В голове стало очень пусто.
И на меня обрушилось все, что знал Знат. Вся его сила, которая не могла больше жить в погибшем теле. Чужие голоса, обрывки эмоций. Вера, что можно все исправить, потому что тут свои законы.
И это, черт возьми, не сон.
Знат из этой ловушки уже не вернется домой.
А я, я еще жива, я еще могу выехать обратно из отстойника.
Осталось только понять как.
Фома трясся возле тоннеля, из него вылезало Лихо.
– Теперь я тебя вижу. – То, как оно произносило слова, вызывало отвращение, ему мешал длинный язык, фразы ломались о невозможно большую челюсть. – Теперь не скроешься.
Фома опустился на колени, пошатываясь, смотрел на поле невидящим взглядом, а потом резко подорвался:
– Люба?
Я прислушалась. С другого конца поля звал женский голос. Аука пришел забрать причитающееся себе. Фома бежал, спотыкаясь и прихрамывая, туда, где ничего не было. А потом с криком провалился куда-то за холм. Замолчал.
Место, где лежал Знат, теперь буйно цвело.
– Твоя очередь, – прошептало Лихо.
Оно двигалось ко мне. Поле обвило ноги, убежать не получалось. Голоса в голове кричали наперебой, создавая хаос:
– Уноси нас, уноси нас! Проснись там, проснись там! Просыпайся. Просыпайся. Просыпайся. Уноси с собой то, что тебе передали. Здесь оно больше не нужно.
Глаза закрывались, поле гасло, снова стали мигать красные лампочки. С каждым новым всполохом Лихо оказывалось все ближе и ближе. Коснулось меня, обняло. Я почувствовала мерзкий запах гнили и легкий аромат каких-то дешевых духов.
Меня потрясли за плечо.
– Девушка, хватит кататься!
Глаза с трудом открылись. Надо мной маячил красный берет дежурной по станции, я успела разглядеть на ее лице скатавшийся в комочки тональник и россыпь синих теней на щеках.
– Дома спать надо, – сказала мне дежурная и помахала рукой, чтобы я побыстрее покинула вагон.
Я вышла на станции.
Никакого взрыва тут не было, горел ровный белый свет, как и всегда. Спускались и выходили люди, поезда шумно приезжали на платформу и скрывались в темноте тоннеля.
Я медленно поднялась до середины лестницы, потом обернулась. Женщина стояла за моей спиной и медленно открывала огромный рот, из которого разворачивался длинный синий язык.
На меня смотрело Лихо.
Я положила руку на грудь, нащупала ключ и нахмурилась. Было ощущение, что выйти я вышла, но не это было целью Зната.
Он придумал, как можно избавиться от Лихо.
От существа, которое никогда не убить, потому что всегда за человеком будет идти по пятам беда, всегда смотреть белыми глазами, обвивая синим языком.
Но Знат что-то знал, что-то такое, что мне предстоит найти. Я посмотрела на ключ, кто-то задел меня, побежав на поезд, даже не оглянулся. Обогнул дежурную и влетел в последний момент в закрывающиеся двери.
Лихо ощерилось.
– Дежурному по станции просьба пройти в комнату полиции, – прозвучал голос в динамике.
Женщина выпрямилась, поправила синюю жилеточку и бодро пошла по станции прочь.
А я наконец-то вышла из метро, пообещав себе, что больше никогда туда не спущусь.
У меня столько имен. Чаще всего меня зовут просто кот или тварь мохнатая. Зависит от того, что хотят сказать. Я тебе сейчас расскажу кое-что очень важное, а ты тем временем решишь, что тебе с этим делать. Так-то ты можешь свалить отсюда, это не твоя борьба. Но такие, как ты, не валят. Не та природа. Знал бы ты, как мы страдаем от таких здесь. Гибнут пачками. Но я не бог, чтобы ходить и всех спасать. Это их дело.
Знат молча смотрел на толстого рыжего кота, который тыкал лапой в тесто, оставляя на нем шерстинки.
– Я бы сказал, что я тебе в этом помогу, но это не так. Знаешь, все эти правила, условности. Не я их придумал.
Кот облизал лапу и засунул ее в муку.
– Довольно портить пироги, – проворчал со шкафа домовой.
Кот снисходительно посмотрел наверх, но от теста и муки отстал.
– Короче, смотри: тебе придется грохнуть кучу народа, а если не сможешь закончить дело, то передать его другому.
– Погоди, что? – Знат не поверил своим ушам, но в этом мире все, что якобы кажется, то и есть на самом деле. Это он прекрасно понял за последние полчаса.
Кот махнул хвостом, подняв со стола белое облако.
– Зря я попытался по-вашему это объяснить. Смотри: тебе надо освободить сто душ, а если не получится, то передать дело другому.
– Так грохнуть или освободить? – уточнил Знат. – Это разные вещи.
– Слова сути дела не меняют.
КОТ?!
