В галерее воцарилась замершая тишина. Грохот доковых механизмов не стих, но отступил на задний план, заглушённый тяжестью зрелища. Фигуры у стекла – техники в промасленных комбинезонах, офицеры с побелевшими лицами – застыли, впившись взглядами в три корабля. Масштаб разрушений повис в воздухе, ошеломляющий, невероятный:
«Дитя Грома»: Зияющая чёрная рана в районе ангара, обрамленная оплавленной бронёй. Казалось, гигантский коготь вырвал кусок плоти.
«Железная решимость»: Потеряна треть антенного поля, следы тарана на левом борту – вмятины размером с шаттл, будто в сталь врезался астероид.
«Молния»: Чудо на плаву. Корпус исколот, вздут от взрывов, аварийные огни тускло мигали вдоль киля, как агонизирующие светляки.
Молодой техник в засаленном комбинезоне уронил планшет, стекло треснуло с глухим щелчком. Старый боцман с седой щетиной перекрестился, шепча молитву под гул вентиляции. Офицер связи, бледный как стена, прикусил губу до крови – алый ручеёк растёкся по подбородку.
Движение. На гигантском визоре мостика «Дитя Грома» вспыхнул яркий белый свет. Бронешторка поползла вверх. На фоне мерцающих голограмм и аварийных индикаторов – фигура. Аманда Харон. Оперлась руками о пульт, левая ладонь сжата в белый костяшками кулак на сенсорной панели, выдавая напряжение, которое не показывало лицо. Поза – усталая, но непоколебимая. Тёмная полоса запёкшейся крови пересекала её правую скулу, как боевая раскраска. Резкий профиль, седые пряди, тёмный комбинезон с погонами адмирала Дравари. Она не смотрела вниз. Взгляд устремлён вдаль, сквозь бронестекло, в бескрайнюю тьму Пояса Ирроникс. Сам факт её появления на открытом, истерзанном мостике кричал громче слов: Они вернулись. Выжили. И готовы снова.
Внизу гул возобновился с удвоенной силой. Крики бригадиров, визг резаков, лязг подъёмников, шипение сварок – симфония ремонта заглушила тишину. «Варнак» был взят. Флот Аманды Харон, истерзанный, израненный, но не сломленный, вернулся домой. Станция «Фронтир», титанический остров в ржавом море астероидов, шипела и стонала, принимая своих израненных детей. Готовясь к новым бурям. Гул ремонта, крики бригад, визг инструментов – это был гимн выживших.
Война лишь делала паузу, чтобы перезарядить орудия. Внизу в доке, под ногами гигантов, кипела жизнь:
У «Дитя Грома»: Сотни сварщиков, как светляки в угольной шахте, запечатывали рану ангара. Искры дождём сыпались в бездну.
У «Железной решимости»: Краны с грохотом снимали исковерканную башню. Зелёные струи герметика шипели на свежих швах.
У «Молнии»: Фигуры в скафандрах, похожие на тени, лезли по израненному корпусу. Бело-голубой гель клубился, затягивая самые страшные раны, как космическая пена на кровавых ссадинах.
Наверху в галерее, тишина отступила. Зазвучали приглушённые разговоры, сдавленные возгласы. Техник поднял треснувший планшет, офицер связи вытер кровь с подбородка грубым рукавом. Но взгляды всё ещё цеплялись за истерзанные корабли – немые свидетели цены победы.
И высоко над этим кипящим муравейником, на освещённом мостике «Дитя Грома», силуэт Аманды Харон оставался неподвижным. Тёмная полоса на скуле, кулак на панели – знаки битвы, которые она несла так же неуклонно, как её корабли несли шрамы. Её взгляд, устремлённый в бескрайнюю тьму за стеклом, казалось, уже искал очертания следующей цели в ржавом хаосе Пояса Ирроникс. Пауза подходила к концу. Буря собиралась с силами.
Глава 20. "Фронтирское Спасибо".
