[1376]. Сам Лем выразил недовольство тем, что режиссер сосредоточился на любовной линии в ущерб основной мысли книги – встрече с чем-то чуждым, – но отметил, что фильм вызвал всплеск интереса к роману, благодаря чему он теперь подписывает один издательский договор за другим[1377]. Видимо, по условиям контракта он не имел тогда права ругать фильм, потому что спустя два года его оценки стали куда жестче: «<…> А я-то думал, что худший „Солярис“ у Тарковского»[1378].
Начало 2003 года ознаменовалось для Лема смертью лучшего друга Яна Юзефа Щепаньского. Мир в это время с тревогой следил за кризисом, разворачивавшимся вокруг Ирака. Левое правительство Польши и президент Квасьневский поддержали в этом вопросе США, и Лем, как и большинство населения страны, одобрил такой шаг. Для поляков свержение Хусейна была очередным этапом в борьбе с диктатурами, логично следующим после распада советского блока. Поэтому участие Польши в антииракской коалиции не вызвало нареканий ни у кого, хотя пацифист Иоанн Павел II и выступал против войны. Однако последующая волна насилия в Ираке и отсутствие каких-либо выгод для Польши сильно понизили ее популярность. Лем тоже разочаровался. «Пожалуй, никогда со времен сталинско-гитлеровских геноцидов жизнь одного человека не стоила так мало», – написал он в сентябре 2003 года[1379]. «Нас даже не потрясает то, что стало в некотором роде арабским обычаем, – то, что разные люди взрывают себя, чтобы убить как можно больше евреев. Получается – я скажу ужасную вещь, – что для молодого фанатика ислама взорвать себя вместе с другими людьми – все равно что съесть бутерброд», – сказал он в беседе с Эвой Липской[1380]. Все-таки своя рубашка ближе к телу. И Лем при всей своей эрудиции и опыте не смог избежать двойных стандартов. Когда себя взрывали смертники на Северном Кавказе и в Москве, Лем, как почти вся польская пресса, отнюдь не высказывался в антиисламском духе – наоборот, сравнивал их с Армией Крайовой и предлагал дать «слабым» право использовать средства, не предусмотренные международными конвенциями[1381]. Когда же исламистский террор пришел в США, а затем накрыл поляков и их союзников в Ираке и Афганистане, настроение изменилось кардинально.
В ноябре 2004 года Украину захлестнули массовые выступления, получившие название «оранжевой революции». Квасьневский выступил посредником на переговорах между президентом Леонидом Кучмой, старавшимся протолкнуть на пост следующего главы государства своего премьера Виктора Януковича, и кандидатом от оппозиции Виктором Ющенко. При этом симпатии Квасьневского, как и всей Польши (включая Лема), не были секретом: он однозначно поддерживал Ющенко, видя в его приходе к власти еще один (после свержения Милошевича и Хусейна) этап демократизации мира. Кроме того, Янукович считался пророссийским деятелем, который отнюдь не стал бы выводить страну из-под сферы влияния Москвы, а ведь еще Гедройц сказал, что без Украины Россия перестанет быть империей. Доктрина Гедройца сводилась к тому, чтобы поддерживать независимость Украины, Белоруссии и Литвы, не выдвигая претензий на территории, отошедшие к ним вследствие заключения пакта Молотова – Риббентропа. После падения социализма польский МИД взял эту доктрину на вооружение. Лем не вполне разделял такую линию, несмотря на глубокое уважение к Гедройцу. В августе 2003 года он заявил: «Я рассчитываю на то – это, наверное, нехорошо, а может, и хорошо, – что Львов вернется к Польше. Это был польский город от… пожалуй, со времен Болеслава Храброго»[1382]. Прочитай такое Гедройц, он осудил бы Лема, как осуждал неискоренимый реваншизм польской антикоммунистической эмиграции. Но что касается независимости Украины, расхождений между ними не было.
Победа Ющенко вызвала огромный подъем в Польше. Лем был так воодушевлен, что взялся читать современную украинскую литературу. В начале июня 2005 года он написал о своем восторге от книги Юрия Андруховича «Московиада» – таком сильном, что писатель немедленно заказал все остальные произведения этого автора, переведенные на польский. Однако вскоре разочаровался из-за того, что Андрухович ушел в постмодернизм (как будто «Московиада» – это не постмодернизм)[1383]. Начавшиеся вскоре свары в «оранжевом» лагере быстро охладили энтузиазм Лема. Как и в случае с Ираком, он понял, что демократия не везде прививается легко.
