Подниматься выше не хотелось. Ребенок плакал ровно на том этаже, где жила Фрида, захлебывался, словно он потерялся, а дорогу назад найти не может. Или его выгнали из квартиры за провинность.
Собрав волю или то, что от нее осталось, в кулак, я двинулась по ступенькам в сторону соседской квартиры.
На этаже было пусто, но звук плача доносился ровно от двери Фриды.
Я нажала на звонок, и ребенок замолчал.
Дверь открыла не Фрида. Видимо, это была ее сестра или кто-то из родственников, решила я.
– Тебе чего? – Она явно ожидала увидеть кого-то другого.
– Я хотела поговорить с Фридой.
– Нет ее дома. – Женщина уже хотела захлопнуть дверь, но любопытство ее удержало. – А на тему чего поговорить?
– Да так, про всяких существ разных, про Лихо.
Женщина вмиг посерела и быстро затараторила:
– Лихо? Нет, мы в это не лезем. Нам бы со своим разобраться. Дети приволокли в дом манилку, спрятали, теперь найти не можем. А Лихо – нет, с Лихо мы дел, слава Богу, не имели. Оно куда страшнее этой всей домашней шушеры.
На этаже открылись двери лифта, к квартире подошла Фрида.
– Добрый, милочка, тебе чего?
– Мне поговорить с вами надо. – Я успела вставить одну фразу, прежде чем соседка начала пулеметную очередь про всяких-разных и что я странное выспрашиваю.
Фрида нахмурилась, посмотрела на меня, потом на свою сестру.
– Их стало больше в последнее время, еще до того, как ты на два дня куда-то сгинула.
Она стояла на лестничной площадке, словно не хотела нести этот разговор в квартиру. Недовольно мяла в руках старую потертую сумку. Фрида выглядела куда старше своих лет. Недавно отмечала пятьдесят, а морщин и седины было на все восемьдесят.
– Общение с ними забирает твое время. – Глаза у Фриды были белесые, когда-то карие, а теперь мутные.
Я всегда сравнивала ее со своей бабушкой. Той было семьдесят, но никто не давал и шестидесяти. Получается, Фрида куда больше общается со всякими-разными. Раз такая разница во внешности.
– И ваше?
Зачем я это спросила? А если она из тех, кто о своей внешности печется?
Фрида сжала и разжала кулак. Отдала сестре сумку и прикрыла дверь, мы остались вдвоем.
– Тебе надо забыть все, что ты видела, откуда бы ты ни пришла, то место проклятое. С ними нельзя жить спокойно, они мертвые.
Над головой послышалось шуршание, мы разом посмотрели наверх. За плоскую лампу зацепилась кикимора и пускала слюни.
– Ах ты, поганка! – Фрида разом сорвала с себя парик и кинула в тварь.
Та поймала чужие волосы, затолкала их в пасть и быстро убежала по потолку в сторону лифта. Кабина открыла двери, закрыла и уехала.
– Это из-за них. – Фрида показала на лысую, с редкими островками волос голову. – Запомни, они сжигают изнутри и забирают твою силу. Твоя бабка правильно делает, что не лезет во все это. Живет с домовым и дальше не суется. Молится, если совсем тяжело, но не играет в их игры. Потому что это убивает! Это всех убивает!
Фрида больше ничего не сказала, вошла в квартиру и хлопнула дверью. Мне под ноги упал изжеванный парик.
Получается, были еще люди, был опыт общения со всякими-разными. Надо просто их найти. Вряд ли они сидят в интернете, ведут форумы и делятся своими «домашними животными» в блоге. Скорее, они замкнулись в себе и просто пытаются удержаться в этом мире, потому что думают, будто давно свихнулись.
Мне не хватило информации от Фриды. То место, где живут со всякими-разными, кормят их, соблюдают правила, а не шарахаются, как от прокаженных, то место, где я была, ждало меня обратно.
Я споткнулась на последней ступеньке.
Ощущение, что я совсем поехала кукухой, но я списала это на сон от усталости, игру воображения. Голоса в голове наперебой что-то рассказывали. Наверное, надо было их попробовать послушать, а не заглушать музыкой.
Я вернулась в квартиру и села за рабочий стол, постаралась прислушаться к себе, внутри меня урчало.
Так я никогда не сосредоточусь. Мой организм спустя два дня голодовки явно старался эту пустоту восполнить. К счастью для моего желудка, бабушка старалась так, будто ей надо было роту голодных студентов кормить. Идеи и продукты на это она явно брала из бездонного погреба.
После обеда голоса успокоились, и пришла мысль попробовать вернуться к прошлой жизни, позвонить старосте и выяснить, когда я могу занести диплом.
Терпеть не могу звонить, но пока напишешь, пока дождешься ответа…
Староста ответил сразу. Вообще у него было нормальное имя, но его даже по фамилии никто не называл, просто староста – и все.
– Да? Это кто? – Голос у него был немного хриплый, словно он долго кричал на кого-то или, наоборот, молчал.
– Здрасте приехали, – ответила я. – ты ж меня единственную по голосу сразу узнавал.
– Да, извини, я сейчас даже мать не узнаю, такой ад у нас. Так кто это? – Странно, что не узнал.
– Яна.
– А, Яна? Какая Яна?
– Ты смеешься?
– Ты же вроде перевелась. Нам в деканате сказали.
