в словах служанки было столько уверенности, что по спине Элеоноры пробежала дрожь.
— А как же султан? А документы? — твердила она. — Что я должна сделать завтра? Я не знаю, что мне сказать. Будь я той, о которой вы говорите, я бы знала, чего от меня хотят.
Госпожа Дамакан справилась с комом в горле и закрыла глаза:
— Поверь в себя. Слушай внутренний голос. Это все, что у нас есть.
Глава 22
Пока госпожа Дамакан застегивала один за другим крючки на Элеонорином платье, сама Элеонора разглядывала себя в зеркале. Напряжение последних дней не прошло бесследно: глаза воспалены, лицо бледное, словно у фарфоровой куклы, руки дрожат, сколько бы она ни унимала волнение. За завтраком она ничего так и не съела, в животе было пусто, как в аквариуме без воды и рыбок. Обе молчали о том, что произошло между ними несколько часов назад, но было ясно, что утренний разговор не забыт. Одного только письма Якоба, которое лишний раз напоминало о том, что его больше нет, было бы достаточно, чтобы расстроить ее. А тут еще страшный рассказ об обстоятельствах ее рождения, о пророчестве — не важно, правдивом или нет, — да и письмо Руксандры. И все это теперь, когда ей предстоит встреча с султаном. Рассматривая свое отражение в зеркале, она почувствовала, что у нее горят подошвы от нетерпения, что ее нервы, словно щупальца, вытягиваются, чтобы узнать, что же находится вокруг. Ей не хотелось ехать во дворец, особенно в теперешнем ее состоянии, но кто может противоречить султану! Да и потом, было уже слишком поздно. Госпожа Дамакан не успела застегнуть последний крючок, а к дому уже подъезжал экипаж. Секунду спустя раздался стук в парадную дверь.
Элеонора и посланец султана молча ехали мимо зевавших лодочников, мимо ночных стражников с их лампами, в которых едва теплился свет. Они миновали стайку студентов медресе, которые переговаривались между собой у ворот Египетского базара, проехали мимо кучки просителей и поднялись к Воротам Приветствий. Их пропустили, и тут посланец дотронулся до колена Элеоноры.
— Удачи, — сказал он, и на секунду она увидела его красное, все в прожилках веко. — Вы все, что у нас есть.
Больше не было сказано ни слова. Он проводил ее через дворцовые сады к знамени пророка и ушел, даже не оглянувшись. Ее тут же провели в зал для аудиенций. Элеонора немедленно поклонилась и тут же заметила, что, кроме султана и дворцовой стражи, в комнате было лишь два человека, не считая ее самой. Одного она узнала — это был великий визирь, рядом с ним стояла пожилая женщина, которую Элеонора прежде не встречала.
— С добрым утром, госпожа Коэн.
Стоило султану заговорить, как все в зале повернулись на звук его голоса.
— С добрым утром, ваше величество.
— Вы хорошо добрались?
— Да, — подтвердила Элеонора, — очень.
— Рад это слышать. — Он сделал жест в сторону Джамалудина-паши и спросил: — Вы уже встречались с Джамалудином-пашой?
— Да, ваше величество.
Элеонора и великий визирь не были формально представлены друг другу, но она запомнила его с прошлой аудиенции.
— Позвольте же представить вас моей матери, — сказал он, указывая на пожилую женщину слева от себя. — Валиде-султан так поразил рассказ о нашей с вами первой встрече, что она захотела лично познакомиться с вами.
Валиде-султан была изысканно одета, ее шею обвивало драгоценное ожерелье, а от кожи шел дурманящий аромат духов.
— Очень рада встрече с вами, — сказала Элеонора и поклонилась, хотя не так низко, как в первый раз.
— Это я очень рада, моя милая.
— До того как мы приступим к нашему делу, — сказал султан и оперся головой о руку, — хочу сообщить вам новость: наши переводчики закончили работу над первым томом «Песочных часов». Я начал читать эту книгу всего пару дней назад, но уже разделяю ваше восхищение.
Элеонора кивнула. От поклонов у нее шумело в голове и перед глазами возникли сцены из романа: госпожа Холверт прячется в погребе загородного дома своей двоюродной сестры; лейтенант Брашов проносится на коне по улицам, освещенным лишь огнями фонарей и вспышками разрывающихся снарядов; приступ неудержимого смеха, который случился с судьей Раеску прямо в зале суда. Все эти картины промелькнули перед ней, но она так и не нашлась что ответить султану, пока не вспомнила слова из четвертого тома: «Нить судьбы вела его по грязи, через колючие кусты, трудности, трагедии, ночи без сна. Иногда борьба казалась бессмысленной, но в конце пути он понял, что все эти препятствия были необходимы». Разве вся ее жизнь не была прожита ради одного этого момента? Она моргнула и ровным голосом ответила:
— Да, ваше величество.
— Вот еще что, — продолжал султан, усаживаясь поудобнее. — Вы, наверное, знаете, что я — орнитолог-любитель. Стамбул находится в центре миграций птиц, и мой дворец дает прекрасную возможность наблюдать за движением стай. В последние несколько месяцев я не раз замечал поразительное явление: стая пурпурных удодов обосновалась вокруг дома Монсефа-бея. Не хочу забивать вам голову своими орнитологическими изысканиями, но эти птицы нечасто залетают в наши края, более того, в научной литературе пишут, что удоды с таким оперением, как правило, ведут одиночный образ жизни. Меня интересует, что вы об этом думаете, потому что они как-то связаны с вами.
Он подождал, пока она соберется с мыслями.