– В этом мне повезло больше. Я точно знаю, кто моя мать и кем был мой отец.
– Расскажешь?
– В детстве мне хотелось, чтобы он мог забирать меня из садика и отводить на секцию борьбы, чтобы он мог поднять за шкирку драчунов из старшей группы, и они бы больше никогда не решились нападать на меня исподтишка. В детстве мне хотелось, чтобы он мог наорать на меня, если я вдруг тайно закурю, как это случилось со старшим братом у Димки. Дима – мой друг с детства. Но мой отец был просто лицом с фотографии, что стояла у меня на тумбочке.
Эмин помолчал, будто примеряя эти чужие, но до боли отзывающиеся слова на себя. Я никогда не думала, что мой мальчик так остро чувствовал нехватку отца. Мне казалось, что я смогла заменить ему все. Мне казалось, что умерший отец – это не его отсутствие, по крайней мере…
Но вот теперь, слушая глухой голос сына сквозь стены и дверь, я поняла – нет. Не смогла. И Марго поняла это тоже – я увидела, как мама едва заметно кивнула мне, будто поддакивала моим мыслям.
А Эмин вдруг заговорил тихо, ровно, как будто говорил себе много лет назад:
– Ты знаешь, Тимур… Иногда отец нужен не для того, чтобы учить, как быть сильным. А просто для того, чтобы быть рядом, когда приходит минута твоей слабости. Мы же не роботы. Мы имеем право чувствовать, думать, страдать… но из этого всего мы выходим сильнее. Эта боль не для того, чтобы нас уничтожить и сжечь дотла, а для того, чтобы выковать из нас сильных, нашедших свою истину, людей.
Тимур не ответил. Только тихий вздох донесся до нас.
– Скажи мне что угодно, – попросил Эмин. – Что ты сейчас хочешь больше всего? – Я хочу, чтобы она позвонила и сказала, что все это было шуткой.– Знаешь, сколько мне было лет, когда я думал тоже самое? Когда я ждал, что в двери нашей съемной квартиры повернется ключ и она войдет, словно и не уходила оттуда?
– Как мне?
– Почти как тебе.
– А теперь ты скажешь, что все проходит и завтра я не вспомню как ее звали?
– Нет, Тимур. Не все в жизни можно забыть. Если что-то было настоящим – оно не исчезает. Оно просто меняет форму. И с этим можно жить. С этим можно снова дышать – медленно, осторожно, но дышать. И однажды ты понимаешь, что правда – она не убивает. Она оставляет тебя жить, просто ты становишься другим.
Его голос звучал ровно – но в этой ровности слышалась дрожь, словно он говорил это не только сыну, но и себе. Я закрыла глаза и впервые за все эти семь ночей поняла, что мы все стоим на одной тонкой линии. И что, может быть, у нас еще есть шанс дышать. Втроем.
Я закрыла лицо ладонями, и Марго только сильнее сжала мои пальцы:
– Даша, они говорят с одинаковой интонацией. И одинаково ставят паузы. Кто он?
Мой язык словно онемел, я не могла ничего ответить, и просто тихо заплакала. А за стеной их голоса медленно тянулись друг к другу, как тонкие мосты, которые наконец кто-то решился достроить.
Глава 34. Манипуляции любовью
ГЛАВА 34. Манипуляции любовью
После Разговора с Эмином, сын стал спокойнее. Я не знала всего, в какой-то момент Тимур переключил звонок с громкой связи и сам стал говорить тише. Но я переживала из-за того, что он не спал уже неделю. Его сухие красные глаза не оставляли надежды на сон.
Я обернулась к Марго:
– Ему нужен хоть час сна. Иначе он просто сломается.
Мама не сказала ни слова, вытащила из кармана блистер и отломила одну половинку. Налила стакан воды и протянула Тимуру:
– Выпей, ты будешь спать эту ночь спокойно. Это крайняя мера, но в таких ситуациях сон важнее.
– Ладно, – Тимур не стал спорить.
Мама подошла к Тимуру и приложила ладонь ко лбу, как будто можно было измерить боль температурой.Я провела ладонью по его волосам – таким же жестким и темным, как у его настоящего отца. Марго догадалась, сомнений не было, но она поняла, что я не в силах говорить об этом и не возвращалась больше к теме Эмина.
– Хочешь чай?
Тимур не ответил, но она все равно ушла на кухню – и вернулась с теплым термосом. Поставила его на пол рядом с диваном. Рядом с термосом завибрировал телефон Тимура, высветив имя, которое звучало в нашей квартире теперь как приговор. Звонила Милена.
Последние дни казалось, что она успокоилась и оставила попытки поговорить. Она перестала строчить ему длинные простыни объяснений во все мессенджеры, но сейчас вдруг зачем-то снова звонила. Причин для общения больше не осталось, все проговорили, оставшиеся вещи, я лично собрала в коробки и Марго отвезла ей в съемную квартиру. История с ржавыми кранами – оказалась ложью, как и многое из того, что говорила Милена. Мамин журнал недавно писал про эти общежития – все там, как в гостинице. Родители – нормальные, тихие люди. Только бабушка не ее, а мужа.
– Не бери трубку, – закричала я, стараясь схватить его телефон. Но было поздно. Он поднес телефон к уху. Несколько секунд было тихо – только тяжелое дыхание. А потом я услышала отзвук ее голоса – слабый, словно простуженный, но намеренно мягкий, чуть сиплый, будто она плачет давно:
– Тим… Ты слышишь?
