Фрэнк постоянно работал и почти закончил мемуары филантропа.
— Он, наверное, мертв, — сказал Дживан.
— Наверное, — согласился Фрэнк.
— Тогда почему ты до сих пор о нем пишешь?
— Я подписал контракт.
— Но все остальные, кто его подписал…
— Знаю.
Дживан поднес бесполезный мобильный телефон к окну. Нет сигнала, значилось на экране. Дживан уронил телефон на диван и уставился на озеро. Может, приплывет лодка и…
Сидя в тишине квартиры брата, Дживан ловил себя на мысли, насколько города зависят от людей, насколько все от них зависит. Мы оплакивали безличность современного мира, но это ложь. Мир никогда не был безличным. Всегда существовала огромная — и хрупкая — человеческая инфраструктура, вокруг нас незаметно работают люди, а когда перестают работать, система выходит из строя. Никто не доставляет горючее на заправки или в аэропорты. Машины обездвижены. Самолеты не могут взлететь. Грузовики стоят на месте. В города не поступают продукты, магазины закрываются. На помещения вешают замки, которые срывают мародеры. Никто не выходит на электро— или подстанции, никто не убирает упавшие деревья с линий электропередач. Дживан стоял у окна, как вдруг свет погас.
Несколько мгновений он глупо стоял и щелкал выключателем. Туда-сюда, щелк-щелк.
— Хватит. — Фрэнк делал пометки на полях рукописи, пока сквозь жалюзи еще приникал сероватый свет дня. — Ты меня с ума сводишь.
Фрэнк просто уходит от всего, прячется в своей работе, понял Дживан, но не мог не завидовать. Если бы у Дживана была работа, он тоже искал бы в ней спасение.
— Может, это только у нас что-то стряслось, — сказал он. — Например, в подвале предохранитель перегорел?
— Да какое только у нас. Удивительно, что электричество вообще так долго проработало.
— Мы будто в шалаше на дереве, — заметил Фрэнк вскоре после того, как перестал работать водопровод.
Шел примерно тридцатый день. Дживан и Фрэнк могли сутками не разговаривать, однако случались и необъяснимые мгновения мира, спокойствия. Дживан еще никогда не ощущал такого единения с братом. Фрэнк все работал над мемуарами филантропа, а Дживан читал. Он часами разглядывал озеро в телескоп, но и вода и небо оставались пусты. Ни кораблей, ни самолетов, и куда делся Интернет?..
Дживан давно не вспоминал о шалаше, который располагался на заднем дворе их родительского дома в пригороде Торонто. Они с Фрэнком часами там сидели и читали комиксы, подняв наверх веревочную лестницу, чтобы к ним не проникли чужаки.
— Мы можем еще довольно долго пережидать, — сказал Дживан, проверяя запасы воды, по-прежнему достаточные. Он успел наполнить все доступные в квартире емкости, пока водопровод не иссяк, а недавно начал собирать снег в горшки и миски, выставленные на балконе.
— Да, — согласился Фрэнк. — А потом что?
— Ну, будем сидеть здесь, пока не включат электричество или не приедет Красный Крест или типа того.
В последнее время Дживан полюбил представлять яркие сцены, как в кино, перебирать и смешивать различные образы. Больше всего он любил воображать, как проснется утром от звуков громкоговорителя, объявляющего, что в город вошла армия, что все кончено, гриппа больше нет, и жизнь возвращается на круги своя. Как отодвинет комод от двери и спустится на парковку. Может, какой-нибудь солдат предложит ему чашку кофе, похлопает по плечу. Как люди будут хвалить его, Дживана, дальновидность с запасами еды.
— С чего ты решил, что электричество включат? — поинтересовался Фрэнк, не поднимая головы.
Дживан начал было отвечать, но не нашел слов.
Интервью с Кирстен Реймонд проводит Франсуа Диалло, библиотекарь города Нью-Петоски, издатель и редактор газеты «Нью-Петоски ньюс», пятнадцатый год, продолжение.
ДИАЛЛО: Прости. Не стоило спрашивать о татуировке с ножами.
РЕЙМОНД: Прощаю.
ДИАЛЛО: Спасибо. Могу ли я, впрочем, спросить о самой катастрофе?
РЕЙМОНД: Конечно.
ДИАЛЛО: Как понимаю, ты была в Торонто. С родителями?
РЕЙМОНД: Нет. В первый день или, скорее, в первую ночь, хотя неважно, я участвовала в постановке «Короля Лира» и на сцене умер ведущий актер. Его звали Артур Линдер. Помнишь, мы обсуждали несколько лет назад? В одной из твоих газет нашелся некролог.
ДИАЛЛО: Если ты не против, нашим читателям было бы…
РЕЙМОНД: Хорошо. У него случился сердечный приступ. Мало что о нем помню, потому что вообще мало что помню о тех временах. У меня осталось общее впечатление, если так можно сказать. Он относился ко мне с добротой, у нас завязалось что-то вроде дружбы, и я очень четко помню его смерть. Я была на сцене с еще двумя девочками, но стояла за спиной Артура и не видела его лица. Только как в первых рядах засуетились люди. Потом вдруг раздался звук, резкий шлепок — Артур ударился ладонью о фанерную колонну. Он взмахнул рукой, пошатнувшись, и на сцену взобрался мужчина из зала, подбежал к Артуру…
ДИАЛЛО: Таинственный зритель, который умел делать сердечно-легочную реанимацию. Его упомянули в некрологе в «Нью-Йорк таймс».
РЕЙМОНД: Он хороший. Не знаешь его имя?
