Телефон мигнул и я открыла сообщение от Тимура: «Мам, все ок. Мы с Мэтом нашли кое-что про его бабулю. Не волнуйся, позже расскажу, кажется начинается настоящий детектив».
Улыбка сама собой появилась на моем лице. Все ок. На этот раз я ему поверила. Тимур стал сильнее, в нем появилась целостность и жажда жизни. Я боялась, что та ситуация раздавит и сломает сына, но она наоборот помогла найти огромные скрытые в нем ресурсы. Мне еще никогда не было так спокойно за него.
Я открыла свой чемодан и достала единственную вещь из прошлого, которая перекочевала в мой новый гардероб. Через час я уже шла по набережной. Шум Стамбула обрушился сразу – ветер гонял запахи кофе и пряных специй, где-то за спиной женщина в цветастом восточном платье торговалась с продавцом за турецкую керамику. Кемаль – друг Эмина – двадцать лет назад объяснял мне, как правильно выговорить это слово: "чини". Тогда все казалось игрой, беззаботным языком чужого города, который я так и не решилась назвать своим. Сбоку мяукнула кошка, царапая пустой пластиковый контейнер. Я шла мимо уличных торговцев, мимо лавки с сушеными гранатами и горами сладостей, мимо чайханы с пластиковыми стульями, где мужчины курили и смотрели друг на друга так, будто никто никогда никуда не спешит.
Я не знала, куда иду. Просто шаг за шагом – туда, где пахло весной.Через пару кварталов я увидела первые клумбы с тюльпанами. Нежно розовые, красные, малиновые, почти черные бархатные лепестки, рассыпанные между струйками фонтанов.
Солнце било прямо в глаза, а ветер подхватывал мой бирюзовый платок, и я вдруг поняла: в эти минуты у меня нет ни прошлого, ни будущего – только этот цветок, этот ветер и этот город, который все еще любит меня, даже если я столько лет притворялась, что забыла обо всем.
И вдруг услышала голос Эмина в себе: “Твои глаза – как первые тюльпаны, раскрываются тогда, когда все уже решили, что весны не будет”. В этот момент я снова позволила себе весну.
Когда солнце клонилось к морю, я вновь оказалась в отеле и сразу же заметила букет тюльпанов на столе. Малиновые тугие бутоны, как я всегда любила, наклонились над столом. В тот день, когда мне казалось прошлое загнало меня в угол, я выбрала лучший отель. Мне захотелось их поблагодарить и я решила, что обязательно напишу самый лучший отзыв, хоть никогда и не пишу их обычно.
Фонари расцветили темное небо маячками света, я укрылась пледом и села на террасе. За перегородкой скрипнуло кресло или мне показалось. Возможно, там тоже кто-то сидел в темноте и слушал город. Я прикрыла глаза под этот шум и впервые за долгое время уснула не от усталости, а от спокойствия.
Глава 38. Дверь
Утро пришло тихо – солнце коснулось штор, я накинула халат и вышла на террасу с чашкой кофе. Ветер уже был теплый, море шумело где-то внизу. За перегородкой раздался мягкий звон – кто-то поставил чашку на столик. Мужчина. Я услышала, как он откашлялся и перевернул страницу. Видимо, что-то читает. Мы были почти рядом, нас разделяла лишь стена с ажурными вырезами витиеватых узоров.
Кофе принес умиротворение и уверенность: или сейчас, или никогда. Я вернулась в номер, открыла ноутбук и начала писать. Каждое слово было как шаг через все, что я прятала двадцать лет.
«Beaujour. Привет. Это я, Даша. Теперь ты понимаешь, почему я отказывалась от звонков и так и не прислала фотографию…»
Я написала Эмину все – без красивостей, без оправданий. Про страхи. Про то, как украла у него двадцать лет с сыном. Про то, что сказала мне его бабушка Саида, когда он был уверен, что меня приняли в семью. Про то, что испугалась, что наш сын повторит его судьбу и вырастет среди песков пустыни без матери. Про то,что боялась, что рядом с моим мальчиком окажутся суровые женщины и он не узнает тепла и моей любви. Про то, как старалась стать всем для Тимура, но у меня ничего не получилось. Про то, что больше не хочу убегать. И что даже если он никогда не простит, я хочу, чтобы он все это знал.
Я нажала «отправить» и долго смотрела в черный экран. Потом закрыла ноутбук… Вернулась на террасу. Солнце поднялось выше, чайки крикнули где-то над крышей. И я заплакала так тихо, что море под террасой шумело громче меня.
Не знаю, сколько прошло времени. Казалось, целая вечность. Я уже не слышала чаек, не чувствовала теплого ветра – только в какой-то момент поняла, что за стеной кто-то встал. Скрип кресла, тихие неторопливые шаги. Раздался еле слышный стук в перегородку. Я замерла. Мне было страшно и спокойно одновременно.
Я не знала, что между номерами была дверь. Она пряталась за лианами цветов, к ней почти не прикасались. Но она была – и теперь все зависело от меня: оставить как есть или повернуть ключ с моей стороны.
Я подошла ближе. Сердце стучало так громко, что я боялась, он услышит. На секунду мне захотелось убежать обратно, спрятаться под плед или снова налить кофе – сделать хоть что-то, только бы не трогать этот металл. Но пальцы уже легли на ключ.
