Она ждала, что он вернется.
Хильда слышала, как торговцы на рынке судачили об обвинениях, предъявленных Хельге Тормундсдоттер, – жуткие новости передавались из уст в уста, свивались кольцами, точно змея, что кусает свой собственный хвост, – она трижды подслушала эту историю еще до того, как собралась позавтракать.
– Здесь уже семьдесят лет никого не вешали.
– Я думал, что колдовство уже давно не считается преступлением.
– Спроси Мартина Лютера. Он наверняка бы ее оправдал, если бы не черная книга.
– Лютер отправил бы ее в преисподнюю самолично. Эта женщина – зло в чистом виде.
Хильда жевала сушеную рыбу и запивала ее виски, отрешившись от гула рыночных разговоров. Она подолгу держала во рту каждый глоток обжигающей жидкости. Ты придешь сегодня. Так она твердила себе вновь и вновь, всем сердцем желая, чтобы это исполнилось. Обычно с началом зимы она уходила с побережья до следующей весны, но у них был ритуал: непременно увидеться напоследок. Пока все дороги не завалило снегом, она всегда приходила в Оркен, чтобы еще раз прильнуть губами к его губам перед долгой разлукой. Теперь он был женат, обстоятельства изменились. Но изменился ли ты?
Затаив дыхание, она шарила взглядом по пристани у подножия холма. Да. Ты пришел. Красный шарф, который она для него связала, был привязан к перилам на борту его лодки и сразу бросался в глаза среди серых волн и бесцветных судов у причала. Она смотрела на ярко-красное пятно, и внизу живота разливался тягучий жар; он хранит ее подарок, хотя теперь у него есть жена. И новорожденный ребенок. Ты все-таки не изменился.
Она вошла в свой шатер и уселась на кучу оленьих шкур, сжимая в руке бутылку виски, которую берегла для него. Она сделала еще глоток, смакуя во рту жгучую горечь, не в силах сдержать радостного волнения. Она еще раз внимательно осмотрела амулет, который сделала для него: веревка с узелками желаний, каждый узел – молитва за них двоих.
Разум. Сердце. Дом. Урожай. Дух. Тело. Удача. Намерение… Снаружи поднялся ветер, всколыхнул полог шатра, ворвался внутрь, игриво растрепал ей волосы. Takk, Скульд. Она дохнула на последний узел – семья – и затянула его потуже. Ветер, необходимый для закрепления чар, теперь был завязан в каждом из девяти узелков.
Она вспоминала, как они любили друг друга в последний раз, больше года назад. До нее. Он ворвался в ее шатер – разгоряченный, голодный, – как возбужденный медведь, готовый растерзать ее в клочья. Он не сказал ни единого слова, но его жаркий взгляд говорил сам за себя. Его руки срывали с нее одежду, зарывались ей в волосы. Его губы жадно впивались в нее повсюду. Каждый новый синяк, расцветавший на ее коже, был торжествующим знаком владения. Безраздельного обладания. Его отметины, его территория. Потом она несколько дней не мылась, храня на себе его запах.
В тот раз она забеременела.
После рождения ее мертвого сына миновало уже полгода. Она до сих пор плакала каждую ночь, скорбя о потере, но не могла попрощаться с надеждой, все еще теплящейся в груди.
Ты бы бросил ее, если бы знал о нашем с тобой сыне.
Дрогнул полог шатра. Питер вошел, задыхаясь, бросил на пол мешок. На миг она притворилась, что время повернуло вспять. Что он не женат на другой женщине. Что она по-прежнему носит под сердцем его ребенка…
Она шагнул было к ней, но неуверенно замер на месте. Она молча ждала, наслаждаясь его пристальным взглядом, потом медленно поднялась. Не сказав ни единого слова, прошла мимо него и принялась закреплять полог шатра, чтобы больше никто не вошел. Ее пальцы дрожали в сгущавшейся тишине. Воздух звенел предвкушением. Она застыла, стоя к нему спиной, ее тело молило его стиснуть ее в объятиях. И вот его руки уже обхватили ее, и он притянул ее к себе. Она вся обмякла, растаяла в его руках, каждая клеточка ее тела отозвалась на его прикосновение сладкой дрожью. Он вжался лицом в ее шею и сделал жадный, глубокий вдох.
Она вся отдалась его жарким рукам, рыщущим по ее телу. Я твоя. Когда он собрался вонзиться зубами ей в шею, она отстранилась и обернулась к нему лицом:
– Ох, Питер. Я так соскучилась…
– Да, я тоже. Видит Бог, я тоже. – Он снял шапку и потер бороду, смущенный собственным пылом. Она отвернулась, пряча самодовольную улыбку, и взмахом руки пригласила его сесть на оленьи шкуры. Она прижалась к нему, одной рукой обнимая его за талию. Ее волосы – черные, как вороново крыло, – укрыли их обоих. Она посмотрела ему в глаза, и он вздохнул, съежившись под ее пристальным взглядом.
– Ты пришел. – Она секунду помедлила. – Значит ли это…
– Ты уже слышала, да? О повитухе?
О повитухе?
– Ее обвиняют в колдовстве. Они нашли ее черную книгу. С инициалами Х. Т. Мне страшно за нас. За Маеву. За моего ребенка.
Она широко распахнула глаза, чтобы скрыть ликование.
– Это понятно. Твоей семье необходима защита. – Прижавшись еще теснее к нему, она прошептала ему на ухо: – Прими поздравления, папа. Я слышала о ребенке. Это надо отметить. – Она потянулась за бутылкой, стоявшей на полу за ее спиной.
