Владимир Семенович был мнителен, боялся болезней и смерти. Мнительность усугублялась постоянным нездоровьем жены. Елизавета Александровна происходила из старого купеческого рода Москвиных, но как не похожа она на дородных купеческих жен — темноглазая, печальная, со вкусом одетая дама, часто покашливающая в кружевной платок. Она была слабогруда, как говорили в девятнадцатом веке.
Спальня ее находилась рядом с конюшней, на ночь открывали окно, прорубленное к стойлам, — считалось, что больным грудью полезно дышать густым, теплым воздухом конюшни. Но не помогло ни это истинно купеческое средство, ни лучшие доктора — Елизавета Александровна умерла от чахотки, оставив потомкам предрасположение к этой болезни.
На прелестной акварели самого начала сороковых годов Владимир Семенович и Елизавета Александровна окружены детьми — от подростков в мундирчиках до пухлого младенца, сидящего на бархатной подушке. У ног родителей играет мальчик лет четырех-пяти, на нем — панталоны в сборку, балахончик с буфами, вокруг разбросаны солдатики, лошадка, паяц. Это Сергей, один из восьми детей Владимира Семеновича, родившийся в 1836 году.
По семейной традиции отец с детских лет приучает его к наследственному делу: Сергей работает «мальчиком» в родительской конторе — прибирает ее, моет полы, как положено «мальчику». Одновременно присматривается к конторскому делу и к работе фабрики, обучается дома арифметике, основам бухгалтерии, языкам. Еще при жизни отца принимает многие дела и всю жизнь проводит в этих делах, не мысля себя вне «Товарищества Владимир Алексеев», вне фабрики.
Сергей Владимирович — не только почтенный делец, но видный благотворитель своей «Рогожской части», попечитель больниц, «обществ призрения» вдов и сирот; во время русско-турецкой войны, будучи старшиной московского купечества, он собрал для семей русских воинов ни много ни мало — миллион среди прижимистых обитателей Замоскворечья и Таганки. Все знают, если Сергей Владимирович возглавит дело — это будет надежное дело, если возглавит благотворительный сбор — все деньги попадут тем, кому они предназначены. Порядочность его вне сомнений, репутация безукоризненна, имя незапятнанно. Ни в каких оппозициях правительству, конечно, не замешан, живет по заветам предков, умножая прибыли и радея о семье. Свое отношение к деньгам он вполне серьезно выражает в шуточном стихотворении, написанном как-то племяннице:
Свой подарок посылаю,
Богатеть я вам желаю.
Хотя «в деньгах счастья нет!» —
Сказал некогда поэт,
Их, однако, берегите
И на черный день копите,
Так как в жизни этих дней
Не минуете, ей-ей!
Извините за совет
И примите мой привет
И благие пожеланья.
А покуда до свиданья,
Надо кончить поскорей.
Старый дядя
Ваш Сергей.
Внешне Сергей Владимирович походит на отца: унаследовал его очертания рта, его алексеевскую раннюю седину. В самом же характере, в восприятии жизни, видимо, много материнских черт: интеллигентность, тонкость, юмор.
Брак Сергея Владимировича, бывший в некотором роде мезальянсом, также свидетельствовал о «не-алексеевском» начале.
Все предки, все родственники выбирали себе пары только в именитых московских семьях. (Отсюда идет обширное родство Алексеевых — Мамонтовы, Третьяковы, Сапожниковы, Якунчиковы.) Елизавета Васильевна родом из Петербурга. Отец ее, Василий Абрамович Яковлев, уважаемый в столице подрядчик по «мраморным работам». В молодости он взял подряд на установку «александрийского столпа» перед Зимним дворцом, доставил в Петербург цельную гранитную колонну из Финляндии. «Гранитная масса для стержня, весом в девять миллионов фунтов, успешно отторгнута от скалы, обделана, округлена и превращена в колонну… Вскоре колонна сия будет привезена сюда посредством трех пароходов, на судне, именно для этого построенном, и выгружена будет на берег между Зимним дворцом и Адмиралтейством», — сообщали газеты в начале тридцатых годов. Транспорт попал в бурю, пошли слухи о его гибели. Случись это, Яковлев был бы разорен — он вложил в подряд все свои сбережения да еще задолжал крупную сумму. По счастью, слухи не оправдались. Колонна была благополучно выгружена на берег и водружена перед Зимним дворцом — шли войска парадом, палили орудия, сам Жуковский описал «сие великолепное, единственное в мире зрелище» открытия памятника в августе 1834 года.
Колонна достойно завершила ансамбль Дворцовой площади. Василий Абрамович, получив награды и хорошую прибыль, занял достойное место среди столичных дельцов.
Он был женат гражданским браком на актрисе-француженке Мари Варлей, занимавшей на сцене Михайловского театра амплуа субретки — лукавой, проворной служанки.
