Тара шла первой. «Жало» наготове. Движения – резкие, экономные, но негладкие. Хромота. Еле заметная. Каждый шаг на левую – игла в бедро. Спина – прямая. Слишком. Как будто железный лом вставлен вместо хребта. Глаза сканировали каждый чёрный провал люка, каждую зияющую решётку вентиляции (некоторые – выдраны изнутри, края – рваные, в чёрной жиже). Уши ловили каждый шорох, щелчок. Готова стрелять. Сейчас же.
Плуты как тени. Плут-1 – прикрывал зад, ствол шарил по тёмным дверям. Плут-2 – ковылял сбоку, его «Мандибула» ворчала сканером, вынюхивая тепло, магнитные аномалии, шевеление в бетоне.
– Слева чисто… пока, – прошипел Плут-1, палец нервно постукивал по цевью автомата, глаз, не отрываясь от прицела. – Правая ветка… воняет дерьмом. В прямом смысле.
– Сканер глохнет, – пророкотал Плут-2, стукнув кулачищем по «Мандибуле». – Низкий рокот реактора. Как в дохлой микроволновке. Хрен разберёшь, что там шевелится. Фигня полная.
Тара? Кивнула. Еле заметно. Не оглядываясь. Взгляд – прилип к концу этого проклятого коридора. Тяжёлая дверь. Матовая. Ни тебе номерка, ни надписи. Замаскированный люк. Рядом – сенсорный блок, весь в паутине трещин. Координаты от Ирокеза горели в импланте. Жгли. Там. Вот же он, гад.
Подошли. Гробовая немая сгустилась. Только:
Назойливое жужжание «Мандибулы».
Свист её собственного дыхания в шлеме (не сняла, чёрт бы побрал эту «условно дыхательную» вонь – доверять? Ха!).
И этот... скрежет. Сверху. Металл по металлу. Точно гвозди в крышку гроба забивают. Мурашки по спине.
– Ловушка? – Плут-1 щурился на сенсорный блок, ствол наготове, – Звенящая пустота... слишком тихая. Чую подвох.
– Открывай. – Голос Тары – тонкая стальная струна. Готовая лопнуть. Глаза – прикованы к матово-угольной поверхности двери, к этому слепому, мёртвому сенсору. Ждала выстрела. Взрыва. Чего угодно.
Плут-2 хмыкнул что-то невнятное. Шаркнул сапогом по липкому полу. Его «Мандибула» фыркнула, выпустив щуп-манипулятор – тонкий, как змеиный язык. Ткнул в треснувший сенсор. Мёртвая тишь. Только скрежет сверху, глухое ворчание снизу и тяжёлое сопение Плута-1 за спиной. Ни вспышки, ни щелчка. Ничего.
– Глухая тетеря, – пробурчал Плут-2, плюнув (плевок, шипя, упал в грязь), – Ток есть... а мозги – швах. Сгорели. Или отрезано. – Он упёрся здоровенной лапищей в бронеперчатке в край двери. Мускулы вздулись подо рваным комбезом, как канаты. На лице – не усилие, а чистая, звериная решимость, смешанная с болью от раны, – Старорежимно, шеф? Рывком?
Тара кивнула. Едва. «Жало» в её руке – камень, – Давай. Шустрее.
Плут-2 упёрся сапогом в стену. Рыкнул – звук, будто медведь в капкане взвыл. Металл заскрипел. Застонал. Сперва нехотя. Потом – с протяжным, душераздирающим ВИИИЗГОМ ржавых петель. Дверь поползла. Внутрь. Открывая не проём. Смоляную тьму. Такую густую, что казалось – смолу разлили. И... запах.
Запах. Он ударил в лицо, пробиваясь сквозь фильтры шлема, как нож. Контраст? Ошеломляющий. После вони мясорубки – адская галлюцинация. Дорогой коньяк. Выдержанный. Кожа. Дорогая, новая. И... пыль. Старых книг. Еле уловимая. А под всем этим – космический холод. Пустоты. Как в склепе. Мертвяком потянуло.
– Ё-моё... – выдохнул Плут-1, его единственный глаз полез из-под пластыря. – Пахнет... как у мажора-банкира в пентхаусе. Или в гробу фараона. Без разницы.
