Усмешка застыла. Дмитрий выпрямился, рёбра ныли, голос стал тихим, тяжёлым, — Тот человек? Получил нагоняй от патриарха. Лично, — на миг повисла тяжёлая пауза, — за Арктур. За Чёрное солнце. Оказалось… слишком гуманно. Слишком много пленных. И мало пепла. Патриарх считает… я был мягок. К врагам. И… – взгляд стал стальным, пустым, – к своим.
Кейл замер. Слова «нагоняй от патриарха» повисли свинцом.
Монотонно, глядя сквозь пространство, Дмитрий продолжил: — Месяц. Тридцать дней. Чтобы голова Мирта – у ног патриарха. Сайлекс Прайм – пепел, — юноша махнул рукой, — Род Вольных Торговцев Харкан… покидает станцию. И если я не выполню свою миссию, то оставят меня здесь. Напоминанием. Или… наказанием, — усмешка молодого человека сквозила безнадёжностью.
Коридоры к апартаментам "Куколки" встретили стерильно-роскошным безмолвием. Полированный нефрит. Тёплый свет перламутровых стен. Аромат терранских специй и вельтранских цветов – приторно-сладкий. Тишина поглощала шаги. Резкий контраст с грязью доков ошеломлял.
Молчание. Шаги Кейла – размеренные. Дмитрий шёл тяжелее прихрамывая. В стерильном сиянии он ощущал себя запачканным привидением.
-"Остаться... Здесь. На "Фронтире". Снова", — размышлял молодой человек, и леденящий страх сдавил горло, — "Как тогда. После... матери. Когда род списал со счетов. "Пропавший без вести". Удобно. Десять лет. Голод, грызущий душу. Презрение... И вот – опять. Вечность в клоаке. Где грязь сожрёт, оставив озлобленного зверя. Теперь – с ненавистью Тары, её людей... и грузом вины за её слом.
Ладонь прижалась к сканеру. Гермодвери разъехались. Интерьер "Куколки" предстал безупречным и безжизненным: мебель под чехлами, картины за стеклом витрин, виртуальные окна с видами на вельтранские сады. Нетронутые поверхности покрывала ровная пыль.
Кейл замер на пороге, окидывая взглядом пустующую роскошь. Голос сержанта громко прозвучал в гробовой тишине: — А что… не так уж и плохо.
Дмитрий застыл, медленно поворачиваясь. Бровь поползла вверх, — Неплохо? — слово эхом отдалось в пустоте.
Кейл встретился с глазами юноши, — Вы станете королём Пограничья, — повисла мимолётная пауза. Взгляд сержанта сквозил сталью, — А не… мелким наследником, — мужчина сделал шаг вперёд, — Здесь – ваша власть. Выкованная вами на костях и ржавом железе, — голос упал до ядовитого шёпота, — Не подачка от рода.
Короткий, скрежещущий смех вырвался у Дмитрия, — Король? Король чего, Кейл? Грязи? Голода? Бесконечной войны за глоток чистой воды? "Пограничье" – адская яма, где выживают твари! Я стану отбросом. Отбросом, который цивилизованные миры сбросили сюда, чтобы не вонял! — юноша шагнул к сержанту, тень накрыла мужчину. Глаза горели лихорадочно, — Царём помойки? Вот твой великий план?
Кейл не отступил. Голос – опасный шёпот, — А там – лучше? — мужчина кивнул, намекая на родовую планету Харканцев, — Презрение патриарха? Взгляды: «Выживший обломок. Дикарь, — вновь повисла пауза.
Глаза сержанта впились в лицо юноши, — Прелесть Фронтира, Молния? Здесь вас видят. Настоящего. Со шрамами. С грязью. С честью, которую род Харканц продал, — Кейл скрестил руки на груди, — Там – вы вечно младший сын. Чужак. Пятно. Дело не в десяти годах. Внутри рода – война. Тихая. Грязная. Вы... уже проиграли. Ещё до начала.