Мари Варлей и в старости, по фотографии, хочется назвать хорошенькой: тонкое личико, капризный ротик, живые глазки, маленькие нежные ручки, умение одеться к лицу. В браке с Яковлевым актриса сохранила католичество, дочери их носили французские имена, старшая — Мари, младшая — Адель. Затем то ли легкомысленная актриса оставила подрядчика мраморных дел, то ли Василий Абрамович решил остепениться, — они разошлись. Дочерей Яковлев оставил у себя. Вскоре он сочетался законным браком с Александрой Михайловной Бостанжогло и привел в дом молодую жену, кажется, даже не предупредив ее о существовании дочерей. Вряд ли этот сюрприз обрадовал молодую женщину; но, во всяком случае, падчерицы не мешали ей вести широкую, веселую жизнь, давать балы и званые обеды. Гречанка по отцу, турчанка по матери (похищение красавицы из гарема самого султана константинопольского было, конечно, одним из волнующих семейных преданий), она обратила падчериц-католичек в православие. Мари нарекла Марией, а Адель в восьмилетием возрасте стала Елизаветой.
Впрочем, даже ее крестный отец Иван Иванович Сосницкий, знаменитый артист Александрийского театра, не мог отвыкнуть от прежнего милого имени. «Аделичка», «Адюшинька» — называет он Адель-Елизавету, которая и в речи и в письмах с одинаковой легкостью переходит то на русский — язык отца, то на французский — язык матери. Мать же, превратившаяся в Марью Ивановну Лаптеву, о дочерях, видимо, не заботилась и не тосковала. Сохранилась только часть ее письма, адресованного Адели-Елизавете. Письмо написано по-русски, кудреватым писарским почерком, лишь подписано собственноручно, прежней фамилией: Marie Varley. Письмо вздорное и кляузное: нерадивая мать обвиняет вторую жену Яковлева в том, что та «похитила детей у матери», а также все, приобретенное для детей, так что истинная, «обманутая мать» осталась почти в нищете.
Конечно, это измышления Мари Варлей, которую дочери решительно не любили; Елизавета Васильевна, став взрослой, избегала мать, муж ее, человек воспитанный и мягкий, не принимал тещу и не бывал у нее; некая тайна окружала эту хорошенькую бабушку-француженку, столь не похожую на добропорядочных чадолюбивых московских купчих. Материнской ласки и доброты ее дочери не знали. Отношения их с мачехой тоже были достаточно сложными. Когда старшая, Мария Васильевна, вышла замуж за брата мачехи, Василия Михайловича Бостанжогло, младшая сестра взяла да уехала к ней в незнакомую Москву. «Адюша бежала», — шепталась родня, хотя девушка вовсе не бежала в романтическую неизвестность, а ехала в спальном вагоне с любимой гувернанткой.
Жизнь Адели-Елизаветы в доме сестры не была продолжительной, вскоре после «бегства» барышни из Петербурга в Москву родня получает приглашение:
«Владимир Семенович Алексеев покорнейше просит сделать ему честь пожаловать в день бракосочетания сына его Сергия Владимировича с девицею Елисаветою Васильевной Яковлевой.
8 июля 1860 года к 4 часам в Рогожскую, собственный дом».
Так торжественно названный в приглашении «Сергий Владимирович» и есть молодой представитель купеческого рода, потомок Алексеевых — Вишняковых.
Среди поздравлений по случаю свадьбы было письмо Ивана Ивановича Сосницкого:
«Милая! Адюшинька!
(простите за фамильярность, не могу еще привыкнуть называть: Елизавета Васильевна).
Благодарю Вас за Ваше милое письмо и память обо мне, Старике. Я писал Вам на другой день Вашей свадьбы и просил поздравить от меня Сергея Владимировича. Но, вероятно, Вы в упоении блаженства забыли о таких пустяках…
Любящий Вас доброжелатель,
Живут молодые Алексеевы в огромном доме на Большой Алексеевской. Свекор, вначале противившийся браку, вполне расположен к невестке. Муж совершенно предан своей «chère Лилишеньке»; так они и в письмах обращаются друг к другу до старости — «Сережечка» и «Лилишенька».
Любящий «дед» Иван Иванович пишет им письма заботливые и подробные: описывает торжество своего бенефиса, данного за пятидесятилетнюю службу на театре, благодарит за «телеграфическое поздравление». Желает супругам «совет да любовь, наследника поскорее». В 1861 году в доме на Большой Алексеевской рождается первенец, названный в честь деда Владимиром. В начале же 1863 года «дед» Сосницкий пишет: «Простите великодушно, что я замешкался благодарить Вас за Ваш привет и за то, что Вы поделились со мной Вашею семейною радостью, что Вам бог даровал второго сына. Верьте нелицемерно моей радости, что все благополучно кончилось».
Родился второй сын 5 января 1863 года.
Назвали его Константином.
Книгу о своей жизни в искусстве он начнет так:
«Я родился в Москве в 1863 году — на рубеже двух эпох. Я еще помню остатки крепостного права, сальные свечи, карселевые лампы, тарантасы, дормезы, эстафеты, кремневые ружья, маленькие пушки наподобие игрушечных. На моих глазах возникали в России железные дороги с курьерскими поездами, пароходы, создавались электрические прожекторы, автомобили, аэропланы, дредноуты, подводные лодки, телефоны — проволочные, беспроволочные, радиотелеграфы, двенадцати