Тара? Проигнорировала. Её сканер в шлеме нырнул в непроницаемую мглу. Ни тепла. Ни движения. Ни магнитных выбросов. Только... очертания. Сканер лепил контуры комнаты. Стол большой. Кресло – массивное, как трон. Стеллажи. Всё ровно. Стерильно. Слишком чисто. Слишком... мертво. Как виртуальный макет. Жуть берёт.
– Свет, – бросила она Плуту-2. Голос – сухой, как щепка.
Тот сунул щуп «Мандибулы» внутрь бездонной пустоты. Нащупал. Щёлк.
Вспыхнуло.
Не сверху. Со стен. Матово-угольные панели засветились изнутри ровным, призрачно-голубым сиянием. Поглощающим тени. Пол, отполированный до зеркала, отражал эту синеву, удваивая комнату вниз – вхолодную, бездонную пустоту. Тишина стояла вакуумная, нарушаемая только едва слышным, глухим гудением, будто сама станция под ними что-то переваривала. Спящий гигант. Или зверь.
Тара переступила порог. Плут-1 прижался к стене справа от проёма, ствол наготове, сканируя углы. Плут-2 остался прямо перед зияющей пустотой, его «Мандибула» направлена внутрь, щуп готов, урчание сканера – недоверчивое, будто не верил этой стерильности. Броня Бейли, в саже, царапинах и с алым пятном на бедре (свежий бинт уже промок), казалась грубым варваром в этом крипте безупречного порядка. Лицо под шлемом – бледная маска, синяк под глазом – фиолетовое клеймо ярости. Но взгляд, острый как бритва, сканировал не угрозы. Абсурд. Ни роскоши. Ни следов жизни. Только... музей. Музей чьего-то мёртвого величия. И прошлого.
Вдоль стен – низкие подиумы. Из того же поглощающего свет стёкла. Подсвечены снизу ядовито-синим, как яд медузы. На них – экспонаты. Как в проклятом музее. Или в склепе. Тара двинулась вдоль подиумов, сканер на поясе пищал тихо, луч шарил по стенам, полу. Плут-2 медленно вошёл следом, заняв позицию у входа, его «Мандибула» сканировала саму комнату, ствол следил за тенями и решётками в полу. Плут-1, не отрываясь от прицела, сделал шаг внутрь, заняв позицию у правой стены, контролируя вход и часть комнаты. Шаги Тары громко цокали по паркету. Каждый звук – плевок в эту мёртвую тишь. Чистота. Аж зубы сводит. Слишком.
Первый подиум: Награды Мирта. Фигня какая-то. Не трофеи – уродцы инопланетного дизайна. Застывшая капля чёрного янтаря, а внутри – рубиновое ядро. Пульсирует. Будто живое. Спираль из кости, утыканная кристаллическими шипами – светится изнутри степенью абсолютного нуля. Металлический диск, похожий на раковину вымершего гада. Иероглифы на нём... шевелятся, если приглядеться. Над всем этим – аура немыслимой древности и цены. От неё мурашки по коже. Тара прошла мимо. Губы сжались в белую нитку. Физическое отвращение. Как к символам власти, купленной на крови. Гадость.
Второй подиум: Врезал по мозгам. Заставил замереть. Не просто форма. Безупречный комплект рейнджера Вельтрианской Конфедерации. Серо-голубая ткань – хоть на парад. Ни складочки. Проплески брони – отполированы до зеркального блеска. Значок капитана рейнджеров рядом. На бархате. Его значок. Пыль легла ровным слоем. Саван. Это не экспонат. Памятник. Памятник тому, кем он был. И тому, что предал. Тара... рука сама потянулась. Бронированный палец скользнул по холодному металлу значка. Боль. Старая. Костная. Переплелась с леденящей яростью. Сжало горло. Он хранил это. Смотрел на это. Пока.
Третий подиум: Маленький кубик-голопроектор. Тара тронула сенсор. Машинально. Почти не думая. Зажужжало. Тихий звук, как в гробу. Плут-1 вздрогнул от неожиданного жужжания, ствол дёрнулся в сторону куба. Плут-2 развернул «Мандибулу», луч сканера упёрся в пустое место перед подиумом, ища угрозу в ожидании.
