- Держись, Молния, — голос из динамиков шлема был ровным, как гул реактора, заглушающий боль. Магнитные сапоги лязгали по палубе. Ритмично. Неумолимо, — Осталось немного. Каких-то сорок метров.
Стерильный белый туннель плыл перед затуманившимся взором Дмитрия. Каждый шаг Кейла отдавался в рёбрах молодого человека взрывом разбившегося стекла. Костяной стимулятор жужжал отчаянно под туникой. Тщетно. Импульсы тонули в море боли. Мимо мелькали инженеры, запечатывающие микротрещины в стенах. Инструменты шипели, как разъярённые змеи. Охранники на КПП замирали. Широко раскрытые глаза скользили по окровавленной форме, пустому взгляду. Молча расступались. Сервисный пандус встретил клаустрофобией и смрадом горелой изоляции.
Показатели критические. Петля псионической обратной связи нарастает. Отёк в секторах 7 и 11 кортекса. Немедленное прекращение активности… Голос Софи, имплантированного ИИ, резал нервную систему тонкой, холодной иглой.
Клеймо Шилы на предплечье – печать мёртвой империи, врезанная в плоть – горело не болью. Видения накатывали, смывая реальность:
Мирт Валентир на троне из сплавленных черепов. Смех императора – скрежет камней в безвоздушной пустоте.
Тело Тара Бейли разрывается изнутри щупальцами чужой кибернетики. Беззвучный крик застыл на губах. Воспоминание-удар: синий разряд нервного хлыста, освещающий лицо женщины – не боль, а шок и... разочарование?
Осколок Карнака, душащий целые созвездия цепями тёмной энергии. Гиперборейский холод проникал в кости.
- Кейл… – голос Дмитрия захлебнулся кровавой пеной, — Аккорд… Горит… Силекс…
- Да, Молния, именно так, – отрывисто бросил мужчина, не сбавляя шага. Броня скрипела под нагрузкой. Пот заливал глаза под шлемом, смешиваясь с едкой пылью 'Фронтира', — Мы пришли Дим.
Оба вывалились из пандуса в эпицентр ада – вестибюль Главного медицинского. Хаос ревел, обрушиваясь на остатки сознания. Медтехники с травматологами носились между койками. Голоса сливались в пронзительную какофонию кодов сортировки. Наёмник «Золотого Клыка» бился в конвульсиях на носилках. Половина лица – расплавленный воск и запах палёной кожи. Дипломат Ланари, эфирное тело мерцало от боли. Одно щупальце оторвано, светилось ядовито-зелёным соком на полу, шипящим на плитке, прожёгшим дыру в покрытии. Инженеры, обожжённые охлаждающей жидкостью, обмотанные бинтами, пропитанными розовой антисептической пеной. Воздух вибрировал от криков. Гудел от оборудования. Вонял антисептиком, горелой плотью и страхом.
Двадцать шагов.
Доктор Морвин. Стояла у входа в Частный отсек 3 – неподвижный серый монолит на фоне ослепительной стерильности. Глаза-бездны мгновенно нашли Дмитрия. Оценили. Ни тени сочувствия. Только обсидиановые зрачки, сузившиеся на долю миллиметра, сканировали поток данных с убийственной скоростью. Резкий жест – пальцы-скальпели чуть согнуты, готовые к микроскопической коррекции. Репульсорные носилки выплыли из отсека. Беззвучно скользя к ним.
Десять шагов.
Ноги Дмитрия предали. Юноша подкосился. Кейл застонал. Напрягся, удерживая двойной вес. Броня затрещала. Клеймо Шилы на предплечье вздрогнуло. Не боль – ледяное копьё, вонзившееся в ствол мозга. Мир опрокинулся. Звуки слились в рёв. Свет распался на искры.
Пять шагов.
- ДОКТОР! – кричал Кейла, пробиваясь сквозь гул. В голосе – настоящая трещина, скол на гранитной уверенности. Морвин не дрогнула. Ни единым мускулом. Тон, холодный и режущий, как скальпель из вейлстали, пронзил хаос: - Нейростабилизаторы. Протокол «Сигма». Рефрактерная травма. Сейчас.
Три шага.
Тьма сгущалась по краям зрения Дмитрия. Сжимая мир в туннель. В конце – только безжалостные, поглощающие свет ониксовые зрачки и бледное, как лунный камень, лицо. Броня Кейла под щекой – ледяной утёс. Единственная реальность. Репульсорные носилки скользнули под молодого человека – призрачно, мягко, обманчиво невесомо. Один шаг. Рука Дмитрия, скользкая от крови и пота, дёрнулась вверх. Не к помощи. Не к спасению. Инстинкт загнанного зверя.
Клеймо Шилы взорвалось. Не пульсацией – ледяным суперновым в предплечье. Безумие хлынуло пронизывающим морозом, смывая последние осколки реальности:
Силекс Прайм: Не планета. Чудовищный механический труп, пронзённый чёрными шпилями Могил. Из них сочилась тьма, пожирающая свет звёзд. Он чувствовал её холод на коже. Вдыхал запах распада металла и космической гнили.
Голос: Не звук. Давление в костях. Вибрация в зубах. Пожирающий разум голос: — "СЖЕЧЬ. ЗАПЕЧАТАТЬ. ИЛИ СТАНЕШЬ ПРОХОДОМ".
Мысль, от которой веяло запахом древнего камня и космического холода, лишённого звёзд. Приказ, вбитый молотом в самое нутро.
Перед глазами Дмитрия вновь возникла Тара Бейли, чей образ не был видением. Это было ощущение – холод лезвия на горле, запах озона от нейроного хлыста, пустота в глазах, глубже Пояса Ирроникс.