Ангар D-7 – хаотичный ад победы. Пахло едкой плазменной гарью, сладковато-медным духом крови. Кислым потом. Дешёвым виски. Воздух густел от этого пойла. Гул вентиляции тонул в лязге брошенного оружия, стоне раненых, резких командах сержантов. Кроваво-красные аварийные фонари мигали, бросая дрожащие тени на искорёженные шлюзовые механизмы, груды конфискованных доспехов «Черепной Стражи». Искры аварийной сварки осыпались огненными слезами. Полевой госпиталь. Арсенал. Помойка войны.
Тара Бейли – эпицентр хаоса. Прислонилась к пирамиде трофейных винтовок Дравари, их угловатые формы контрастировали с измождённой фигурой. Пепельные волосы склеены кровью и сажей у виска. Тактический жилет расстёгнут – толстая, алая давящая повязка на бедре разрасталась. Левая рука сжимала полупустую бутылку Solstice Bolt. Правая – держала за толстую цепь отрубленный жвала арахнида. Коричневатая жидкость капала на заляпанный пол. Единственный зрячий глаз (левый заплыл от удара) впился в тебя с животной интенсивностью.
– ХАРКАНЕЦ! – Её голос взревел, перекрыв гул. Оттолкнулась от ящиков, игнорируя пронзительную боль. Ботинки с подбитыми шипами грохотали, сокращая расстояние с пугающей скоростью, вопреки хромоте. Лицо побелело от боли, в глазах помутнело, но ярость гнала вперёд, как таран, – Наш приз, ублюдок! Где?!
Её отряд ПСР, закопчённые, измотанные – инстинктивно отшатнулся, образуя полукруг. Ожидая выплеска ярости. Дмитрий замер. Волосы на затылке встали дыбом. Холодная волна пробежала по спине, несмотря на духоту ангара. Пальцы сами сжались в кулаки. Она остановилась в сантиметре. Жар от её тела, запах – порох, дешёвый виски, медная сладость крови – ударили в ноздри. Дыхание рвалось, горячее, налицо.
– Осколок за возможность блокировать фот Мирта, – голос юноши резал тишину, ледяной, безликий. – Это выгодная сделка, что приведёт нас к победе.
– Сделка? – Хриплый, уродливый смех вырвался с губ Бейл, больше похоже на приступ кашля, – Хранилище Скорпио! Жвала! – Тряхнула цепью со жвалами, загрохотав им перед лицом. Коричневая капля шлёпнулась на сапог. – Кровью оплачен! Нашей! Отдали уродам!
Софи (из комлинка, безжизненно ровный тон, контрастирующий с истерикой): — Архи-Провидец Валентир вывез артефакт «Слеза Виремона» 12.07 станционного времени. Биометрия командира Бейли: Адреналин – 190 уд/мин, кортизол – критический, потеря крови – 12%. Попытка повреждения контейнера категории 9А зафиксирована в 12:05:43. Сдерживание осуществлено часовыми Сектора «Омега». Угроза: «Эпсилон» (поведенческая нестабильность, риск нападения на союзный персонал).
– Всё трофеи были наши! По твоим словам! — взгляд вернулся, грубый, обжигающе личный, прожигая броню спокойствия, – Мы принесли тебе Карнак на блюде! А ты – выкинул это всё!
Мгновение. Хаос ангара – крики, лязг, стоны – схлопнулся в белый шум. Только свистящее дыхание Тары и глухой стук капли с зуба о пол.
Затем... Резкий шаг вперёд, игнорируя вопль раны, – ВОТ! – Голос прогрохотал, низкий, опасный. Швырнула цепь со жвалами арахидов в грудь. Резкое движение вырвало стон – не ярости, а настоящей, рвущей плоть агонии. Бейли шатнулась, едва удержавшись, схватившись за бедро выше повязки, пальцы впились в ткань комбинезона. Тёплая, липкая масса ударила. Кровь и слюна залили ладонь, проступив сквозь пальцы. Зверский запах проник в ноздри.
