– И как звучит это слово?
Я закусила губу, и в уголках глаз внезапно защипало.
Он ответил почти сразу:
– Rüzgar.
– Ветер… – Я едва слышно повторила это слово. Оно было прохладным и легким, будто скользнуло по коже, как детское воспоминание.
– Она любила ветер. Часто писала или зарисовывала в блокнот, и мы вместе сочиняли фразы, почти как стихи. Она говорила, что у каждого ветра свой голос.
– А у тебя был любимый?
– Да. Вечерний ветер на Босфоре.
– Расскажи о нем, чтобы я тоже смогла его почувсвововать.
–– Он пах морем, солью и чем-то невысказанным. Играл с парусами лодок, сливался с мелодичным звоном колокольчиков, привязанных к мачтам. Приносил с собой аромат чая, мяты и – если прислушаться – звуки далеких песен с азиатского берега. В нем было что-то древнее, словно сам Босфор дышал и шептал на разных языках сквозь него.
– Это было давно?
– Очень.
– Почему ты помнишь ее до сих пор?
– Она подарила мне надежду. С ней я впервые подумал, что мы сможем жить иначе. Не так, как жила моя семья. Мы были вместе всего три месяца, а будто целую жизнь… С годами я научился молчать об этом. Боль притихла, но рана так и не затянулась. И сегодня – впервые за двадцать лет – я рассказываю то, что произошло тогда, под небом Стамбула. В тот момент мне казалось, что я готов уничтожить все вокруг из-за боли, которую испытал. Это были не просто разбитые мечты – это был я, израненный и уничтоженный… Однажды Даша просто исчезла. Оставила записку. В ней было написано, что после встречи с моими родными она поняла: мы слишком разные. Что она никогда не сможет стать частью нашей культуры. Не сможет соблюдать наши традиции. И просто ушла… Я никогда не требовал от нее соблюдать наши традиции, я просто хотел создать с ней наши собственные.
– Мне так жаль… – Я замерла. Он не забыл. Он все еще держит эту боль в себе. И я виновата. Да, виновата. Я ушла. Оставила записку, вырвав нас обоих из сказки, в которую мы так отчаянно верили. Но что я могла тогда? Мне было всего восемнадцать, на год меньше, чем Тимуру сейчас. Слишком мало, чтобы бороться. Слишком много, чтобы забыть.
– Я не понимал, что произошло. Ведь все три месяца она наслаждалась восточной атмосферой и, в отличие от меня, действительно любила это все.
– Иногда любовь – это не остаться, а уйти.
– Не знаю. Она не дала мне шанса поговорить и обсудить это так, как мы обсуждали абсолютно все до этого. Я не понимаю, чем ее так могла напугать моя семья. Бабушка Саида, конечно, не подарок, но она умеет быть любящей и, мне показалось, что она приняла Дашу. Знаешь, я долго винил себе, что, возможно, привез ее слишком быстро и поэтому она испугалась моей непростой семьи.
– Но это ведь не совсем так? – осторожно набрала я.
– Сейчас – не знаю. Тогда я видел все иначе. Я рос в доме, где главной была не мать, а бабушка. Женщина, которая меня вырастила. Жесткая. Правильная. Почти, как скала. В ней было что-то от гор и закона. В ее мире нет полутонов – только честь и стыд, долг и предательство. Она всегда спасала семью, как умела. Но, надо признать, что и ломала она всех, в ком видела угрозу.
– Какой она была в твоем детстве?
– Я боялся ее, когда был маленьким. Но, наверное, и любил. Потому что только она и была рядом. Мою мать… Я не знал. Она исчезла. Просто… исчезла. Мне говорили – умерла при родах. Я долго верил. А потом я рос и по мере того, как начинал задавать вопросы, при которых все замолкали, а бабушка поджимала губы, во мне росли сомнения.
– Почему?
– Потому что в доме о ней не говорили. Все молчали. Отец.. Моего отца зовут Тахир. Я однажды спросил у него почему он так быстро снова женился после смерти моей мамы… На тот момент я уже не верил, что она умерла в родах. Отец словно отрезал и сказал, что мы значимая семья в стране и всегда руководствуемся долгом, а не чувствами. Саида выбрала ему новую жену и он принял условия сделки. С новой женой у него родились Лейла и Фатима… Они обе неплохие. Через пару лет отец привел в дом еще одну жену. У них родились Самира и Дилара. У меня всего четыре сестры. Но мы слишком разные. Только с Самирой мы дружим с детства. Я чувствовал себя чужим в собственной семье.
– Это я могу понять. Мой отец тоже женился во второй раз.
– Твоя мама умерла в детстве?
– Я была маленькой и плохо помню эту историю, – соврала я, как всегда и делала, когда кто-то спрашивал меня о ней. Только один Эмин когда-то знал все. Но теперь, конечно, не стоит и упоминать об этом. – Я понимаю твое отчаяние.
– Я рос, не понимая, кто я. Мне хотелось знать откуда мои корни, на каком языке говорила мать. Но мне запрещали даже думать о ней. Было очевидно, что она была не из местных. Видела бы ты, какой ураган начинался в нашем доме, стоило лишь упомянуть что-либо о европейских женщинах. Бабушка всегда ругалась и сплевывала, словно услышала о чем-то непотребном.
– И это навело тебя на мысль?
