— Уже не могу ждать, когда все вернется в норму, — произнесла она здесь, дрожа в свете костра, и Кларк не нашел, что ответить.
Пилотов осталось двое, Стивен и Рой. Последний заявил, что намерен вылететь на следующий день после лос-анджелесского самолета.
— Разведаю обстановку. Долечу, пожалуй, до Маркетта, у меня там приятель живет, осмотрюсь, попробую узнать, что вообще творится. Может, раздобуду каких-нибудь припасов, а потом вернусь.
Рой поднялся в воздух один, в маленьком самолете. И не вернулся.
— Бессмыслица, — настаивала Элизабет. — Надо просто поверить, что цивилизации настал конец?!
— Ну она всегда была достаточно хрупкой, не правда ли? — произнес Кларк.
Они сидели в зоне отдыха, где обосновались Элизабет с Тайлером.
— Не знаю. Я годами посещала занятия по истории искусств в свободное от проектов время. И конечно, история искусств тесно связана с обычной. Катастрофы случались одна за другой, жуткие события, мгновения, когда люди, наверное, боялись, что миру пришел конец. Но все эти мгновения миновали. Все проходит.
Кларк молчал. Он не думал, что сейчас все просто пройдет. Элизабет начала рассказывать о книге, которую прочитала много лет назад, когда застряла — относительно, конечно, — в аэропорту. Книга оказалась о вампирах. Сюжет разворачивался в постапокалиптическом мире, и читатель убеждался, что всему настал конец. Однако благодаря хитроумному ходу с показом будущего героев становилось ясно, что цивилизация продолжает жить, а Северную Америку поместили под карантин, чтобы не допустить распространения вампиризма по всему миру.
— Вряд ли здесь дело в карантине, — отозвался Кларк. — По-моему, снаружи действительно ничего нет. По крайней мере ничего хорошего.
Пандемия началась в Европе, последние новостные сюжеты демонстрировали хаос и беспорядки на всех континентах, кроме Антарктиды. Да и как вообще можно изолировать Северную Америку, учитывая существование авиаперевозок и тот факт, что к ней все-таки хоть как-то, но прилегает Южная?
Однако Элизабет непоколебимо стояла на своем.
— Все случается по какой-то причине, — сказала она. — И это пройдет. Все проходит.
Кларк не нашел в себе сил с ней спорить.
Кларк старался бриться каждые три дня. В туалетах не было окон, поэтому единственным источником света служил постоянно тающий запас ароматизированных свечек из сувенирного магазина, а воду приходилось нагревать снаружи, над костром. И все же Кларк считал, что результат стоит усилий. Несколько мужчин бросили это дело и заросли бородами, так что теперь выглядели, откровенно говоря, жутко. Кларк же не любил небритость отчасти из эстетических взглядов, а отчасти потому, что верил в теорию разбитых окон, что внешний разлад может проложить дорогу преступлениям посерьезнее. На двадцать седьмой день Кларк аккуратно разделил волосы на голове на две половины и сбрил левую.
— Носил такую стрижку с семнадцати до девятнадцати лет, — пояснил он Долорес в ответ на вскинутую бровь.
Долорес была коммивояжером, одиночкой без семьи, поэтому по праву считалась одной из самых разумных людей в аэропорту. Они с Кларком договорились, что Долорес скажет ему, если он вдруг начнет сходить с ума, и наоборот. Правда, Кларк не сообщил ей, что после долгих лет корпоративной респектабельности эта стрижка помогла ему вновь стать самим собой.
Чтобы сохранить адекватность, нужно было поработать с памятью и восприятием. Кларк научился не думать об определенных вещах, например о всех знакомых за пределами аэропорта. Но вдали, у самого ограждения, по-прежнему стоял безмолвный самолет «Эйр Градиа», о котором никто никогда не говорил. Кларк старался не смотреть в его сторону и иногда даже почти убеждал себя, что в этом самолете никого нет, как и во всех остальных. Не думай о страшном решении запереть судно изнутри, чтобы не допустить смертельную болезнь в забитый аэропорт. Не думай, чего стоило принять такое решение. Не думай о последних часах на борту.
После того как Рой улетел, каждые несколько дней выпадал снег, но Элизабет настаивала, чтобы взлетно-посадочная полоса постоянно оставалась чистой. Она временами пялилась на всех так жутко, что ее начинали бояться. Поэтому первое время ей приходилось каждый час очищать седьмую полосу в одиночку. Затем несколько человек все-таки вышли к ней, ведь знаменитости по-прежнему имели определенное влияние в обществе, а Элизабет была одинока и прекрасна. Да и в целом, почему бы нет? Трудиться на свежем воздухе казалось куда привлекательнее и полезнее, чем бродить по неизменным залам ожидания, размышлять о своих родных и близких, которых никогда не увидишь, или убеждать себя, что слышишь голоса из самолета «Эйр Градиа». В итоге над расчисткой полосы работали девять или десять человек, а периодически к ним примыкали и другие желающие помочь. Действительно, почему бы и нет? Даже если теория о карантине, которую выдвигала Элизабет, слишком хороша, чтобы быть правдой, по-прежнему оставались военные с их тайнами, подземными убежищами, запасами топлива, медикаментов и еды.