Дмитрий вскинул голову, лицо побелело: — Что?! Что тебе известно о моей семье, сержант? О войнах, в которые не посвящают солдат? Ты мелкая сошка! Не смей…!
Кейл перебил холодно, — Могущественные семьи редко чисты, командор. Под их основанием – кладбища. Преданных слуг. Неудобных родичей. Честных наследников, — взгляд мужчины стал жёстче, — Кости белых ворон удобряют власть. Универсальный закон. Харкансы – не исключение.
Дмитрий сжал кулаки, боль вскрикнула. Дыхание участилось, голос сорвался на хрип: — Мои руки в крови, Кейл. Убивал. По приказу. Ради выживания. Ради, — молодой человек подавился словом, — Но я не… я не…
Недоговорив, резко повернулся к иллюминатору, спина напряглась, как тетива, — Вон. Немедленно. На пост. Это приказ.
Кейл не двинулся. Взгляд - смесь жалости и уважение. Голос мужчины прозвучал тяжело, — Потому ты и последний настоящий Харканец, Молния, — сержант сделал ударение на «настоящим», — Единственным, у кого есть... честь. Не титульная. А та, что здесь, — Кейл ткнул кулаком в грудь, — Которая не даёт уснуть после того удара в ангаре. Что заставляет платить миллион за слом, который вы ей нанесли. Я знаю тебя, Дим. Ты уже скорей всего платишь за лечение Бейли. Как это делал в прошлом. С нами, с корвета Молния, — взгляд Кейла стал жёстче, — Именно за эту честь тебя ненавидят в роду. Ты укор их гнили. Поэтому я с тобой.
Кейл резко развернулся, не дожидаясь ответа. Сапоги глухо стукнули по полированному нефриту, звук эхом разнёсся по мёртвой роскоши. Мужчина растворился в золотистом полумраке, оставив дверь распахнутой.
Дмитрий стоял недвижимо, лицом к призрачным садам. Отражение в виртуальном стекле – искажённая тень в грязной униформе на фоне невозможной красоты. Слова Кейла бились в висках: —"Самый настоящий Харканс… Упрёк их гнили…"
Рука потянулась к запёкшейся крови Тары на рукаве. Скверна стала физически ощутимой, невыносимой. Молодой человек сорвал мундир, треснули швы, швырнул ком ткани на зачехлённый диван. Клочья – осквернение безупречности.
Тишина "Куколки" сгустилась, тягучая, приторная, удушающая. Не покой – звенящая пустота, подчёркивающая бурю внутри и кипящую внизу ненависть. Король? Повелитель свалки? Или пешка в родовых играх?
Юноша направился к стойке из чёрного стекла, нашёл флягу "Заратустры '47". Сорвал пробку. Долгий, обжигающий глоток виски не смыл привкус горечи и крови. Лишь добавил жара.
***
Роскошь погрузилась в хаос. Воздух стал ядовитым коктейлем — приторная сладость цветов смешивалась с кислым духом прокисшего эля. Вонь дешёвого виски "Заратустра". Запах несвежей еды.
Полированный пол исчерчен грязью, залит липкими лужами. Пустые фляги, словно гильзы, валялись повсюду. Шелковый ковёр покрыт пеплом и тёмным пятном рвоты. Виртуальные окна упрямо демонстрировали сады Вельтры – яркие, насмешливые. Единственный свет – надтреснутая лампа, бросающая дрожащий жёлтый овал на Дмитрия, сидящего на полу у стойки. Рядом – полупустая фляга.
Молодой человек поднёс флягу к губам, глотнул. Виски размывал границы кошмара, не давая сбежать. Внутри бушевала междоусобица:
Голос патриарха недовольно бурчал, —Слабость! По Кодексу, Бейли – труп! Публично! Вспомни Кассиана. Оруженосец усомнился – пристрелил. Чисто. Уважение. Ты позволил ей жить. Платишь! Позор! Слабость разъедает сталь. Устрани угрозу. Убей.
