– Как думаешь, что случилось с городом?
– Ну, официально…
– Не официально, а как ты думаешь?
– Слушай, Егор, что ты от меня хочешь? Я уже говорил, что думаю и зачем я здесь.
– Меня зовут Знат.
– Ага, еще скажи, что ты всех убил.
– Ну не всех.
Фома хотел пошутить, но осекся. Поперхнулся воздухом и согнулся от кашля. Выпрямился, на темных глазах блестели слезы.
– С таким не шутят, колдун.
– Похоже, что я шучу?
Фома молчал.
Я почувствовала, как воздух в тоннеле стал свежее, лица коснулся легкий ветер.
– Выход близко.
Разрядить обстановку не получилось. Эти двое стояли и буравили друг друга глазами. Фома молчал, собирая картинку в голове, Знат ждал.
Меньше всего хотелось увидеть, как Фома наконец соображает, что к чему, а потом топор оказывается в голове Зната. Я больше не сомневалась, что Фома может убить, уже видела, как он это делал.
– Давайте выйдем отсюда? – жалобно попросила я.
Оба разом повернули головы ко мне и синхронно кивнули.
– Пока идем, рассказывай, что случилось с городом, утырок, – грубо заявил Фома, потряхивая топором.
– Пришло Лихо.
– Да то, что беда пришла, это мы в курсе.
– Ты не понял, – перебил Знат. – Не какая-то эфемерная беда, а Лихо, сама суть беды.
– Таких тварей не существует. – Голос Фомы разом сел. – Это все сказки. Как Великий дуб, избы, открывающие пути в другие миры, и прочая фантастика.
– Ты только что спал в Ладном лесу, он тоже сказка?
– Я не понимаю. Не понимаю!
Фома обхватил голову руками, уронив топор. Лезвие звякнуло о каменный пол, стены отразили звук, и все стихло.
Но потом нам в спину прилетел свистящий шепот: то самое Лихо зашло в тоннель.
– Яна, выводи нас, – сказал Знат.
Я знала, что мы там увидим. В конце тоннеля не было никакого снега, февраля, капризной зимы, которая как дальние родственники: приезжает на пару дней, выпивает все соки и уезжает далеко за полночь. В конце тоннеля было огромное золотое поле. От поля пахло пылью, солнцем и дождем. И это поле ждало Зната.
Я быстро пошла туда, откуда дул ветер, задела ногой упавший топор, вздрогнула.
Знат тащил ошалевшего Фому.
– Тоже мне великий мститель.
Невозможно было удержаться от ехидного комментария. Особенно когда на пятки наступало Лихо.
Фома зло пыхтел, мигали лампочки, по ногам пробегали какие-то мелкие существа, природу которых я в темноте не могла разглядеть. А потом лампочки разом погасли, и нас ослепило поле.
Знат принадлежал полю. Все его детство прошло среди золотых ростков пшеницы, все сказки, которые ему читал дед, гуляли вокруг полевых жителей. Поле кормило, поле укрывало, поле пугало.
Дед запрещал ходить в поле ночью. Говорил, что ночное поле так же опасно, как ночной лес. Но категоричные запреты без объяснения причин действуют всегда ровно наоборот. Наверное, дед все-таки хотел, чтобы Знат познакомился с полем и его обитателями. Подружился с ними и узнал правила. Со всякими-разными главное – соблюдать правила, которые едины для явного и ладного миров.
Мальчик приехал осенью, последний раз в этом сезоне. Дальше был выпускной класс, подготовка к экзаменам – не до деревни с ее просторами.
Ты только бабке не говори, что на архитектора идешь, – смеялся дед. – Она не поймет, будет тебе говорить, что профессия невостребованная и надо быть тебе юристом.
Знат улыбался и кивал.
Он проснулся посреди ночи от странного чувства, что его ждут. Быстро оделся, взял фонарик и вышел из дома. Участок деда с бабкой был на самом краю деревни, рядом проходила промятая тракторами и комбайнами дорога, словно граница, пересекая которую попадаешь в страну пшеницы и кукурузы. Культуры менялись на поле каждый год: кто-то говорил, что, чтобы земля не вырождалась, надо давать ей отдыхать. Иногда вообще не засеивали, давали старым семенам взойти и полечь, образовав культурный слой. Этот год был тот самый, когда сорняки и культурные побеги переплелись между собой за лето и росли буйным разноцветным ковром. Посреди поля стоял высокий черный силуэт и ждал.
Знат пересек дорогу и зашел на территорию навьих.
Его сразу поприветствовали, схватив за щиколотку, куснув ботинок, и с хихиканьем скрылись в зарослях репейника. За это лето поле выпустило из себя всю дикую растительность, которая только могла скопиться.
В городе никто не знает этих секретов, некогда останавливаться и смотреть, проще пробежать мимо, даже не догадавшись, что сзади семенит куриными лапками кикимора.
Поле не хотело отпускать Зната, словно чувствовало, что мальчик настолько погрузится в учебу, что уже не будет времени на деревню. А потом захватит взрослая жизнь, вытесняя из памяти все, что когда-то знал маленький Знат. А потом…
Поле очень хотело предупредить, что может случиться потом, но лишь посоветовало всегда помнить, где его корни. И в самый последний момент идти к полю. Там, где все остальные отвернутся, поле примет и защитит.
Знат это хорошо запомнил. Благодаря полю он научился не удивляться.