«Оранжевая революция» столкнула лбами Польшу и Россию. Сразу после прихода к власти на Украине проевропейских сил Варшава и Москва начали обмениваться уколами. В феврале 2005 года МИД России, к возмущению поляков, положительно охарактеризовал решения Ялтинской конференции 1945 года, которые в самой Польше рассматриваются как национальная катастрофа сродни нападению гитлеровской Германии. В марте Главная военная прокуратура РФ закончила расследование катынского преступления, не предъявив никому обвинений, в то время как Польша требовала квалифицировать его как преступление против человечности и даже как геноцид. В самой России тогда же нервно отреагировали на критику в Польше убийства сепаратистского президента Чечни Аслана Масхадова. В мае 2005 года польская общественность почувствовала себя задетой тем, что президент Путин на торжествах в честь 60-летия победы в Великой Отечественной войне (куда были приглашены Квасьневский и Ярузельский) в своей речи не упомянул среди союзников СССР поляков, хотя польский контингент участвовал в параде на Красной площади. В июле польских представителей не пригласили на 750-летие основания Калининграда, зато туда прибыли французский президент Жак Ширак и германский канцлер Герхард Шрёдер. Летом в Варшаве избили и ограбили детей российских дипломатов, а в Москве произошли «ответные» нападения на сотрудников польского посольства и журналиста из Польши. После всего случившегося в Польше не могли не обратить внимания на учреждение в том же году нового российского праздника – Дня народного единства – в память о капитуляции польско-литовского гарнизона Кремля в 1612 году. В ноябре 2005 года Россия ввела эмбарго на поставки мяса из Польши, а Польша в ответ заблокировала переговоры о новом партнерском соглашении между Россией и ЕС. Тогда Россия в декабре на время прервала поставки газа. Болезненно отнеслись в Польше и к закладке газопровода «Северный поток – 2» в декабре 2005 года. То, что за ним стояли российские и немецкие интересы, дало повод министру обороны Радославу Сикорскому сравнить его с пактом Молотова – Риббентропа[1384]. В общем, ситуация находилась в точке кипения, и Лем откликнулся на это майской статьей 2005 года «Россия Путина», в которой описывал безрадостные перспективы России ввиду демографической ямы и глобального потепления, в связи с чем ставил российскому президенту в пример Пилсудского как политика, заглядывающего за границы своего срока[1385].
В феврале 2005 года Лема выдвинули на соискание Международной Букеровской премии. Писатель отнесся к этому недоверчиво: «Скорее Земля распадется от удара астероида, чем я получу эту премию. Прием моих книг в англоязычном пространстве всегда был очень скромный. „Сумма технологии“ вообще не издана на английском языке, а „Солярис“ скверно перевели с французского издания. Когда Голливуд начал съемки „Солярис“, американская пресса назвала меня русским писателем! А сейчас на официальной странице Booker International Prize рядом с обрезанным списком моих книг можно найти информацию, будто я проживаю в Австрии»[1386].
В мае 2005 года «Выдавництво литерацке» и «Газета выборча» в рамках Первого всемирного конгресса переводчиков польской литературы организовали в Кракове грандиозный Лемологический конгресс. Как раз вышел последний, 33-й том собрания сочинений, по иронии судьбы содержавший самые ранние произведения Лема и названный «Сороковые годы». Интересно, что вторая и третья части «Неутраченного времени» попали туда лишь частично, ибо Лем запретил публиковать их полностью[1387].
В апреле скончался Иоанн Павел II, чьих взглядов Лем уже давно не разделял, однако не мог не оценить его заслуг в деле слома однопартийной диктатуры. «Это была сильная личность, которая со временем становилась все сильнее. Не надо ходить за оценкой к теологам – самым главным, несомненно, была реакция людей. А люди – не важно, поляки, австралийские аборигены или эскимосы – одним лишь присутствием на встречах с ним демонстрировали свои чувства, а теперь, устраивая разные шествия, выражают свою скорбь», – написал он[1388]. Понтифик совсем немного не дожил до триумфа своих единомышленников в Польше: братья Качиньские осенью 2005 года победили сразу на парламентских и на президентских выборах. Правда, их партии «Право и справедливость» не хватило голосов, чтобы сформировать правительство, и они сколотили коалицию с той самой Лигой польских семей, которая вызвала такую неприязнь у Лема. Тандем президента Леха Качиньского и председателя правящей партии Ярослава Качиньского объявил курс на «моральную революцию» с опорой на социальное учение церкви. «В Польше настала эра Рыдзыка», – мрачно заявил режиссер Анджей Жулавский. Лем был в ужасе. Он даже признался, что покинул бы страну, если бы был на тридцать лет моложе, – но куда ехать? В Швейцарии скучно, в Штатах глупо, ибо там у власти идиоты[1389]. Да и здоровье уже не то.