По ту сторону двери кто-то тихо вздохнул. Не сказал ни слова – только выдох, как подтверждение того, что он тоже здесь, что он все слышал. Что мы оба знаем, кто за этой дверью.
Я медленно повернула ключ. Замок щелкнул, и тишина в комнате стала еще гуще, чем шум моря. Дверь не распахнулась – она чуть дрогнула, как будто ждала, решусь ли я сделать последний шаг.
Я приложила ладонь к теплому дереву, приоткрыла. Он стоял совсем близко. На секунду мне показалось, что я вижу Эмина таким, каким помнила двадцать лет назад: тот же взгляд – уставший и нежный, с той самой полуулыбкой, которую он всегда прятал. Только волосы чуть с проседью на висках.
Он тоже не сказал ничего. Просто шагнул вперед и остановился.
Между нами все еще была эта дверь – но она уже не могла нас разделить.
Я стояла так близко к нему, что слышала, как он дышит. Воздух между нами был влажный, соленый – тот самый запах Стамбула, который я когда-то любила и ненавидела одновременно.
Мы не прикасались – но я чувствовала и осязала его сильнее, чем если бы обняла сразу. Я выдохнула первая:
– Beaujour.
Мой язык прилип к небу. Я не знала, что он скажет. Годами я рисовала себе его гнев, обвинения, упреки. И готовилась, что он уйдет или обрушит все самое худшее на меня.
Но Эмин улыбнулся уголком губ – тем самым, почти юношеским движением, и кивнул.
– Beaujour, Даша.
Голос был хриплый, будто давно молчал. Он провел рукой по косяку двери, коснулся моих пальцев. Его ладонь была теплее, чем я запомнила. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал тихо:
– Я устал жить без тебя, Даша.
Он шагнул еще ближе, совсем вплотную – так, что мне пришлось поднять голову, чтобы не отводить взгляд.
– Ты не должна была мне ничего. Ты сделала свой выбор и мы оба с ним жили. Я тоже тогда испугался, я тоже не понял всего. И я тоже виноват. Хотя когда узнал про Тимура, мне хотелось одновременно убить тебя и носить на руках. Мне понадобилось время принять этот факт. Ты можешь снова закрыть эту дверь, – он кивнул на приоткрытый проем, где трепетали лианы, – но если оставишь ее открытой… я не отпущу тебя больше никогда.
Он говорил это тихо, почти шепотом – но я слышала каждое слово, как грохот в груди. И вдруг поняла, мы оба сейчас сказали правду – такую, какую никогда не смели произнести вслух.
Я коснулась его груди ладонью, почувствовала, как бешено бьется его сердце – и свое, в унисон.
– Я оставляю ее открытой, – сказала я. – И достала ключ из замочной скважины.
Он выдохнул – и в этом выдохе не было прощения или упреков. Там было только «наконец». Эмин наклонился ко мне, лоб к моему лбу – не целуя еще, не торопясь. Просто дышал мной – и я им. И все остальное перестало существовать: ни дверей, ни стен, ни времени. Только мы – живые и снова вместе.
Я не знаю, кто первый сделал шаг – может быть, мы оба. Я почувствовала его руки, они обвили мои плечи так крепко, что внутри меня что-то треснуло, отогревшись после долгой зимы. Я слышала, как он дышит – неровно, как будто тоже сдерживал слезы.
– Живая, – прошептал он, уткнувшись носом в мои волосы. – Ты живая. Ты здесь.
Я только кивнула и прижалась к нему всем телом, чувствуя, как его тепло проходит сквозь кожу – в кровь, в сердце, во все, что я пыталась когда-то запереть.
А дверь за нашими спинами медленно распахнулась шире – от сквозняка, от того, что стены больше не нужны.
Я услышала, как он тихо выдохнул – не слова, а просто теплый воздух, в котором было все: прощение, боль, благодарность, страх и то, что мы так долго не называли любовью.
Он посмотрел мне в глаза – близко-близко, так что я видела свое отражение в его зрачках.
– Эмин… Как ты здесь оказался? Ты же должен быть сейчас в Париже. Ты же сам писал, что у тебя студенты и …. Это ведь не может быть совпадением…
Эмин рассмеялся своим низким бархатом, от которого у меня всегда сводило где-то под ложечкой:
– Ты сама дала мне номер Тимура. Хоть и не рассказала кто он.
– Сын тогда нуждался в тебе и я была готова на все.
– Слишком много совпадений – я все понял. Тимур… он как-то сразу стал кем-то важным для меня. Мы стали созваниваться, разговаривать. Он рассказывал мне о твоем испуге, когда ты впервые увидела как он владеет приемами рукопашного боя. Я стал гордиться твоим сыном и впервые пожалел, что у меня нет детей.
Я боялась его перебивать и все думала, знает ли и Тимур то, что сразу поняла моя мать.
– А потом я между делом попросил у него фотографию семьи в его детстве.
– Я не поняла, зачем он доставал наш старый альбом и решила, что он хочет показать его бабушке.
– Он прислал вашу фотографию. Ничего не нужно было говорить.
– Я боялась, что ты можешь сделать, когда узнаешь…
– Ну… Давай не будем об этом, – усмехнулся Эмин и я подумала, что хорошо, что меня миновали эти события.
– А потом, когда я немного пришел в себя… вдруг понял, как много я пропустил. И еще мне стало страшно, что я могу потерять все еще раз.