– Это поможет снять тревогу? – уточнил шотландец.
– Правительству предстоит разобраться с симптомами нарастающей паники. Я хочу, чтобы ваше выступление убедило думающую часть людей в том, что принятые меры были оправданы и что все необходимое уже сделано.
Макфэйден убеждает
– СОМНЕВАЮСЬ, – СКАЗАЛ ПРОФЕССОР, – что такое впечатление сохранится надолго.
– Вы считаете наши меры недостаточными?
– Я вообще сомневаюсь, – признался Макфэйден, – что какие-либо меры, доступные нам, окажутся достаточными, чтобы успокоить людей.
– Вы хотите сказать, что этот марсианин преуспеет в борьбе с вооруженным миром? – В голосе лорда Саксвилла зазвучала тревога.
– Мир, – сказал его собеседник, – насколько мне известно, не вооружен. После того, как люди прочитают мой отчет, они, возможно, сочтут, что я приукрашиваю факты.
– Но вы же не собираетесь писать паникерский документ? – еще более нервно спросил премьер-министр.
– Я собираюсь, – ответил Макфэйден, – изложить факты. И если только мой ум не обманывает меня, это будет более тревожный документ для человека, который способен думать – а таких людей не так много! – чем каждая из всех этих «желтых» историй, которые публикуются сейчас, или чем все они, вместе взятые.
– Ну что ж, – сказал политик, протягивая ученому руку, – я надеюсь, что вы напишете отчет как можно скорее, к завтрашнему дню, и что пока все не так плохо, как вы опасаетесь.
Профессор Макфэйден не замедлил отметить, что его собеседник в первую очередь сражается за свое собственное положение, но он видел также, что Саксвилл искренне желает ослабить всеобщую тревогу и уничтожить разные пагубные и преувеличенные слухи. Однако из-за этих тревог жизненно важное и неотложное дело борьбы с марсианином отодвинулось на задний план его сознания.
Ученый был совершенно прав. Правда не содержала в себе ни капли утешения и не могла никого успокоить. Макфэйден был серьезным мыслителем и обладал ясным умом, так что он потратил много времени и сил, пытаясь представить себе возможности и способности сверхчеловека. Это не придало ему оптимизма и не убедило его, что для борьбы с марсианином было сделано достаточно.
Он сдержал слово, данное Мэй Трихерн, и пересказал ей свой разговор с министром. Девушка сразу поняла, что он сомневается в успехе порученного ему дела.
– У нас есть одно преимущество, – сказал профессор. – Заключается оно в том, что у руля стоит такой замечательный человек, как Радж. Он не подведет – ни в одном деле, если оно вообще будет в пределах человеческих возможностей.
Шотландцу, казалось, очень хотелось поговорить в этот момент, тем более что у него был сочувствующий слушатель.
– Ну, профессор Макфэйден, – сказала Мэй, когда он поднялся, чтобы уйти, – ваш мужской пол, я полагаю, склонен отрицать мой разум, но вы, по крайней мере, не отказываете нам, женщинам, в инстинктах. Итак, ваш разум говорит вам, что мы потерпим неудачу, несмотря на профессора Раджа, но у меня есть инстинкт, который говорит мне, что мы победим благодаря профессору Раджу.
– Что ж, милочка, – сказал ученый, уходя, – тогда я тоже скажу, что у меня есть инстинкт, который говорит мне, что если друг Радж победит там, в океане, то когда он вернется, его будет ждать еще одна проблема. Он будет избит до полусмерти, как говорят янки.
С этими словами Макфэйден ушел, посмеиваясь и оставив Мэй Трихерн теряться в догадках, что он имел в виду.
Надвигающаяся паника
СТАТЬИ ПРОФЕССОРА МАКФЭЙДЕНА появились в прессе, и их влияние на аудиторию оказалось довольно заметным. Они разоблачили великое множество диких и нелепых слухов и таким образом сделали доброе дело, но люди, к которым их автор обращался в первую очередь, были раздражены тем, что ими так долго манипулировали и что они столько времени оставались в неведении.
Во всех больших ежедневных газетах стали печататься статьи и письма читателей, желающих узнать, почему факты о марсианине замалчивались, в то время как повсюду публиковались юморески о столь ужасных вещах. Для чего устроили эту невероятную неразбериху и так далее, и так далее.
Ученые континента тоже не скрывали своего негодования по поводу того, как с ними поступило английское правительство и как легко оно обошлось с самой опасностью, которая, в конце концов, являлась международным делом. «Этот вопрос, – говорили они, – не британский, а мировой. Он не может касаться только одной нации, все человечество имеет право решать, какие надо принять меры, и сделать это надо срочно».
Ежедневная пресса каждой страны, теперь полностью осведомленная о фактах, связанных с марсианином, заполняла свои колонки подробностями, объяснениями, политическими обвинениями и советами. Кафедры ученых и трибуны политиков отвечали на все это, и по мере того, как ужас происходящего становился все более очевидным, а опасность все более понятной, весь мир все громче гудел об этом.
