— Что ж, Михаил Михайлович, я убедился, что с вами можно иметь дело и вы не отступаете от данного нашей семье слова. А кофий у вас столь вкусен, что я, пожалуй, приму приглашение отобедать. Вы ждете кого-нибудь к обеду? — Куракин являл собой человека преисполненного радостью.
А я вот не помню, чтобы давал какие-либо «слова» и обещания Куракиным. Думаю, это некая вольность в понимании моих обязанностей перед Алексеем Борисовичем. Но сейчас не тот момент, чтобы подобные вещи выяснять. Да и пока судьба нас с Куракиными не разъединяет.
На обед я никого не ждал, напротив, сам собирался с завтрашнего дня начинать посещать всевозможные обеды, чтобы заручиться поддержкой, ну и напомнить о себе некоторым важным людям. К примеру, нужно поспешить к господам Голубцову и Васильеву, чтобы они узнали о вероятном назначении именно с моих уст. Нужно еще в обязательном порядке посетить Державина и вручить ему подготовленные к Рождеству подарки в виде замечательных самопишущих перьев. Ну, и так, по мелочи.
А на обед было все достаточно скромненько, пост же нынче. Но, капустных котлеток, да постных блинчиков найдем. Сам-то я не особо пощусь. Все-таки каждый день стараюсь дать себе нагрузку, а для этого нужны белки, полноценные медленные углеводы и все в таком духе. Но, для Александра Борисовича Куракина потерплю. А чуть позже кусок отварной говядины будет мной употреблен.
Впереди новый этап моего становления, нужно до Рождества успеть многое. Я, наконец, собираюсь стать еще и ученым. Трактаты по математике и по физике уже напечатаны и скоро будут в продаже. Пусть академики обижаются, что с ними не подискутировал, но не было времени на это.
А имя Сперанского станет известно и заграницей, что не позволит меня далеко засылать. Ученые той же Англии, или еще откуда, будут требовать у русского императора показать гения. Ученые, они ведь частенько с придурью, могут и додуматься у Русского Императора что-то или кого-то требовать. А вот государи наши ревностно берегут репутацию России в Европе, что мне на руку.
И вот он я, Сперанский Михаил Михайлович, действительный статский советник, директор Уложенной комиссии, учредитель Военторга, Русской Американской компании, поэт, политический аналитик, математик, физик и прочее и прочее. Кабы титул не стал длиннее императорского. Ах, да! Еще товарищ генерал-прокурора Нижегородского наместничества, надеюсь, что в будущем жених прелестницы Катюши Колывановой.
Эпилог
Эпилог
Петербург
21 декабря 1796 года
Сегодняшнее собрание в Зубовском особняке на Мойке было более организованным и представительным, чем месяц назад. Тогда, под впечатлением от первых итогов Кавказской войны, собравшиеся у Николая Ивановича Зубова больше были похожи на обиженных детей, у которых забрали любимую игрушку. Но не как не на составителей заговора против государя.
Как же, Валериана Александровича Зубова — надежду клана — отлучили от армии. И не было кому и заступиться за инвалида. Никто громогласно не выразил сожаление о том, что Валериана не только с позором отозвали из войск, но и лишили назначения. Теперь он генерал без службы. При этом официальной отставки не получил, как и понижения в чине. Издевательство какое-то, да и только.
Не появились люди, которые бы громко выразили свой протест подобному, но шепотки появились. Те, кто боялся и шептать о своей солидарности с Зубовыми, старались намекнуть на такие обстоятельства. Ну а кто шептал, тот с каждой новой встречей, делал это все громче. Особенно повышению тону разговоров способствовал выпитый алкоголь.
Сегодня собрание было более официальным и уже имело чуть больше отличительных черт от простой попойки. Прибыли новые люди и впервые прозвучало…
— Я готов на то, чтобы смещать императора. Я прибыл служить Екатерине Великой и определенно иной России. На троне сумасброд! — сказал генерал в отставке Леонтий Леонтьевич Беннигсен.
Левин Август Готлиб Теофиль фон Беннигсен, уроженец английского Ганновера, был всего как две недели в отставке. Генерал проявил строптивость, и никто не стал его уговаривать остаться на службе. Идет массовое сокращение в армии, так что одни генералы довольны, что иные сами уходят.
Не только Беннигсен сейчас оказался недовольным царствованием Павла Петровича. И причины тому были свои, у каждого особенные. Это пусть обыватели нервируются новыми указами государя, такие, как Беннигсен раздражаются иным — неблагодарностью.
Екатерина Алексеевна всегда одаривала подарками, деньгами, наградами, за даже незначительные успехи на войне. А тут: взятие большой крепости Дербент, разгром персов в битве под Урмией… Но что получил он, Леонтий Леонтьевич за то, что принес такие вести? Ему была объявлена высочайшая благодарность с вручением бриллиантов на уже имевший ся орден Святого Владимира.
Ранение правой руки, не слишком обременительное, сразу же стало для Беннигсена поводом подать в отставку. Хотя все знали, что Леонтий Леонтьевич проявлял свою обиду. И вот что характерно — никто не считал Беннигсена снобом, или человеком, совершающим необоснованные поступки. За добрые вести, в древности называемые «сеунч» положено одаривать.