Ему вторил женский голос матери, — Сильный прав? Да. Но сила Фронтира – в честности. Ты пообещал трофеи – отдал чужакам. Тара имела право на ярость. Ударил ниже пояса. Нарушил правила. Авторитет куплен страхом? Страх – плохой фундамент. Плати. Но знай – не искупит удар. А лишь покажешь, что ты ЧЕЛОВЕК, не машина, как кузен-ублюдок. Сильный бьёт честно. В лицо.
Дмитрий сжал флягу застонав. Перед глазами молодого человека появились картины воспоминаний.
Банкет Возвращения. Он в грубом мундире – волк в загоне. Дед, патриарх: —…возвращение внука… выживания. Надеюсь, фронтир не оставил глубоких шрамов на его… душе.
Повисла пауза, и сотни глаз впились в фигуру. Оценка. Презрительное сожаление. Жар позора залил лицо. Шрамы на руках горели клеймом.
Возник образ картинной галереи рода. Дмитрий просто осматривал портреты своих предков. Как возникла кузина Элисса, похожая на фарфоровую куколку. Девушку сопровождали подруги прихвостни. Шёпот. Искусственный вздох, парчовый платок к носу, — О, Божечки, Дмитрий… здесь пахнет… овощной гнилью? Или… мазутом? Ужасно въедливый запах.
Прозвучали нарочито подавленные смешки. Молодой человек прошёл, сжав кулаки до хруста. Юноша чувствовал себя навозным жуком в дорогом бутике.
Дмитрий резко переместился в тренировочный зал. Перед ним стоял кузен Кассиан – идеал, олицетворяющий собой дом Харканец. А рядом с ним юноша - лакей, что неловко уронил тренировочный пистолет. Молодой человек, её совсем мальчишка замер в ужасе. Повисла ледяная тишина. Ни слова. Мгновенное движение – лазер вспыхнул! Резкий запах озона. Ослепительная вспышка. Тухлый хлопок. Тело лакея рухнуло, между глаз дымилась маленькая чёрная точка. Кассиан убрал свой лазерный пистолет.
-Неуклюжесть – угроза. Её необходимо устранять, — ледяной взгляд кузена скользнул на силуэт Дмитрия, — Видишь, кузен? Настоящий Харканс не позволяет себе и окружению совершать ошибки. Ведь они приведут к падению.
Молодой человек отпрянул в темноту, спина вжалась в холодную стену. Во рту – привкус ужаса и меди. Вот – идеал. Тот, кем должен был стать.
Дмитрий вздрогнул, вынырнув из кошмара. Прошло восемь часов. Апартаменты превратились в отражение его души.
Молодой человек сидел на полу у стойки, полупустая фляга в дрожащей руке. Одежда – грязная тряпка. Глаза – кровавые провалы. Смотрел в пустоту, видя призраков.
Два голоса рвали сознание. Голос патриарха, сквозивший холодностью и отчуждённостью, — "Слабость! Устрани угрозу! Убей! Бейли – нарыв! Ты предал Кодекс! Ты – не Харканс!"
Женский голос шёл в пику, — Сильный бьёт открыто! В лицо! Тот удар... был подлостью. Ты нарушил свои правила. Расплачиваешься болью. Не рёбра – совесть!
Яркая вспышка озарила сознания. Перед Дмитрием на миг появилась Тара в ангаре. Ярость. Доверие, растоптанное в грязь. Пустота глаз в лазарете. Не ненависть. Ничего больше не было. И это вызывало ужас.
Дмитрий медленно осознавал, что отвращение к Кассиану, к своему роду – справедливо. Но сильнее было отвращение к себе. Не за то, что не убил. За подлость удара. За предательство собственных правил. Он поступил как трус.
Молодой человек поднялся. Шатко. Опёрся о стойку, оставив жирный отпечаток. Взглянул на отражение в осколке экрана. Лицо незнакомца – измождённое, безумное. Не наследник. Не командор. Отброс.