Многое из того, что было напечатано в прессе и сказано публично, хотя и было в основном правдой, все же не следовало писать и говорить. Это было слишком неблагоразумно, и такие выступления плохо воздействовали на массы. Как только народное воображение как следует ухватилось за эту тему, поднялась паника, которую уже ничто не могло остановить. Сама неосязаемость и пугающий характер этой психической угрозы – слишком страшной и совершенно неотвратимой – привели в ужас даже тех людей, чей темперамент позволил бы им равнодушно встретить обычную материальную опасность.
Способность марсианина захватывать другие личности вызывала у людей нотку ужаса, которая находила отклик даже в самых флегматичных умах. А уж ее воздействие на нервных и истеричных персон было и вовсе ужасным.
Вся Европа в тревоге
К СОЖАЛЕНИЮ, СРЕДИ глубоко невежественных крестьян юга и востока Европы существует несколько ужасных суеверий, среди которых важное место занимает вера в захват людей злыми и нечестивыми духами. Поэтому жители этих стран были менее склонны удивляться такой способности марсиан и сомневаться в ней, и во многих случаях они были готовы сражаться с врагом с помощью самых жестоких ритуалов изгнания нечистой силы.
Повсюду многие стали смотреть другим людям в глаза – даже самым своим близким друзьям – с подозрением, с вопросом во взгляде. Среди наиболее суеверной части общества человек, который вел себя агрессивно или эксцентрично, оказывался в опасности. В связи с этим ежедневно происходили события самого плачевного характера – нападения, убийства. Чтобы остановить дикую панику, газеты предельно широко распространили информацию о том, что опасность невелика, потому что она локализована на острове, а охранялся этот остров крейсером «Морской лев», к которому теперь пришел целый флот в качестве подкрепления. Всего этого было достаточно для предотвращения побега марсианина со станции X.
Но обнадеживающий характер этих заявлений здорово ограничивался. Та картина, которую рисовали газеты, не только успокаивала, но и пугала. У читателей возникал вопрос, какой же огромной должна была быть сила марсианина, если для того, чтобы удержать его на острове, были необходимы такие крутые меры.
Позже вслед за этими объяснениями пришло известие, что марсианин захватил «Морского льва» и, полностью подчинив себе его команду, покинул остров в неизвестном направлении. Эту новость опубликовали, не подумав о последствиях, и в мире открылись шлюзы паники и безумия. Повсюду разыгрывались сцены, которые были бы почти невероятны, даже если бы происходили в Средние века или в древнем мире, и которые казались совершенно невозможными в наше время. Вдоль восточного побережья Средиземного моря и по всей территории славянских стран, а также в некоторых частях юго-восточной и восточной Европы, включая и Россию, состояние паники достигло наибольших высот. Здесь речь шла уже не об одном марсианине, а о тысячах – везде и всюду.
Надежда на спасение, казалось, исчезла. Мир был охвачен паникой. Люди дрались, как загнанные в угол животные. Ожесточенные бои, возникавшие из-за каких-нибудь пустяков – нередко никто не знал, из-за чего, – все чаще случались между противоборствующими толпами, пока все улицы не залила кровь. Каждый человек, мужчина или – увы! – женщина, видя творящееся безумие, созданное им же самим, убеждался в необходимости бороться за жизнь против марсиан в человеческом обличье.
На западе Европы до такого дело не дошло, но в некоторых странах царила такая тяжелая атмосфера, что можно было не удивляться, почему и правители, и простые люди теряли голову. И все же в мире сразу же, без возражений было принято одно общее решение – и это было самое мудрое решение, какое только можно было принять. Заключалось оно в том, что, поскольку угроза марсианина касалась всех в равной степени, необходимо было бороться с ней под единым руководством и что советы профессора Раджа должны были стать всеобщим законом.
Макфэйден во время всего этого брожения умов сохранял непроницаемый вид и старался занять себя чем-нибудь другим, хотя и понимал, что ему это не удастся.
И снова Мэй Трихерн и Макфэйден
У ПРОФЕССОРА МАКФЭЙДЕНА, известного женоненавистника, вошло в привычку заходить на Грейт-Куин-стрит и пить там чай. Уверенность и яркий оптимизм Мэй Трихерн успокаивали его. В эти дни невозможно было говорить ни о чем, кроме одной-единственной темы, и дом Раджа был единственным местом, где его коллеге хотелось обсуждать ее. И если отважный дух Мэй, которая отбросила все сомнения и страхи, нравился циничному Макфэйдену, то еще больше он восхищался духом мисс Радж. Эта добрая леди сразу прониклась к девушке симпатией и вскоре прошла все стадии любви к ней.
– Что бы я делала в такое время, – сказала она как-то, – если бы мой брат – да хранит его Господь! – не привел ко мне Мэй, чтобы та могла подбодрить меня?
– Она славная девушка, разумная, – согласился Макфэйден. – И весьма уверенная в себе.