– Да, я подумал, что а вдруг это потому, что моя мама была европейкой? Я слышал, как кузины отца обсуждали какую-то старую историю, связанную с мамой бабушки Саиды. Она как-то запятнала себя связями с европейцем. Хотя, возможно, они всего лишь выпили кофе или поговорили о погоде… Но этого было достаточно, чтобы бабушка Саида много лет слышала перешептывания у себя за спиной, а ее мать перестала выходить из дома.
– Суровые обычаи.
– Мне самому всегда их было сложно понять, хоть я и вырос среди песков и гор. Но бабушка Саида в молодости, говорят была очень красива и у семьи с самого детства была договоренность о ее браке.
– Она не хотела замуж за того человека? И поэтому страдала?
– Наоборот. Она с самого детства знала о том, за кого выйдет и уже любила моего деда Нодара. А та история, деталей которой я не знаю, чуть не разрушила все…
– Возможно те переживания, когда она думала, что от нее откажется семья, частью которой она должна была стать, так сильно повлияла…
– Она очень сильно любила мужа, моего деда, которого я не знал. Бабушка всегда следила, чтобы в доме не было ничего, привезенного с запада. А если отец, забыв, вдруг доставал из чемодана какую-то безделицу, эта вещь тут же отправлялась в мусор. Бабушка Саида всю жизнь стоит на страже дома, охраняя его, словно львица.
– Тогда зачем ты повез к ней Дашу?
– Потому что я выбрал ее и решил жениться.
– Но ты же знал, что семья не примет.
– Она была славянкой, а не европейкой, и я был уверен, что к ним у бабушки не будет претензий.
Я вздохнула и отвернулась к окну, вспоминая все еще красивое лицо высокой смуглой женщины, закутанной в облако черных тканей… Она не кричала, она была уверена и страшна в осознании своей силы. Она сказала просто: "Ты никогда не станешь его женой. Пока он учится в Европе, – бабушка Саиды сморщила нос и сплюнула на песок, – ты можешь жить с ним. Если родятся дети, я заберу их и воспитаю так, как воспитала моего Эмина. Но ты никогда не будешь в нашем доме. И твои дети не будут знать твоего имени. Просто реши сейчас, нужно ли тебе это."
Я вернулась мыслями в настоящее:
– Но ты ошибся?
– Да нет, бабушка сказала, что она примет мой выбор, если я решил окончательно, хотя уже и выбрала для меня другую жену.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Даже отец сказал, что ему понравилась Даша и бабушка не против. А Самира и вовсе ждала, что теперь у нее появится еще одна сестра. Отец только хотел, чтобы мы остались жить с ними, но я понимал, что мы бы не смогли и сразу решил, что у нас будет свой дом. Я понимал, что уехать мне никто не позволит из страны, я так и остался единственным сыном и наследником своего влиятельного отца, но тогда верил, что все возможно.
– А ты хотел уехать?
– Я всегда мечтал об этом. С самого детства мне казалось, что где-то очень далеко есть часть меня, которой мне недостает, словно пазла из цельной картинки, и я всю жизнь ищу эту часть и никак не могу найти. Я был уверен, что смогу уехать оттуда и жить по своим правилам. Но я был молод и самоуверен. Думал, что справлюсь.
Он сделал паузу. Я почти осязала, как он медленно вбивает следующую строчку.
– Я впервые сейчас задумался о том, что не знаю о чем с ней говорила бабушка. Когда бабушка захотела поговорить наедине с Дашей, я был счастлив. Это звучало, как благословение. Она улыбалась торжественно и по-особому смотрела на меня, словно только поняла, что я вырос и выбрал свой путь.
Я не ответила. Потому что тоже слишком хорошо помнила эту ядовитую, но казавшуюся сперва такой искренней, улыбку Саиды. Я до сих пор слышу ее голос: спокойный, низкий, как шелест черного шелка, что удавкой скручивается вокруг твоей шеи:
"Ты можешь остаться его любовницей на время учебы. Но я уже выбрала ту, с кем он сохранит наш род. Ты сама выберешь – исчезнуть сейчас или быть стертой потом. И не сомневайся, что я смогу. Думаю, мой Эмин рассказал тебе о своей матери. Она была потаскуой и не достойна была войти в такую семью, где чтут древние традиции."
Догадка пронеслась у меня в голове и разлилась вместе с кровью по венам:
– После того, как Даша ушла… Ты ведь женился, да? Тебе подобрала жену бабушка?
– Да, через два года. Девушка из хорошей семьи, с которой у отца были общие дела.
Глава 14. Приоткрывая завесу семейных тайн
– Ты не стал искать Дашу, ты женился…
– Я был уничтожен ее уходом и очень зол. Я понимал, что она ушла, потому что побоялась стать тенью в доме, где даже ветер подчинен традиции. Но мы бы справились, а она не дала мне шанса. Я искал ее. Даже ездил в посольство России. Тогда я и понял, что пора учить русский. Связывался с университетом в Петербурге. Но она забрала документы из него.
– И тогда?..
– Я остался в Стамбуле у Кемаля еще на два года. Никто больше не узнавал меня, да и сам я тоже забыл, каким был раньше. Каждая улица напоминала о ней. Каждое дерево смеялось ее голосом, море смотрело ее глазами… я не знаю, как выжил. Только семья удержив