Некогда майор Румянцев принес вести императрице Елизавете Петровне о победе над шведами и сразу стал генерал-майором, получив дивизию в командование. Тот же Петр Александрович Румянцев нынче имеет несчитанные площади земли, десятки тысяч крепостных, целые города в управлении, хотя сильно погрузнел и отошел от каких бы то ни было военных дел.
Беннигсен, как и другие высшие офицеры поспешили с выводами. Павел Петрович, на самом деле, хотел отблагодарить всех воинов, участвовавших в Кавказской войне, но после того, как на персидский престол взойдет ставленник России Муртаза Кули-хан и будет заключен выгоднейший мирный договор, по сути, ставивший Иран в полувассальное положение от Российской империи. Военные же считали, раз русские войска в столице Ирана, городе Исфахан, то армия свою работу выполнила, и пора бы раздать подарки.
Между тем, ганноверский офицер на службе России, Беннигсен, был так засыпан подарками ранее, что ни один барон в Ганновере не мог бы похвастаться подобными богатствами. Он только успел вступить во владения огромными территориями в Белой Руси, дарованные ему только полтора года назад еще Екатериной. Это были земли с более чем тысячей крепостных в Слуцком уезде. Были дарованы Леонтию Леонтьевичу и иные поместья, а так же большие деньги на устройство своих земель.
Император об этом знал и посчитал, что уже слишком облагодетельствован сей офицер. Как для только что ставшего генерал-майором, так и сверх нужного получил ганноверец на русской службе.
А еще Леонтий Леонтьевич продвигался по карьере Зубовыми, прежде всего Валерианом Александровичем. К чести Беннигсена, он после смерти императрицы был одним из тех немногих, кто не стал напоказ отказываться от дружбы с Зубовыми, напротив, демонстративно, навещал лежавшего Платона, чем заслужил тихое, негласное уважение в некоторых армейских кругах.
— Я рада приветствовать всех вас, господа, в доме моего горячо любимого братца, — провозгласил тоненький голосок, тоненькой женщины, но с толстыми нервами и с мужской решимостью.
Ольга Александровна Жеребцова, в девичестве, Зубова, в последнее время все больше начинала влиять на весь клан Зубовых, к которым относятся немало и других фамилий. Эта женщина, мало того, что сама имела сильный характер, так и не скрывала своей связи с Чарльзом Уитвортом, являясь чуть ли не главным доверенным лицом английского посла в России. И любовная связь между Ольгой Александровной и Уитвортом, лишь некоторое побочное явление, без которого они могли бы и обойтись. Эти отношения не были страстью, если это только не страсть к Англии и желание вернуть силу рода Зубовых.
— Ольга Александровна, уже только для того, чтобы увидеть вас, стоило прийти в этот дом, — сказал на английском языке Леонтий Беннигсен, так и не удосужившийся выучить русский язык, меж тем ожидающий от русских правителей подарков.
— Я знакома с вашей супругой, генерал, эта женщина может и волосы мне повыдергивать только за флирт с вами, — сказала Жеребцова и все присутствующие засмеялись.
Беннигсен уже слыл, как «черный» вдовец. Три официальные жены и немало любовниц по тем или иным причинам, чаще все же связанными с родами, умирали. Но вот уже как пять лет Леонтий Леонтьевич женат на одной женщине, грубость и надменность которой нередко становились поводом для петербургских сплетен. Мария-Леонарда Фадеевна Буттовт-Андржейкович может нагрубить и самой императрице.
— Я хотела бы, господа, сказать, что английское посольство всемерно с нами душой и сердцем. Все, что мы делаем и сделаем в будущем, будет дипломатически поддержано сэром Уитвортом… — Жеребцова взяла паузу, чтобы до всех дошло сказанное.
Для Зубовых, Беннигсена, Никиты Петровича Панина, Осипа Михайловича Дерибаса важным было то, что при отречении Павла Петровича дружественная Англия сразу же признает того ставленника заговорщиков, которого предложит эта самая кучка пока еще только недовольных людей, но уже могущих стать заговорщиками.
А вот для Ольги важнее было то, что ее мужчина, пусть и более выгодный, нежели любимый, стал лордом Великобритании. Приставка «сэр» сильно льстила и самому Уитворту, ну и его русской любовнице. И не важно, что именно император Российской империи в своем письме просил своего венценосного брата, короля Великобритании Георга III, признать посла в России лордом. Павлу так было более сподручнее, а то получалось, что русскому императору приходится общаться с графом, который даже не признан лордом.
Всех людей, нынче пьющих шампанское в доме Никола Александровича Зубова в заговорщики приводили не только обиды на императора, но и любовь к Великобритании. Ну как мог допустить Беннигсен того, чтобы России и Англия ссорились, если Леонтий Леонтьевич родился в самой проанглийской немецкой земле, в Ганновере, курфюрстом которого является английский король? Да он с молоком матери получал признание Англии и верность ей.