«Уточни, что конкретно ты имеешь в виду?» – ответил Фердинанд.
«А что? Что-то случилось? Как дела?» – раздался голос Тины с той же стороны, откуда отвечал Фердинанд.
«Тина. Что ты натворила?»
Идиотка не ответила, и мысленно Стефания обругала подругу. Нужно было найти их. Складывалось впечатление, что все знали о заговоре против нее.
Ей нужно было найти тело.
«Тина умная девочка».
«Помолчи, дедушка».
«Она все знает».
«Она даже не знает, какой сегодня день».
«Эй!» – не выдержав, ответила Тина громкой вибрацией. Стефания на это и рассчитывала; ее было так легко подловить.
«Тина, ты где?»
Пауза. «У Фердинанда».
Это слегка успокоило. Значит, не все потеряно. На здравомыслие Фердинанда всегда можно было положиться.
«Тина права, Стефания. Это очень плохая идея», – раздался его спокойный рокот.
Выругавшись, Стефания поспешила к ним.
Когда Стефания познакомилась с Мэллори, ей пришлось объяснять все обычаи гнейсов. Обсуждая слова и их значимость в культуре, Стефания упомянула, что гнейсы считают спешку невежливой. Для таких терпеливых долгожителей, способных выжить, даже будучи раздробленными в крошку, лишь бы симбионт смог их собрать, необходимость куда-то спешить являлась заведомо оскорбительной.
– Значит, сказать тебе поторопиться – то же самое, что послать человека в задницу, – резюмировала Мэллори. – А просить набраться терпения – оскорбительно и бессмысленно.
– Да, именно так, – ответила Стефания.
Гнейсы не были предназначены для быстрого передвижения – уж точно не в прямоходящей форме. Грохот шагов Стефании эхом прокатывался по коридорам. Она торопилась – боялась, что если не поспешит, кто-нибудь ее остановит.
Добравшись до бара, она нетерпеливо огляделась. Тина сидела за стойкой; в ногах ее лежал холщовый мешок, кое-где мокрый от крови.
За стойкой стоял сам Фердинанд. Склонившись, он что-то говорил Тине. Помимо них, посетителей почти не было, но все обернулись к Стефании, устремившейся к друзьям.
«Как ты посмела», – сказала она.
«Это не твоя собственность», – лукаво заметила Тина.
«Стефания. Чего ты хочешь добиться? – спокойно спросил Фердинанд, но быстро поправился: – Точнее, с чего ты решила, что это тебе поможет?»
«Потому что я буду свободна! Они мне не доверяют, а такими темпами я проторчу здесь, пока станция не умрет».
«Я тебе доверяю», – сказала Тина.
Стефания просверлила ее взглядом и крепко задумалась. «Но я же прямо говорю, что о тебе думаю. Ты не очень-то умная. И меня раздражает твоя жизнерадостность».
«Но это правда. Поэтому я тебе и доверяю. Предательства, убийства и государственные перевороты требуют хитрости. Ты для этого слишком прямая». Она говорила так, будто долго над этим раздумывала и не нашла в своей логике ни единого изъяна.
«По-твоему, убивают только те, кто врет ради выгоды?» – спросил Фердинанд.
«Да».
Он повернулся к Стефании.
«Она и ста лет на троне не просидит».
Время поджимало, но Стефания уловила едва ощутимую мольбу в вибрации Фердинанда: «Пожалуйста, помоги. Она тебя уважает».
«Тина. Относительно меня ты не ошиблась: я действительно не собираюсь тебя убивать. Твой трон мне не интересен. И хотя я бы предпочла общаться пореже, смерти я тебе не желаю. Приятно слышать, что ты доверяешь мне, в отличие от моих собственных родственников. Но, пожалуйста, пообещай не верить всем, кто грубит тебе в лицо. Потому что кто-нибудь из них точно тебя убьет, чтобы захватить трон, и Фердинанд расстроится. Так, а теперь к делу».
«Ты торопишься», – прохладно заметил Фердинанд.
«Просто пользуюсь подвернувшейся возможностью, – парировала Стефания. – Такое ощущение, что вы не понимаете: я здесь не по своей воле. Станция согласилась на условия дедушки. Она меня отсюда не выпустит. Даже на Земле я не могла выйти из «Бесконечности». Вы что, не видите, как все серьезно?»
Тина пожала плечами. «Он же старик. Рано или поздно он или образумится, или забудет, что говорил. Мы думали, ты просто потерпишь».
«Станция вот-вот развалится, а мой дедушка скорее Тину спасет, чем меня. Вы серьезно считаете, что я должна сидеть и терпеть?»
«Ты ведь не вчера все это придумала, – сказал Фердинанд. – Не поддавайся эмоциям. Ты слишком много времени провела с людьми».
«Они тут ни при чем», – сказала Стефания.
«Да? Я думала, женщина провоцирует насилие», – нахмурилась Тина.
«Да, но на меня это не распространяется. Я не человек. А теперь отдавай мешок».
«Ни для кого в усыпальнице не секрет, что ты сделала. Сонм тоже наверняка все знает. Служба безопасности не оставит это без внимания. Думаешь, у тебя получится сохранить все в тайне?» – спросил Фердинанд.
Стефания бессильно опустилась на стул рядом с Тиной.
«Вы меня выдадите?»
«Просто объясни, чем ты руководствовалась», – попросил он.
