Я набрала последние слова со сканов Тимура и вытерла собственную слезу, навернувшуюся после этого дневника незнакомой мне женщины. Она хотела дочку и назвать ее моим именем. Интересно, получилось ли все так, как они загадали в эту минуту? Родилась ли у них эта девочка, которую решили назвать тоже Дашей? Представляю, как могла удивиться эта незнакомка с ее зелеными прядями и подпольными квартирниками, улышав о подвиге Дарьи Севастопольской впервые. Я и сама могла бы рассказать в деталях о любой из таких героинь. Меня ими кормили с детства – как хроникой побед, необходимой для воспитания нормальной девочки. Только вот ни одна из таких "нормальных" не читала Бродского на кухне, завязывая платок на манер французских поэтов. Интересно, а почему меня саму назвали Дарьей? Никогда не приходило в голову задать такой простой вопрос отцу. А эта яркая девочка… с ее квартирниками, гитарами… она бы точно выяснила все, что захотела бы. Она была смелой и сама решала что ей делать и как жить. Я так никогда не умела. Мне вдруг стало жаль, что мы никогда не познакомимся и я никогда ее не встречу. Тишину комнаты прервал звонок мобильного.
Глава 22. Скандал
Тишину комнаты прервал звонок мобильного и я, вздрогнув, поспешила вытереть слезы. Наверное, дело в возрасте и я становлюсь слишком сентиментальной. На экране высветилось взрослое лицо Тимура.
– Мам! – голос сына буквально хрипел от еле сдерживаемых эмоций.
– Тимур, что случилось?
– А что должно было случиться?
– Ничего.
– Тогда почему ты спросила? – он говорил напряженно, почти на грани и я это чувствовала, но в голосе также было что-то незнакомое, я не понимала, что происходило сейчас, хотя заранее знала, что из идеи поехать к моему отцу ничего хорошего не выйдет.
– Я был у деда. Спросил про бабушку. Где она похоронена. Он… он взорвался. Не просто разозлился. Мам, это был настоящий взрыв. Скандал! Представляешь? Он орал на меня. Что это «не твое дело», что «не лезь туда»… А потом… не поверишь… он выгнал меня. Ты можешь себе такое представить?!
К сожалению, я очень хорошо могла это все представить и скорее бы удивилась другой реакции отца.
– Я же не хотела, чтобы ты к нему ехал один, предупреждала.
– Мам, а ты никогда не задумывалась, что такая ситуация в семье ненормальна. Я с детсва думал, что так у всех. Пока не попал в семью Мэта, не встретился с его бабушкой, дедом… У меня были вопросы к генералу Баталину и я планировал их задать лично. Поэтому и поехал к нему. Но сперва мне вдруг захотелось спросить про бабушку. Я привык считать ею Любу. Но ведь на Любе дед женился уже после смерти моей родной бабушки? Так ведь?
Его голос был почти спокойным, но под этими ровными словами я слышала то, чего всегда боялась: вопросы, на которые у меня не было ответов. Я отвернулась и уткнулась взглядом в стену.
На секунду мне вспомнилось: шорох пальто, запах ванили от рук, вкус сухих яблок, которые она всегда брала на прогулки со мной, чтобы дать мне, когда я проголадаюсь. Я вспомнила, как любила зарываться в легкие волны светлых волос, вспомнила ее смех, голос… Мне было лет пять, не больше. Я бежала с разбега и заливаясь хохотом запрыгивала к ней на руки. А она смеялась вместе со мной и кружила… Я вспомнила как сильно любила ее тогда. И я заплакала.
Я не смогла больше сдерживать в себе эту боль. Годы привычной ненависти и запрещенной любви к самому близкому человеку. Как она могла так поступить со мной! Как посмела предать, если я так сильно ее любила!
– Мама, мама… Что случилось? Мам, ты слышишь меня?
Я ничего не слышала. Я плакала так горько, словно плотина из стольких лет одиночества и покинутости наконец прорвалась под натиском забытых эмоций и детских обид, и теперь с треском рушила во мне эту стену молчания, выпуская на свободу мощный поток моей детской боли.
– Мам… Мам! Слышишь меня? – голос Тимура дрожал, но не от злости и не от раздражения. Я услышала в словах сына страх и огромную невыраженную потребность любви. Я не могла ответить. Я только закрыла лицо руками, как маленькая девочка, у которой наконец отобрали магическую силу притворяться.
– Мамочка, все хорошо, – повторил Тимур. – Я здесь. Я с тобой. Ты можешь плакать. Просто поплачь и тебе станет легче. Ты никогда не говорила о ней и я думал, что ты просто не помнишь. Прости меня, я не знал, что тебе до сих пор так больно.
Я всхлипнула еще сильнее. Потому что это было самое нежное, что я слышала за многие годы. И это мне говорил мой сын, которого я тоже лишила поддержки близкого человека. Я никогда не думала о том, что уверенно повторяя всем о том, что моя мать умерла в детстве, я украла у Тимура бабушку. А ведь у них все могло сложиться совсем по-другому. Это меня она бросила тогда. А для него, возможно, нашла бы крошечки любви. И, возможно, этих крох было бы достаточно, чтобы моего сына не разрывало от тоски и потери тех, кого он никогда не знал. Я впервые поняла, что спрятанная боль не заканчивается на одном поколении. Она передается дальше, продолжая разрушать тех, кто ничего не знает о событиях, когда она началась. И пока мы прячем свою боль, мы не только сами в ней тонем, но и невольно топим тех, кто рядом, наших самых дорогих людей, ради счастья которых мы на самом деле готовы на все.