Когда глаза более-менее привыкли к свету, я посмотрела на своих спутников. У Зната по щеке медленно стекала слезинка. Я сначала решила, что это от слепящего света, но это оказалось совсем не так: он смотрел на поле, будто это было его самое родное и важное место.
Фома испуганно озирался, заглядывал обратно в тоннель и явно не находил себе места.
Знат вышел в поле, провел руками по колосьям, уже успел насажать на пальто репейник, улыбнувшись, размял в пальцах колючий помпончик.
– Ну что… – Он посмотрел на Фому. – Теперь ты можешь меня убить.
С этими словами он раскинул руки. Фома непонимающе посмотрел на Зната, топор в его руке явно стал очень тяжелым и никчемным.
– Ну же, – подначивал Знат. – Сделай это! Ты ведь так хотел убить палача.
– Ты не палач, – замотал головой Фома.
– Я же тебе признался. Ты хотел найти убийцу своих родных, ты нашел. Теперь отступаешь?
Фома молчал. Я все-таки вообще не разбираюсь в людях. Так себе специалист по человеческой психологии. Фома не сможет.
Из тоннеля отвратительно запахло гнилью. Я почувствовала, как со спины приближается Лихо, язык свернуло в свой огромный рот и быстро-быстро перебирает длиннющими руками. Иногда цепляется за редкие шпалы ступнями-лыжами, но продолжает двигаться к нам. Лихо было в ярости, это чувствовали все. Лихо обманули, обвели вокруг пальца, обещали пир.
Лихо нужен был Знат. Оно делало все, чтобы мальчик никогда не вернулся в поле. Но кривую логику чудовища обошли.
Я достала из кармана свой ключ и повесила на грудь, с ним было спокойнее.
– Убей меня! – От этого крика Фома вздрогнул и уронил топор.
За спиной засвистело, запахло падалью, плесенью, гниющим мясом. Я почувствовала, как подступает к горлу содержимое желудка, пусть там давно уже было пусто.
Лихо вылетело в поле, визжа и размахивая языком, обожглось о колосья, сбило с ног Фому, пролетело мимо меня и бросилось на Зната.
Тот успел нырнуть в самую гущу растительности и спрятаться, длинные руки схватили только воздух.
Лихо заозиралось, стало вертеть головой, увидело Фому и противно зашипело. Бросилось на него, повалило на землю.
– Трус-с, не способен даже такую малос-сть с-сделать!
Лихо вдавливало Фому в землю все глубже, тот синел. Я нашла среди зарослей топор и метнула его в спину Лихо. Вопль оглушил, в ушах зазвенело.
Топор торчал между выпирающими лопатками, а из-под лезвия топорища лилась черная жижа. Жижа капала на Фому и обжигала. А Лихо продолжало вопить.
– Оно тебя не видит, – прозвучал рядом голос Зната.
Я обернулась. Знат сидел среди колосьев и улыбался.
– Зачем тебе умирать? Может, не надо? – с надеждой спросила я. – Я не понимаю.
– Надо, я больше не пронесу. – Он пожал плечами. – Теперь нести тебе.
– Что нести? Ты мне ничего не давал. Ключ нести?
Не знала, что Знат умеет хитро улыбаться. Он постоянно улыбался, но то были дежурные улыбки без эмоций.
А от этой улыбки мне стало очень тоскливо.
– Почему ты должен умереть?
Может, если мой мир, нормальный мир, жив, то и у Зната есть шанс?
– Потому что я там уже давно умер. – Лицо Зната стало отрешенным. – Мне домой уже не вернуться, а здесь я больше находиться не могу. Ты поймешь почему, ты все узнаешь, тебе подскажут. Как подсказывали мне. Придет Горицвет и все расскажет.
– Кто? Что он расскажет?
Топор прилетел внезапно, вонзился Знату в грудь, пробив солнечное сплетение и почти по самый обух утонув в теле. Молодой человек спокойно перевел глаза на рану, посмотрел, как льется алая кровь по свитеру. И так же медленно и спокойно опустился на спину в густые золотые колосья.
Я закричала, обернулась посмотреть, откуда прилетело оружие.
Фома стоял возле тоннеля в странной позе, кожа его была синяя, как язык Лихо, самого Лихо нигде не было видно.
Я склонилась над Знатом.
Тебе не надо умирать, – прошептала я, глядя в открытые, но уже пустые глаза последнего знающего. – Ты обещал, что я отсюда выберусь. Ты сказал, мне надо что-то нести. Ты не ответил на кучу моих вопросов.
Достаточно было одного удара, одного, а не десятка, который я нарисовала. Десяток резаных ран я чувствовала на своей душе.
Я осторожно коснулась сначала лба Зната, потом его глаз. Поцеловала кончики пальцев и коснулась губ.
Поле стало обвивать тело – сначала вытолкнуло ненужный кусок металла, затянув рану нежными побегами, запуталось в волосах, забралось под пальто.
Я плакала и смотрела, как земля забирает Зната. Если бы я рисовала мультики, то это был бы этюд, в котором тело возвращается домой. Не тело, душа. Его тело давно погибло в метро. В самом длинном отстойнике, где поселилось Лихо.
Я не забывала картину, ее у меня просто забрали. Просунули свою длинную лапу между дверями и утащили. Поставили здесь, чтобы насмехаться над всеми.