Собралась голограмма. Яркая. До тошноты знакомая. Как нож под ребро. Операция «Снежный барс». Сигма Драконис II. Заснеженные скалы – белые, как кости. Ветер воет за кадром. У шаттла «Скарабей», покоцанного, но дерзкого – группа. Молодость. Застывшая в цифровом льду. Навсегда.
Рейнджеры. Их рожи. Улыбки. Наивные. Ещё не знают, что их ждёт. Снежная крупа на комбезах. Щиплет щёки. Но глаза... Горят. Азарт. Братство. Глупая вера в завтра. Как у щенков.
В центре – он. Капитан Элиас Торн. Ещё не Скорпио. Черты острые, но без этих вечных складок жестокости. Глаза – серые, ясные. С тем самым чёртовым огоньком, что когда-то зажигал сердца. Лёгкая ухмылка. Его рука в перчатке – на плече...
...на её плече. Молодая Тара Бейли. Лицо – гладкое. Без шрама у виска. Без синяков под глазами. Синие глаза – широко распахнуты. Усталость после боя и дикое ликование. Волосы короткие, тёмные, растрёпаны ветром. Улыбается в объектив. Широко. Искренне. Без тени сомнения. Прижалась плечом к Торну. Её рука вцепилась в его локоть. Доверие. Товарищество. Что-то... большее. Тогда.
Рядом – взвод. Призраки. Рядовой Чен, жуёт свой вечный протеиновый брус. Сержант Векслер – её фирменная ухмылка до ушей. Молодой Плут-2, ещё "Бульдозер", без шрама через бровь. Многие из них потом сгниют на ледяных пустырях. Иные воткнут нож в спину. Как и он.
– Элиас... – Имя сорвалось с губ. Шёпот. Рвущийся. Забытый за годы ненависти. Как ключ от заржавевшего замка. Само вырвалось. Из той глубины, где ещё жила та девчонка. Она протянула руку. Бронированные пальцы дрогнули. В сантиметре от мерцающего призрака себя прошлой. Коснулись только ледяного воздуха склепа.
Боль! Острая. Жгучая. Не от раны – от разрыва внутри. От памяти об абсолютном доверии. Растоптанном. От контраста: сияющая дурра... и вот она. Окровавленная. Закалённая предательством. В броне, пропахшей гарью и смертью. Он хранил ЭТО. Здесь. В самой своей тайной норе. Зачем? Трофей? Напоминание о цене? Или... пыльный сувенир раскаяния? В которое она ни на секунду не верила. Проклятый Элиас.
Голограмма погасла. Жужжание стихло. Заглохло. Звенящая пустота сомкнулась. Гуще. Удушающе. Наполненная эхом её собственного, сорванного дыхания. Тара стояла. Рука опущена. Смотрела в пустоту над подиумом, где только что сияло её преданное, дурацкое прошлое. Дышала ровно. Степенью абсолютного нуля. Ярость. Знакомая, старая, как ржавчина на "Карнаке", медленно вытесняла боль. Он смотрел на это. Наслаждался. Пока строил империю на костях. Лицемер. Тварь в человечьей шкуре.
Резко развернулась. Бронесапог гулко бухнул о полимер. Сжечь это место. Со всеми пыльными призраками. И здесь... блеснуло. Тускло. Не на подиуме. Не в этом ядовито-синем свете. На полу. У третьего подиума. В тени. Как будто вывалилось. Закатилось. Забыл в спешке, гад?
Тара замерла. Охотничий инстинкт перехватил управление. Нагнулась. Игнорируя адский укол в бедре – там, где алая влага проступала сквозь бинт. Подняла. Осколок. С фалангу мизинца. Холодный. И чертовски тяжёлый – будто вырублен из ядра планеты. Неметалл. Не пластик. Не камень. Тёмно-серый, почти чёрный. Но внутри... маслянистые всполохи. Тёмно-синие. Кроваво-багровые. Как лава под пеплом. Края – рваные, злые, будто откусил титан. Поверхность – гладкая, но... оплавленная изнутри. Микроскопические жилки пульсировали. Живое.