Гл. 7
На улице шел снег. Даже не просто шел, а густо валил, моментально засыпая все, что посмело выбраться из-под укрытия. Ветер гнал снежные хлопья по улице, заметал в открытые двери торгового центра. Мимо проезжали автобусы, выстраивались в очередь к остановке. Одна толпа людей сменяла другую, залезала в автобус и уезжала в центр живого района. Меня снова толкнули в плечо, побежали на уходящий транспорт, который уже закрыл двери. Можно было огрызнуться вслед. И я бы так и сделала – пару дней назад. Сейчас я стояла и жадно ловила каждый звук: гудок машины, выкрики таксистов и каких-то продавцов. Рядом стояла женщина и раздавала котят. Под ногами завибрировала земля – состав проехал в отстойник. Туда, где живет Лихо. От этой мысли стало неуютно.
На голове уже собралась приличная кучка снега, я ее смахнула, случайно насыпав себе за шиворот, озноб пробрал до самых костей. Живая.
Я живая, я выбралась, я все чувствую, и мой район живой. Живой, бурлящий, с людьми, автобусами, собаками – нормальный спальный район. Рядом с метро жизнь бурлит и сносит с ног, в окнах горит свет, на рынке выходного дня слышны привычные крики и ругань. Мимо проехал автобус, остановка которого была прямо возле дома. А дома ждала бабушка.
Меня кинуло в жар. Бабушка же даже не знала, где я была, а если меня действительно не было два дня? И думать не хочу, сколько беспокойства сейчас в моей тревожной бабушке. Бесполезный телефон оттягивал карман, ни позвонить, ни дату проверить, я про него и не вспоминала все это время. От сырого снега стали замерзать ноги, и я пошла в сторону своей улицы. Очень хотелось одновременно и оказаться дома побыстрее, и пройти через весь район, убедившись, что он действительно тот самый, где не было никакой бойни, никакого истребления, и люди не уходили отсюда, покидав все вещи. Их не выгоняли из собственных квартир только потому, что в центре проще за всеми следить.
А если это все было вранье Лихо?
Я отогнала эту мысль, пообещав себе подумать об этом после. Сейчас это не моя борьба, я дома.
Рядом с остановкой были рассыпаны крошки, и вокруг толпились голуби, оставляя отпечатки на белом снегу. Нормальная, привычная глазу картина. Мне даже показалось, что ушло ощущение постоянной паники: не надо бежать, ждать подвоха. Нет рядом никакого странного человека с топором.
Мне было хорошо и спокойно, пока я не заметила движение возле стены дома.
Я уже успела уйти от метро на соседнюю улицу и двигалась мимо панельной многоэтажки с окнами, из которых лился свет разных оттенков. Или просто черными, но со шторками, заваленными подоконниками, всем своим видом показывающими, что люди там живут и скоро вернутся.
Под самыми окнами вдоль стены бежало странное существо, закутанное в тряпки, только тоненькие ножки мелькали из-под них, а за существом хвостом волочился драный шарф. Оно двигалось, уткнувшись длинным носом в грудь, прячась от снега, по-птичьи поднимая сначала одну ногу, потом другую. Я замедлила шаг, существо покосилось на меня и еще быстрее засеменило прочь. Когда оно пробегало под освещенным окном, я обратила внимание, что ноги были куриные, в каких-то старых лоскутных штанишках, похожих на кукольные панталончики.
Мое сердце екнуло и свалилось в пятки. Неужели я все-таки не вернулась?
Но живой район, спешащие по своим делам люди, нормальные птицы без странной черной жижи, мокрый снег – все это было на самом деле. Мне на самом деле засигналила машина, внезапно решившая свернуть во двор. Но это странное существо… Я никого не встречала там, во сне, из всяких-разных. Не знаю, как они выглядят. Но я всем своим существом чувствовала: эта тварь той же природы.
У меня замерзли ноги, намокли волосы, я шла так быстро, что дыхание сбилось, а в висках стало стучать. Давала о себе знать моя привычка рисовать, а не гулять. Надо было срочно добежать домой, проверить бабушку, убедиться, что моя реальность никуда не делась, а существо – просто игра моего воображения. Уставшего, истерзанного воображения. Просто я так переживаю смерть человека, которого почти не знала.
Я гнала любые мысли о Знате подальше от себя. Каждый раз, когда они возвращались, в голове проносился топор, блестящее лезвие, которое влетало в грудь Зната. А потом его поглощало поле…
Я споткнулась о собственную ногу и чуть не улетела под очередные колеса. Водитель испуганно засигналил.
– Извините.
Уже окончательно стемнело, а снег все сыпал. Фонари светили разными глазами, споря со светофором, новые знаки на пешеходном переходе мигали. Отличная иллюстрация сумбурного хаоса в моей голове.
В квартире горел свет, я чуть не зарыдала от облегчения, нашла ключи, открыла дверь в подъезд и быстро забежала на третий этаж. Я не стала открывать дверь сама, переживая, что могу напугать бабушку. На звонок отреагировали сразу, затопали, загремели ключами с той стороны.
Вместе с теплом квартиры на меня вывалилась моя старушка и просто обняла. В глубине квартире метнулось что-то маленькое и темное.
– Ба…
Я не договорила и зарыдала.
Не помню, как мы вместе зашли в квартиру, как я разделась, машинально поправив веревочку с ключом. Не помню, как мыла руки и садилась на кухне за стол.
Когда бабушка нервничала, она начинала печь. Судя по заваленному пирогами столу, нервничала бабушка много. Мой организм вспомнил, что он очень давно не ел, и я буквально набросилась на пирожки.