Стефания не любила просить о помощи и никому не доверяла. Наверное, поэтому они с Ксаном и подружились – он тоже был один во всей вселенной и полагался исключительно на себя. Пусть и не по собственной воле, но он привык работать в одиночестве.
Стиснув зубы, она ощутила приятный вкус раздробленной внешней оболочки.
«Я не тороплюсь. Просто пользуюсь ситуацией».
«Но почему именно сейчас?» – спросила Тина. В кои-то веки она выглядела не глупо, а очень даже хитро.
«Время пришло. Может, не для тебя, но это твой выбор. Я сделала свой. Мне нужна свобода, и раз уж дедушка уверен, что я хочу захватить трон, я не могу больше с ним оставаться».
Фердинанд посмотрел на нее, затем перевел взгляд на Тину. Стефания не ощутила между ними никаких, даже самых слабых, вибраций, но они все равно пришли к единому мнению.
«Пойдем в усыпальницу», – сказал Фердинанд.
«Вы мне поможете?» – удивленно спросила Стефания.
«Сама ты не справишься. Или ты на нас не рассчитывала?» – спросила Тина.
Стефания старалась не задумываться об этом. Скорее всего, в итоге она попросила бы Ксана, но отказываться от помощи друзей не собиралась.
На пути в усыпальницу Тина спросила:
«Раз твой дедушка так за меня волновался, что запер тебя на станции, почему он не запретил нам общаться?»
Смех Стефании эхом прокатился по коридору.
«Потому что я бы его не послушала, а ты уж тем более. Он так злился, что мы подружились. А когда вместе полетели на Землю – переволновался так, что у него закоротил движок».
Тина расхохоталась. «Значит, мы друзья?»
«Ну, видимо, да, – признала Стефания. – Идем быстрее. Время не ждет».
И дедушка продолжил хранить молчание.
14. Яблоко от яблони
Лавли Браун проснулась с жутким похмельем. Голова трещала, словно внутри пьяные подростки устроили гонки, то и дело врезаясь в стены и колотя по гудку. Пустой желудок выворачивало наизнанку, а к горлу подкатывала желчь. Что тут сказать – это похмелье точно входило в десятку самых жестких за всю ее жизнь.
И сны снились ужасные. Мэтти, лежащая на полу, испуганно протянув руки; Лавли, бросившаяся к ней; агония, пронзившая тело.
Но ни сны, ни похмелье не затмили другую боль. Левая ладонь пульсировала, и стягивающая ее белая перевязь резко контрастировала с темной кожей.
В дверь позвонили, и Лавли застонала. Какой идиот приперся к ней в девять утра в понедельник? Неужели не догадывался, что она на работе?
(Она была дома, конечно. Но никто же об этом не знал.)
Скатившись с кровати, она встала и пошатнулась.
Ровно двадцать секунд спустя в дверь позвонили еще раз.
– Черти, совсем намеков не понимают, – сказала Лавли, прижимая здоровую ладонь ко лбу. Легче не стало, зато вопреки всякому здравому смыслу голова заболела сильнее, стоило ей убрать руку, и она вернула ее обратно, просто держась за лоб.
Она вышла из спальни, прижимая левую руку к груди. Прошла через коридор, потирая лоб. Вышла на кухню и поморщилась, увидев царящий вокруг беспорядок. Из перевернутых пустых бутылок на столешницу капали алые капли вина. Она уже предвкушала, какой адской будет уборка, а ранний гость явно тут не поможет.
Впереди маячила входная дверь. К тому времени прошло еще двадцать секунд, и вместо звонка послышался уверенный стук.
Тук-тук-тук.
– Да слышу я, слышу, – проворчала она, а потом вздохнула и открыла дверь. – Что надо… – Но недовольство мигом испарилось, и за удивлением она забыла даже похмелье.
На пороге стояла низенькая старушка со светло-коричневой кожей, упругими седыми кудрями, обрамляющими строгое лицо, и темно-карими глазами, морщины вокруг которых открыто говорили о строгом характере. Одета она была в коричневое пальто, застегнутое под горло, а в руках крепко сжимала черную сумочку. Будучи ниже Лавли почти на целую голову, она смотрела на нее снизу вверх, скрестив на груди руки.
– И вот так ты меня встречаешь?
– Бабуля! Когда ты… – Лавли бросилась обнимать ее, цепляясь, как за единственный шанс на спасение. В глазах почему-то вдруг встали слезы.
– Утром, – ответила бабушка, практически профессионально похлопывая ее по спине. – И решила сразу зайти к тебе. Я слышала, что случилось, – сказала она, кивая на перевязанную руку. – Не ожидала, что застану тебя с таким ужасным похмельем, но могу понять.
– Да я… – начала Лавли, но бабушка отстранилась от нее на вытянутых руках и окинула суровым взглядом. – Ну ладно, ладно, да, – недовольно сказала она, хотя понимала, что ей нечего возразить.
– Ну что, пустишь меня наконец или продолжишь жалеть себя, пока я стою на пороге?
Лавли сощурилась; солнечный свет бил в глаза.
– Хорошая же погода, бабуль.
– Солнце тоже опасно. Не хочу заработать рак кожи, – сказала она и прошла в дом, протиснувшись мимо Лавли.
Та вздохнула, но впервые за несколько дней на губах выступила улыбка.
– Заходи, бабуль, заходи.
Миссис Элизабет Браун расстегнула пальто, аккуратно поставила сумочку на кухонный стул, а потом уперла руки в бока и оглядела бардак.