На экране Тимур сидел молча, не давя на меня и не торопя. Он позволил мне выплакаться и просто был рядом. Хотя мы и находились сейчас с сыном в разных городах.
Я глубоко вздохнула, пытаясь вернуть себе хотя бы подобие голоса.
– Прости, я не должна была. Просто не справилась с собой. Где ты сейчас? Как он только посмел выгнать собственного внука, зная что у тебя больше никого нет в этом городе!
– Все нормально, мам. Я остановился в квартире у хороших людей. Здесь такая библиотека… И представь, я даже нашел отпечатанный томик стихов Цветаевой с редакторскими правками.
– Что это за люди?
– Подруга моей начальницы. Я тебе говорил, что у меня клевая супербосс. Она как раз позвонила, когда я только вышел из подъезда деда. Ненавижу его за это все! Ох и взорвался я тогда!
– То есть мне достались не все твои эмоции?
– Да ну, мам. Я тебе позвонил, уже успокоившись. Ты не представляешь в каком я был состоянии! А она… представь, сумела меня успокоить. Я рассказал ей все… Не знаю как это вышло, как-то само собой, но я вывалил на нее это все: про крики, про дедову истерику, про Любу и ее “не смей волновать дедушку”, про ощущение, что я чужой в собственной семье… я рассказал ей даже про Мэта и его бабушку. И знаешь, мне вдруг стало легче, меня немного отпустило.
– Тимур, не стоило сор выносить из избы…
– Знаешь, что она сказала? Сперва она позволила мне выговориться, а потом сказала, что я имею право быть злым и искать правду о себе. Она сказала, что я прав. И мне вдруг стало легче. Она сама предложила переночевать у ее подруги. У той здесь квартира в самом центре, и хотя сама хозяйка сейчас на даче, ее внучка принесла мне ключи. Так что я могу наблюдать из окна как разводят на Неве мосты.
– Хоть что-то хорошее вышло из твоей идеи поехать в Питер, – улыбнулась я сквозь слезы.
– Мам, я вдруг подумал… ты ведь родом из Питера, а я вообще не знаю этого города. Почему ты никогда не водила меня просто погулять здесь?
– Не знаю. Наверное, просто не было мест, связанных с хорошими воспоминаниями. Мне всегда хотелось быстрее домой, в нашу квартиру.
– Как ты выдержала в детстве с таким отцом?
– Только не смейся. Мне, как и тебе, всегда казалось, что во всех семьях так, и по-другому не бывает. К тому же, твой дед не так и плох, просто немного взрывоопасен.
– Примерно так и моя супербосс сказала. Никогда не думал, что женщины видят что-то, что нам не дано. Кстати, Милена не вернулась еще?
– Нет пока. Но может и хорошо, что она не видела такой сцены.
– Странно, я не дозваниваюсь до нее. Она уже должна была вернуться. Когда приедет, попроси набрать мне.
– Конечно…
– Мама, перезвоню, второй входящий. Может Милена! Хотя нет, это Ася, внучка хозяйки квартиры. Может, что забыла. В общем ладно, отбой на сегодня. Пока.
– Пока.
– Мам… Я тебя люблю.
– И я тебя, – ответила я. – Очень.
Я отключила звонок и уткнулась в темный экран ноутбука. Сегодня Тимур впервые сказал, что любит меня первым. Обычно он отвечал: “И я тоже” в ответ на мои слова. Только что я окончательно поняла, что мой сын стал совсем взрослым. Руки машинально провели по клавиатуре и это зажгло экран с растянутым во всю ширину набранным первым фрагментом дневника незнакомки из города, где я родилась. А в углу экрана я заметила значок о новом сообщении от Эмина. Он не писал мне несколько дней. И вот от него пришло письмо.
Глава 23. Дом
– Привет, Незнакомка.
– Привет, Эмин.
– Почему ты не хочешь, чтобы мы созвонились по видеосвязи? Я хочу наконец увидеть твое лицо.
– Ты не представляешь сколько всего сейчас происходит в моей жизни. Я не выдержу новых эмоций.
– То есть ты признаешь, что мои письма волнуют тебя. Хотя бы чуть-чуть.
– Эмин!
– Просто констатация факта. – Я почти слышала его улыбку между строк. – Иногда мне кажется, что ты слишком хорошо меня читаешь. Даже там, где я сама не понимаю, что со мной.
– Может быть, потому что я знаю, как это – бояться собственных чувств.
– Я сегодня перевыполнила норму по чувствам.
– Что случилось?
– Тимур. Он решил встретиться с моим отцом и задать ему вопросы о нашей семье.
– Твоему отцу не понравились вопросы?
– Он устроил скандал и выгнал Тимура. Я ненавижу его за это.
– Ненависть слишком сильное чувство. Мы обычно подменяем им любовь и награждаем тех, кого не можем или боимся любить.
– Я никогда не смотрела на отношения с родителями с этой точки зрения.
– Я сам недавно это понял. Думал, что ненавидел отца за вранье. И хотя он так и не признал, что Сесиль была моей матерью, я примири