— Они прилетят за нами, и им понадобится чистая полоса, — сказала Элизабет. — Они нас спасут. Ты ведь понимаешь?
— Возможно, — ответил Кларк как можно мягче.
— Если за нами кто-то и хотел прилететь, — заметила Долорес, — то они уже были бы тут.
После катастрофы в небе показался лишь один летательный аппарат. На шестьдесят пятый день вдали промелькнул вертолет; едва слышный звук крутящихся лопастей донесся с севера и тут же стих на юге. Люди какое-то время простояли снаружи. Затем разделились на две смены для дежурства с яркими футболками, чтобы привлекать внимание пилотов днем, и ночи напролет жгли костры, но больше никто не пролетал мимо, кроме птиц и падающих звезд.
Ночное небо стало ярче. В ясную погоду звезды напоминали сгустки света, зависшие в невероятном количестве по всему небосклону. Заметив это, Кларк решил было, что у него начались галлюцинации. Он знал, что где-то внутри разбит, и сквозь трещины в любой момент прорастет безумие, как темные пятна рака костей на рентгенах его бабушки. Спустя пару недель Кларк задумался, что звезды появляются чересчур часто для галлюцинации, поэтому он все-таки рискнул заговорить об этом с Долорес.
— Нет, воображение не разыгралось, — ответила она.
Кларк постепенно стал считать Долорес своим ближайшим другом. Они весь день убирали в помещениях, а сейчас помогали развести костер из веток, которые кто-то принес из леса. Долорес все объяснила. Перед учеными времен Галилео стоял один из величайших для них вопросов — состоит ли Млечный Путь из отдельных звезд? Невозможно представить, чтобы кто-то задавался подобным вопросом в век электричества, но во времена Галилео ночное небо сияло, как и сейчас. Эра светового загрязнения подошла к концу. Сверкающие все ярче звезды свидетельствовали о том, что станции отключались и Землю охватывала тьма.
— Свет однажды вернется, — продолжала настаивать Элизабет, — и мы наконец отправимся домой.
Но можно ли было на самом деле в это верить?
Обитатели аэропорта стали встречаться у костра каждый вечер. Кларк одновременно любил и ненавидел эту негласную традицию. Ему нравились разговоры, радостные мгновения или же просто тишина, не одиночество. Однако порой горстка людей вокруг пламени только подчеркивала, насколько пусто и безлюдно стало вокруг. Словно мерцающий во тьме огонек свечи.
Удивительно, как быстро существование с единственным чемоданом на скамейке около выхода на посадку начинает казаться нормальным.
Тайлер носил свитер Элизабет, доходящий ему до колен, с вечно грязными закатанными рукавами. Обычно он держался особняком и читал комиксы или Новый Завет, который взял у матери.
Люди учили друг друга своим языкам. К восьмидесятому дню большинство тех, кто не знал английский, учили его, разбившись на группы, а носители английского в свою очередь выбрали какой-то из языков тех, кто прибыл в аэропорт на самолетах «Люфтганзы», «Сингапур эйрлайнз», «Катай пасифик» и «Эйр Франс». Кларк занимался французским с Аннет, стюардессой «Люфтганзы». Он тихонько повторял фразы за ежедневной работой, пока таскал воду или стирал одежду в раковине, пока учился свежевать оленя, разводил костры, убирал помещения. Je m’appelle Clark. J’habite dans l’aeroport. Tu me manques. Tu me manques. Tu me manques[5].
Ночью восемьдесят пятого дня обитателей аэропорта разбудили крики женщины. Люди связали насильника и на рассвете отвели в лес под дулом пистолета со словами, что, если он вернется, его застрелят.
— Я же умру здесь один, — произнес он, всхлипывая.
Никто не спорил. Но что им еще оставалось делать?
— Почему сюда никто не пришел? — спросила Долорес. — Я имею в виду не спасателей, а обычных людей, которые могли прийти случайно.
Аэропорт располагался в двадцати милях от Северн-Сити, не больше. А с другой стороны, сколько людей вообще осталось в живых? В ранних отчетах говорилось, что смертность составляла девяносто девять процентов.
— Надо полагать, общество рухнуло, — произнес Гаррет. — Возможно, никого больше и нет.
Гаррет, предприниматель с восточного побережья Канады, с самого первого дня носил один и тот же костюм; сейчас его приходилось сочетать с футболкой из сувенирного магазина. Сияющие глаза Гаррета приводили Кларка в замешательство.
— Кроме гриппа, причин для смерти предостаточно. Насилие, может, холера, тиф и все инфекции, которые исцелялись антибиотиками, когда они были. А еще аллергия на пчелиные укусы, астма… Ни у кого не будет сигаретки?
— Ты смешной, — отозвалась Аннет. На четвертый день у нее закончились никотиновые пластыри, и несколько недель назад, во время особенно тяжелого периода, она пыталась курить корицу из кофейни.
— То есть не будет?.. А еще диабет, — продолжил Гаррет, позабыв о сигарете, — ВИЧ. Высокое давление. Типы рака, поддававшиеся химиотерапии.
— Химиотерапии больше не существуе