Питер сжал ее руку и улыбнулся:
– Ты всегда знаешь, что мне нужно. Это девочка. Лейда.
Она ждала, когда он закончит пить и продолжит рассказ. Она сразу почувствовала, что ему было что рассказать.
– Она… необычная.
Хильда приподняла бровь:
– С таким отцом это и неудивительно.
Его улыбка погасла:
– Ходят слухи… Здесь, в деревне, не любят Маеву. Они думают, что она ведьма.
Хильда закатила глаза:
– Таковы здешние люди. Трусливые. Закоренелые в своем невежестве. Они не разглядят настоящую ведьму, даже если я поцелую их в губы.
Питер поморщился:
– Да, но ты здесь не живешь. Ты приходишь, когда захочешь, и уходишь, когда захочешь. Что здешним людям до приходящих торговок на рынке, финок или лапландок?
Она резко отпрянула, надув губы:
– Так-то ты думаешь обо мне, Питер Альдестад? После всех этих лет?
Он придвинулся ближе к ней:
– Ты знаешь, как я к тебе отношусь. – Он легонько прижался носом к кончику ее носа. – Когда я узнал, что они нашли черную книгу с этими инициалами… я испугался, что они подумают на тебя. Может быть, тебе стоит исчезнуть на время? Чтобы обезопасить себя, пока все не уляжется.
Уголки ее губ тронула едва заметная ухмылка. Тебе действительно не все равно.
Он смотрел на ее губы, слишком пристально, слишком долго. Желание, нарастающее внутри, оказалось сильнее всех доводов разума. Он ее поцеловал, впившись губами ей в губы с такой отчаянной жадностью, словно он умирал от голода, а она была последним куском хлеба на всем белом свете. Она впивала в себя его вкус – вкус теплых пряностей. Она так скучала по его губам, по его привычке кусать ее нижнюю губу в конце поцелуя, гладить ей шею, запускать руки ей в волосы. По его грубым, напористым ласкам. По его бороде, натиравшей ей кожу до ссадин.
Она целует тебя вот так?
Он резко отпрянул:
– Извини… я не должен был… я забылся.
Она дразняще провела пальцем по своей верхней губе.
– Я понимаю. Ничего страшного не случилось. Мы с тобой старые друзья. – Она по-кошачьи выгнула спину. – Трудно противиться давним привычкам. Было время, когда мне казалось, что ты передумаешь. – Она замолчала, игриво заправив за ухо прядь волос.
– Мне тоже. Но мы оба знаем, что ты не создана для замужества. – Он смотрел на нее жадным взглядом, рассеянно вертя на пальце свое обручальное кольцо. – А я хотел большего. Хотел жену и семью. И боги услышали… Бог услышал мои молитвы. Он послал мне Маеву. – Он настороженно смотрел на нее, не зная, как она отнесется к его словам.
Она улыбнулась, как будто он и не упоминал имени своей жены.
– Тогда зачем ты пришел, если не ради наших обычных…
Питер нахмурился, сделавшись еще серьезнее.
– Есть две причины. Во-первых, мне, возможно, придется выступить свидетелем на суде. И Маеве, наверное, тоже. Мне нужна защита.
– Разве у тебя не остался мой оберег, который я сделала для тебя в прошлый раз?
– Конечно, остался. Но мне нужно больше… гарантий.
Она медленно встала, подошла к прилавку в глубине шатра и сделала вид, будто задумчиво перебирает разложенные товары. Она открывала мешочки с сухими травами, нюхала их содержимое, что-то отодвигала в сторонку, что-то клала в холщовый мешочек. Туда же, в мешочек, отправился и амулет – зачарованный ведьмин узел, – который она приготовила заранее. Вот так, проще простого.
– Нет… то есть спасибо, амулет тоже не помешает, но мне нужно больше. – Питер смущенно почесал бороду. – Господи боже, я сам выговаривал своей жене, что она верит в такие вещи.
– Так что тебе нужно, если не амулет?
– Если, не дай бог, случится самое страшное… Если мы с Мае… Если Лейда останется сиротой…
Хильда не смогла скрыть потрясения:
– Ты сейчас говоришь не всерьез?
– Ганс – ее крестный. Но он по полгода пропадает в море, а у тебя никого нет. Никого, о ком надо заботиться, вот я о чем.
Она поморщилась. Почти незаметно, но Питер все же заметил. Он быстро встал, привлек ее к себе, стиснул в объятиях, слегка приподнял над полом, прижался бедрами к ее бедрам. Он чуть ослабил объятия, давая ей соскользнуть вниз – очень медленно, – пока ее ноги не коснулись пола. Его руки сдвинулись ниже, так низко, что это уже становилось опасным.
– Я хочу быть уверен, что ты присмотришь за Лейдой. Если с нами что-то случится… Хотя я уверен, что ничего не случится. Но… дай мне слово, что ты никому не позволишь обидеть мою малышку.
Даже сквозь плотную юбку она ощущала обжигающий жар, исходивший от его тела. Она знала, что, если его подтолкнуть – самую малость, – она получит его прямо здесь, на грязном полу.
Ей вдруг захотелось его ударить, влепить пощечину с такой силой, что у нее у самой онемеет ладонь. Она смотрела ему в глаза, борясь с этим порывом. Питер неправильно истолковал ее пристальный взгляд, принял его за приглашение, и его ненасытные руки потянулись к ее ягодицам.