ДИАЛЛО: Не уверен, что кто-либо вообще его знает.
На сорок седьмой день Дживан увидел вдали дым. Вряд ли огонь распространился бы далеко, учитывая, что кругом снег, но раньше мысль о пожарах в городе без пожарных как-то не приходила Дживану в голову.
Иногда по ночам раздавались выстрелы. Ни скрученные полотенца, ни полиэтилен, ни скотч не спасали от просачивающейся из-за входной двери вони, поэтому Дживану и Фрэнку приходилось держать окна открытыми, надевать несколько слоев одежды и спать вместе в кровати Фрэнка, чтобы не замерзать.
— В конце концов нам придется выйти, — сказал Дживан.
Фрэнк отложил ручку и посмотрел мимо него, в окно, на озеро и холодное голубое небо.
— Я не знаю, куда мне отправиться, — произнес он. — Не знаю как.
Дживан растянулся на диване и закрыл глаза. Скоро придется принимать решение. Еды оставалось еще на две недели.
Когда Дживан смотрел на автомагистраль, его терзала мысль о том, что будет, если инвалидное кресло Фрэнка не проедет между замершими машинами. Придется искать другие дороги, но что, если они все такие?
Неделями из внешнего коридора не доносилось ни звука, поэтому однажды ночью Дживан решил выбраться на разведку. Он отодвинул комод от двери и поднялся на крышу. После долгого заточения в четырех стенах на холодном свежем воздухе он чувствовал себя уязвимым. Луна отражалась в стеклах, иного света нигде не было. Строгая, неожиданная красота, безмолвный город без единого движения. Над озером одна за другой исчезали звезды, скрываясь за проплывающим облаком. Пахло снегом. Дживан решил, что пора уходить. Снегопад послужит прикрытием.
— Но что будет там, снаружи? — спросил Фрэнк. — Дживан, я не идиот. Я слышу выстрелы. И смотрел новости, пока каналы не отключились.
— Не знаю. Другой город поблизости. Ферма.
— А ты фермер? Если закрыть глаза на то, что сейчас середина зимы, Дживан, как вообще фермы работают без электричества и поливных систем? Что вырастет весной? Что ты будешь там есть до этого?
— Не знаю, Фрэнк.
— Ты умеешь охотиться?
— Нет, конечно. Никогда не стрелял из ружья.
— А ловить рыбу?
— Хватит.
— Когда меня подстрелили, когда в больнице мне сказали, что я больше не смогу ходить, я много размышлял о цивилизации. Что она собой представляет, какое я имею для нее значение. Помню, как решил, что не желаю больше видеть зоны боевых действий. И мое мнение по-прежнему неизменно.
— Там, за пределами квартиры, до сих пор живет мир.
— Скорее выживает, Дживан. Наверное, тебе стоит выбраться наружу и попытаться выжить.
— Я не могу уйти без тебя.
— Я уйду первым, — сказал Фрэнк. — Я все обдумал.
— О чем ты? — спросил Дживан, хотя уже знал ответ.
РЕЙМОНД: У тебя сохранился некролог Артура Линдера? Ты показывал мне его, давно, но я не помню, было ли там имя…
ДИАЛЛО: Сохранился ли у меня предпоследний номер «Нью-Йорк таймс»?! Что за вопрос!.. Увы, там нет имени. Личность человека, который делал сердечно-легочную реанимацию Артуру Линдеру, не установлена. При обычных обстоятельствах далее последовала бы еще одна статья. Этого человека обязательно разыскали бы. Но расскажи нам, что произошло. Мистер Линдер упал, а затем…
РЕЙМОНД: Да, он рухнул. К нему бежал мужчина, через всю сцену, и я поняла, что он из зала. Он пытался спасти Артура, делал искусственное дыхание и массаж сердца. Потом прибыли медики, и этот мужчина оставался со мной, пока они работали. Помню, как упал занавес, как я сидела на сцене, а этот человек со мной разговаривал. Он был так спокоен. Потом мы ушли за кулисы и немного подождали, пока нас не нашла ответственная за меня женщина. Наверное, она была нянькой. В ее обязанности входило следить за мной и еще двумя девочками из постановки.
ДИАЛЛО: Помнишь, как ее звали?
РЕЙМОНД: Нет. Помню только, что она плакала, прямо рыдала, и мне от этого тоже хотелось плакать. Она смыла с меня грим, а потом подарила пресс-папье, которое я тебе однажды показывала.
ДИАЛЛО: Ты единственная из всех моих знакомых носишь в рюкзаке пресс-папье.
РЕЙМОНД: Оно нетяжелое.
ДИАЛЛО: Необычный подарок ребенку.
РЕЙМОНД: Мне оно показалось красивым. До сих пор так считаю.
ДИАЛЛО: Поэтому ты забрала его с собой, когда уходила из Торонто?
РЕЙМОНД: Да. В общем, она отдала мне пресс-папье, и мы в конце концов успокоились. Помню, как сидели в гримерной и играли в карты. Еще она пыталась дозвониться моим родителям. Они так и не пришли.
ДИАЛЛО: Они перезванивали?
РЕЙМОНД: Она не связалась с ними. Должна сказать, что не особо помню, что было дальше. В итоге она позвонила Питеру, моему брату, который в то время сидел дома. Он сказал, что тоже не знает, где родители, и попросил привезти меня домой. Питер намного старше меня, ему было лет пятнадцать-шестнадцать, поэтому он часто со мной возился. Та женщина отвезла меня домой и оставила с братом.