Глаза, синие, как плазма, не отрывались. Бросая вызов, – Посылка для лорда-командующего, – прошипела наклоняясь. Брызги слюны коснулись челюсти, – А также напоминание. Берёшь моё – платишь этими.
Дмитрий сжал швала крепче. Шершавость эмали, острота сломанного корня, липкая теплота крови. Боль от давления – ничто перед тяжестью её взгляда.
Тара резко развернулась, волна головокружения заставила качнуться, схватиться за край ближайшего ящика с боеприпасами. Тяжело припадая на ногу. Поза излучала свернувшуюся ярость, как разогретый ствол.
– ОЙ! МЕДИК! – рёв Бейли, хриплый и звериный, разорвал внезапно наступившую тишину, заставив вздрогнуть даже самых закалённых. Багровый луч аварийного фонаря выхватил её профиль в клубах дыма – искажённый болью, но непреклонный. Девушка ткнула в дрожащего санитара: – ЭТУ НОГУ – АМПУТИРОВАТЬ ИЛИ ВОЗЬМЁШЬСЯ ЗА РАБОТУ?! СЛЫШИШЬ, ЧЕРВЬ?!
Заковыляла прочь не оглядываясь. За спиной девушки отряды ПСР стояли как вкопанные. Молчание, тяжелее брони. Лишь один – коренастый гренадер с перевязанной глоткой – нервно щёлкнул предохранителем на дробовике, его взгляд метнулся от тебя к удаляющейся фигуре командира.
Оставила стоять с тёплым, липким комом хитина и плоти в окровавленной руке, под тяжёлыми взглядами бойцов ПСР. Жвала арахнидов пульсировал в ладони, как второе сердце, наполненное гневом и болью. Гул станции оглушил, не в силах спрятать звон в ушах от слов Бейли. Запах гнева, пороха, крови и виски повис объявлением войны.
Взвешивая в руке отрубленный жвала, Дмитрий отчётливо чувствовал груз произошедшего. Взрывной заряд эмоций, скрывающийся за молчанием, вспыхнул внезапно — как искра в сухом порохе.
Ангар гудел. Визг резаков, лязг амуниции, стоны раненых – симфония ада. Копоть, масляные лужи. Пахло гарью, кровью, мазутом, виски. ПСР и отряды патрульной охраны станции замерли, нервный полукруг. Воздух наэлектризован.
Дмитрий стоял, сжимая окровавленное жвало. Гнев кипел под маской. Видел, как Тара, грубо перевязанная, пригубила из бутылки, бросила уничтожающий взгляд. Игнорировать – нельзя.
Шагнул вперёд. Сапоги глухо стучали, намеренно громко. Голос – низкий, резонирующий, удар по наковальне: – Начальник охраны станции Бейли! – звание прозвучало вызовом, – Место знаешь? В карцере. Или контракт онулируется. А всех твоих людей дом Харканс выгоняются со станции. Устав не тряпка. Не стоит об него потираться. Соблюдай субординацию. Или найду того, кто сможет. – Голос Дмитрия стал тише, но каждое слово падало, как слиток свинца. Мышцы на скулах заиграли под кожей. Он разжал кулак со жвалом арахнида медленно, нарочито, словно выпуская яд. Тёплая, липкая масса упала на замасленный пол с глухим шлепком.
Тишина утяжелилась. Даже визг плазменного резака стих. Все смотрели на Тару.
Она медленно опустила бутылку. Уголки губ поползли вверх. Не улыбка. Оскал. Хищный, опасный. – Моё место? – Голос резал тишину, как бритва, – Там, где я проломила череп последнему кадету «Стражи» на мостике «Карнака»!
Шагнула навстречу, игнорируя хромоту. Синий глаз пылал, – А твоё, Харканс? – Титул опущен намеренно. – За столом в «Куколке»? Где прячешься за протоколами и лжёшь?!