-Моя вина. Мой удар. Подлый. Бесчестный, — в бреду произносил про себя молодой человек, чувствуя, вину, что стала физической тяжестью, пригвождающей к носилкам.
- Шила… – имя вырвалось не звуком, а кровавым пузырём на губах, последним выдохом перед падением в пропасть, — Сжечь Силекс. Запечатать Могилы. Единственный якорь.
Затем для Дмитрия наступила тишина. Не пауза. Абсолют. Звук вестибюля – выключен. Свет аварийных ламп – погашен. Боль – исчезла. Ощущение тела – растворилось. Сознание оборвалось, как перерезанный трос, удерживающий шлюпку над бездной.
Последним, что увидело что-либо, прежде чем криогенная пустота поглотила целиком, было лицо Морвин. Наклонившееся. Близко. Взгляд вулканического стекла не отражал света – он поглощал его. И в них не было ни тревоги, ни сожаления.
***
Частный Отсек 3 был гробницей из кристалла и стали. Тишина здесь была глухой, искусственной, нарушаемой лишь ритмичным, механическим гулом – симфонией аппаратов, державших тело на грани бытия. Воздух пах стерильным холодом, озоном от работающих генераторов и едва уловимым сладковатым запахом некротической сыворотки, капающей в вены.
Дмитрий лежал на репульсорной платформе, похожий на изваяние из бледного воска. Крепкое тело, обычно излучавшее напряжение и силу, было беспомощно, привязано эластичными полями. Лицо под прозрачным кислородным куполом – безжизненно, резкие черты сглажены наркотической анестезией и глубокой комой. Только микроподергивание века, вызванное хаотичными всплесками мозговой активности, выдавало бурю, бушевавшую в запертом сознании и подпитываемую пылающим символом порабощения на сгибе левой руки. Оно пульсировало тусклым, нездоровым синим, как гниющее сердце в глубине, свет то слабел, то наливался ядовитым сиянием в такт всплескам на нейроскане.
Тонкие иглы-катетеры, воткнутые в основание черепа, излучали тихий, высокочастотный писк. Они вели отчаянную борьбу, подавляя псионическую обратную связь от канала безумия. На голографическом проекторе над койкой мерцали трёхмерные карты нейронных путей. Агрессивные красные сгустки – аномальная активность от клейма – дёргались на голограмме, яростно бросаясь на невидимые барьеры стабилизаторов, оставляя кровавые шлейфы на доли секунды.
Незримые силовые контуры обволакивали грудную клетку. Тихое гудение – работа нанокомплексов, сращивающих трещины. Иногда под кожей пробегала рябь – микророботы залечивали следы битвы.
Прозрачные трубки подсвечивались голубым, очищая кровь. Жидкость в колбах меняла цвет с мутно-красного на янтарный.
Голографические проекции жизненных показателей парили над койкой. Зелёные линии пульса и дыхания мерцали искусственной ровностью, время от времени давая микроскачок – отголосок бури под поверхностью. Жёлтые зоны – нестабильность нейрохимии. Красная метка псионического стресса – пульсировала угрожающе, как сердце чужеродного паразита. Голос Софи был лишь тихим фоном в данных, её модуль заглушён протоколом «Сигма» – Морвин не терпела помех.
Доктор Анна стояла у медицинского пульта, профиль резок в холодном свете мониторов. Длинная нечеловеческая рука замерла на консоли, тонкие пальцы чуть согнуты, готовые к микроскопической коррекции. Тонкие проводки от запястья были встроены в панель, сливаясь с интерфейсом. Обсидиановые глаза прикованы к потоку данных. Лицо – непроницаемая маска концентрации.
В тени, за пределами стерильной зоны, застыл сержант Кейл. Лишь белый пар от дыхания под забралом выдавал жизнь в этой статуе из брони и тревоги. Шлем снят, зажат под мышкой. Широкое, щитообразное лицо изборождено морщинами усталости и немой, гнетущей тревоги. Большие карие глаза прикованы к неподвижной фигуре на платформе. Тяжесть неотступной мысли. Ожидание приговора. Пальцы медленно сжимали край шлема, полимер тихо стонал под нарастающим давлением. Дыхание его было громче, хриплее обычного, сдавленное усилием и напряжением.
Прошли часы. Или минуты. Время текло иначе. Наконец, Морвин оторвалась от консолей. Поворот – резкий, экономичный. Женщина подошла к прозрачной стене, разделявшей миры, и нажала кнопку интеркома. Голос – холодный и чистый, как стерильный скальпель-Сержант Кейл.
Мужчина вздрогнул, словно от разряда статики. Белое облачко дыхания под забралом дёрнулось. Шагнул вперёд, к стеклу. Тень накрыла мерцающие индикаторы.
- Доктор. Как он? — голос низкий, натянутый, как трос под нагрузкой.
Селлеанка не отвела взгляда. Бездонные глаза встретились с глазами сержанта через барьер.
- Состояние… критические. Стабильно тяжёлое, — слова Анны падали гирями. Кейл сумел лишь кивнуть, полимер шлема застонал под его хваткой.
- Физические повреждения под контролем. Рёбра срастаются. Кровотечения остановлены. Биофильтрация выводит токсины, — селлеанка сделала микропаузу, палец замер над интерфейсом, глядя на дёргающуюся красную метку, — Но угроза – здесь, — доктор легко ткнула пальцем в висок.
- Псионическая обратная связь от имперского клейма. Оно активировано на глубинном уровне. Не метка. Живой шрам на психике. Канал для… чужеродного. Данные показывают паттерны, не соответствующие ни одной известной псионической сигнатуре – только холод и давление, как гравитация чёрной дыры. Стабилизаторы сдерживают бурю, но не гасят источник, — безучастный голос Морвин заставил челюсть Кейла сжаться. Пальцы впились в шлем глубже, оставляя вмятины.