– Чего тебе надо? – Его голос был ровный, но я знала этот тон – внутри он уже раскалывается.
– Ты же знаешь… ты же знаешь, что я не могу одна… Я думала, что смогу, честно… Я уезжала к родителям… но вернулась… мне тут никто не нужен…
Тимур молчал. Я видела, как он сильнее сжал одеяло.
– Ты спишь? Ты спал? – прошептала она. – Прости. Я просто хотела попрощаться… Я так устала… так устала…
Он сжал зубы:
– Что ты несешь?
– Не ругайся. Я не хочу больше. Понимаешь? Не хочу жить. – Голос чуть зазвенел, как леска. – Ты не будешь со мной. Ты не простишь. Я знаю. А без тебя – не вижу смысла. Ты всегда знал, что я слабая… Я вот сейчас смотрю – все такое красивое… Теплое… И кровь… Она такая теплая, Тим…
– Милена! – Он резко сел. – Ты где?
– Ты не успеешь. Просто… я хотела сказать, что ты был всем. Всегда был. Я никого не любила, кроме тебя. Прости, что сломала тебя. Прости, что не смогла стать другой ради тебя.
Тишина. Тимур задышал чаще – так он дышал только в детстве, когда задыхался от страха.
– Скажи маме… пусть тоже простит меня, она у тебя хорошая…
Я не услышала что Милена сказала дальше, потому что Тимур молниеносно выскочил в коридор и через минуту уже несся по лестнице вниз к машине.
– Он знает адрес квартиры? – мама отбивала ритм красными ногтями о термос, который подняла зачем-то с пола.
– Она написала ему пару дней назад, что сняла квартиру, ты же сама ей отвозила туда вещи.
– Сняла за его деньги.
– Это теперь не важно.
– Сперва попросила привезти ноутбук и побрякушки, что он ей подарил, а потом решила, что ей ничего не надо и хочет уйти. Нелогично это, Даша.
– Я волнуюсь за него, да и за нее, черт ее подери!
Вдруг мы обе посмотрели друг на друга и термос выскользнул у Марго из рук:
– Я же дала ему снотворное! Он вырубится через полчаса прямо за рулем.
Мы бежали наперегонки, перескакивая по три ступеньки. Машина мамы стояла прямо у подъезда. Я запрыгнула на сиденье, схватила телефон и заорала в трубку:
– Сыночек, остановись, тебя накроет в любую минуту и ты уснешь прямо за рулем, мы дали тебе очень сильное снотворное.
– Я знаю Милену, она сделает, что сказала, я ждал и боялся этого все дни, поэтому и не мог спать.
– Набирай ее мужа или кто еще у нее есть в этом городе. Кто может доехать быстрее.
– Мама!
– Набирай немедленно! И остановись на ближайшей парковке, Марго сядет за руль, мы почти догнали тебя.
– Я не могу ждать! – голос сына трещал, как провода на морозе. – Если я сейчас остановлюсь – все! Она одна там!
– Тимур! – Я заорала в трубку так, что Марго вздрогнула за рулем. – Если ты сейчас заснешь – ты не спасешь ее, ты убьешь себя!
– Я не засну… еще не засну, мам… – Он дышал в трубку – я слышала, как у него рвется горло. – Найди скорую! Вызови!
– Уже! – Марго схватила мой телефон прямо с панели и быстро ткнула в экран. – Где адрес? Даша!
– Петровская, тридцать два! Второй этаж, квартира шесть! – я почти выдохнула это шепотом.
– Держись на связи! – крикнула я сыну. – И первая парковка, первая обочина, слышишь меня?!
Марго жала на газ, как будто перед нами пустая трасса.
– Только бы не отрубился.
– Мам… мы же успеем… – прошептал он. – Я набрал ее мужа. Он ближе, должен быть там через пару минут. Номер, который он старался забыть сейчас мог спасти ей жизнь. Если тот парень успеет первым.В этот момент мы увидели его машину – мигалки аварийки, чуть кривая линия на обочине. Тимур сидел внутри, уткнувшись лбом в руль, дверь наполовину открыта. – Беги! – Марго ударила тормозами, я выскочила первой. Схватила его лицо, холодное, небритое, черные ресницы дрожат.
– Только бы не было слишком поздно. Она должна жить, мама!
Я вытерла слезы и обняла сына на заднем сиденье. Марго оставила свою машину на парковке и села за руль на место Тимура.
Я вызвала скорую, пришлось немного приврать. Сказала, что я ее мама. Иначе бы скорая не поехала.
Утром наберу знакомому следователю, – бросила на нас взгляд через плечо мама.
– Зачем?
– Вне зависимости от исхода событий, вы же понимаете, что вам будут шить доведение до самоубийства и придется потаскаться по органам.
– Только бы она была жива, – повторял Тимур и я словила себя на мысли, что и сама не переживу, если с ней что-то случится.
– Жми на газ, если можешь.
Марго ловко маневрировала между машинами и ускорялась, где было возможно. Тимур снова набрал на номер мужа и растерянно посмотрел на меня:
– Он на месте… Она все-таки… – Он не смог договорить – только закусил губу и сжал мой локоть так, что я едва не вскрикнула.
В ответ мои пальцы сжали его ладонь. Мы подъезжали к ее дому и где-то за окном уже горели синие проблесковые маяки скорой, а мне казалось, что эта восьмая ночь вонзается в нас, как нож.
Но если еще можно успеть – я должна верить, что утром все будет иначе. Где-то рядом выл сиреной город – но мне хотелось верить, что эта сирена – не прощание, а шанс.