– Кто переводится перед защитой диплома, ты чего?
Бабушка наблюдала за моим лицом и качала головой. Краем глаза я видела, как раскачивался в такт качанию бабушкиной головы домовой.
– Вот и я то же самое подумал. Странно это все, я в деканате сейчас уточню, перезвоню тебе.
Отключился. Я попыталась позвонить снова, но безликая дама из трубки сообщила, что номер заблокирован.
– Не поняла, что вообще происходит?
Бабушка тяжело вздохнула и ушла с кухни.
Снова вернулось мое фоновое тревожное состояние. Я только стала верить, что моя привычная жизнь может вернуться, пускай с некоторыми побочками в лице всяких-разных, но вернуться. Как оказалось, что это совсем не так. Теперь непонятно, что делать с дипломом, а мои документы? Инструменты, вещи, которые я оставила в прошлый раз в мастерской? За что теперь хвататься? Выяснять, кто отчислил меня из вуза, или искать подобных мне – знающих?
Староста не перезванивал долго, прошло уже часа два. Задавив внутреннего интроверта, я набрала его номер снова.
– Да? Это кто?
– Я тебе только что звонила по поводу диплома, – вместо приветствия выдала я. – Ты сказал, что в деканате уточнишь.
– Да? Блин, забыл. – Староста на той стороне мялся, извинялся, а на фоне кричали и поздравляли кого-то с красным дипломом. Уже. – Так кто ты?
– Яна, – на автомате ответила я. – Я – Яна, и я тебе уже звонила.
– У нас Ян на курсе нет, перестаньте шутить.
Он отключился.
Что, блин, происходит?
Я полезла в соцсети, все чаты были на месте. Внезапно очень активные, вывесили списки студентов на госы. Уже? Обсуждали дипломы, впервые за историю вуза все вовремя сдали свои работы. Это было условием, чтобы все на «Тавриду» поехали. Почему я об этом не знала раньше?
И что мне теперь делать?
Я сползла с табуретки на пол и уткнулась лбом в стену. Здесь кипела какая-то другая жизнь. Я словно не поступала и не училась пять лет. У них была «Таврида», которой раньше не было, вообще не было.
– Перестаньте шутить, – горько повторила я.
Если бы я могла сказать так тому, кто взял и вывернул всю мою жизнь наизнанку!
Спасибо, хоть бабушка меня помнит.
Из комнаты заговорил телевизор. Я снова почувствовала себя одиноко.
Одна со своими проблемами, которые мне на самом деле были и не нужны. Хватало же приключений: диплом, долги по последней сессии, попытки наладить отношения с мамой, которая уехала, лишь бы не разговаривать лично.
Одна, просто одна. Друзей нет, ни школьных, ни институтских, молодого человека нет. Ни с кем не поговорить. Даже тот, с кем можно было бы обсудить хотя бы часть проблем, внезапно появился и умер. Погиб.
Чай остывал, пить не хотелось. Было желание открыть окно и долго в него орать, чтобы даже Лихо в своей подземке услышало мою боль. Прочувствовало, как оно испоганило мою жизнь, перевернуло, выпотрошило, заставило не просто учиться заново ходить, а чувствовать и видеть. Вот только ему на все мои эмоции будет побоку. Чувствую я это или не чувствую. Это Лихо, свою часть оно выполнило так, как умело. Хорошо, умело, филигранно.
– Мне это все не надо было. – Я обхватила голову руками. – Почему со мной? Мне что, скучно жилось?
Очень хотелось повернуть время назад, не ехать в вуз, поспать дома, пораньше нарисовать картину. В общем, убрать из уравнения то, что в итоге привело меня в лапы чудовища из метро. Только это невозможно, время не поворачивается вспять. Оно движется вперед, и приходится двигаться за ним.
В противовес хаосу внутри меня зародилось хорошо знакомое чувство: захотелось рисовать. Быстро помыв за собой посуду, я ушла к своим краскам. Ворчание бабушкиного телевизора теперь доносилось с другой стороны. Я достала свой маленький скетчбук, который путешествовал со мной туда. Или на ту сторону, я еще не придумала, как буду называть этот мир. Открыла его на пустой странице, посидела, потупила и решила полистать, что я рисовала раньше. Оказалось, всего пять изображений. Причем только два – мои. Еще три картинки были нарисованы кем-то другим.
Подарок Зната, речная галька, превратившаяся в красивый кулон. Странная рогатая птица, напоминающая ворона, которому козьи рога приделали. И россыпь глаз на всю страницу. Нарисовано было красиво, с акварельными подтеками в цвете, но немного жутко.
Я покопалась в памяти, когда могла оставить скетчбук без присмотра, чтобы Знат успел к нему приложить руку. То, что это был Знат, я даже не сомневалась. Образы Юры и Фомы становились у меня в голове размытыми, и никак с остатками воспоминаний не сочеталось то, что они могли рисовать. Скорее рисоваться перед зрителями. Особенно Юра. Врагу такой участи не пожелаешь.
Я была уверена, что знаю, как он погиб, каким образом его убило Лихо. От этого знания легче не становилось, скорее наоборот.
Скетчбук лежал на столе, открытый на рисунке ключа. Я взяла перо, макнула его в тушь и написала рядом «открывает дорогу». Не знаю, какую дорогу этот ключ будет открывать, но с этой надписью мне работа казалась законченной. Рядом с птице