– Так чего ты не знаешь? – переспросил он.
– Ничего. Я же только развелась.
– А цыганка что тебе сказала?
– Что ждет меня суженый.
– Ну так что ты сомневаешься? Такой компетентный и уважаемый эксперт дал тебе категорическое заключение, чего еще?
Дина фыркнула и перевернула оладьи.
– А сметана-то у вас хоть есть?
Ян заглянул в холодильник, хотя точно знал, что сметаны там нет и быть не может.
– Ладно, сейчас сгоняю, – сказал он.
В шкафчике каким-то чудом нашлась пустая пол-литровая банка, в ящике – полиэтиленовая крышка, и Ян отправился в молочный, быстро переодевшись в гражданскую одежду, чтобы не осквернять авоськой со сметаной величие военной формы советского офицера. Конечно, риск встретить какого-нибудь придирчивого старшего по званию или патруль на Звездной был минимальный, но все же сидеть на губе из-за такой мелочи не хотелось.
Стоя в очереди, он задумался о Дине. Похоже, она вовсе не такая злая, как ему казалось, просто ожесточилась из-за неудачного брака. Ян не вникал, но Вася говорил, что муж там был совсем конченый психопат, унижал ее, врал, даже чуть ли не бил. Наверное, после такого опыта нелегко рассекать с блаженной улыбкой на лице и дарить людям радость, и ответить любовью на любовь тоже бывает не просто. Это Васе легко, ведь тупость рождает оптимизм и верные решения. Люблю – пойдем жениться. Все! Дважды два – четыре, и не волнует, а вашу тонкую душевную организацию и связанные с ней метания засуньте себе куда хотите.
Как говорил батя Зейды? Рана нагнаивается не сразу? Так и есть. Пока ты в бою, ты собран и сосредоточен, но в безопасности начинается отходняк. Человек возвращается с войны, где проявил себя героем, живет-живет и вдруг спивается. Или потеря близкого… У его мамы была подруга тетя Оля, оставшаяся после смерти мужа с двумя маленькими детьми. Все восхищались, как стойко она переносит горе, как усердно работает, как внимательно относится к детям. А когда те закончили школу и поступили в институты, из тети Оли будто батарейку вынули. Началась настоящая депрессия, хотя после смерти мужа прошло уже несколько лет.
Или взять его самого. Тоже, наверное, после Афгана с ним не все в порядке, просто он об этом не знает, потому что психи всегда убеждены, что они здоровые, но есть и другой пример – весной он чуть было не погиб в авиакатастрофе, это был серьезный шок, и только поддержка друзей помогла ему пережить это без вреда для психики.
А для девушки предательство любимого мужчины, когда он из прекрасного принца превращается в, по сути, насильника, наверное, не меньший шок, чем падение самолета. Хорошо, если она не одна, если есть, кому защитить, но порой человек остается один со своим горем, а самое плохое, когда ты одинок среди близких людей.
Ян так задумался, что чуть не забыл, зачем он здесь, и очнулся, только когда продавщица громко его окрикнула.
Когда вернулся, Дина еще дожаривала последние драники, а Вася, остервенело вцепившись в собственную голову, читал конспект.
– Давай, давай! – сказал Ян, проходя мимо него. – Орешек знания тверд, но все же мы не привыкли отступать.
– Иди к черту!
Вернувшись в кухню, он закрыл за собой дверь, подошел к Дине и от смущения прокашлялся, все еще не уверенный, что стоит влезать в это дело.
– Слушай, – сказал он, – а тебе есть с кем поговорить?
– В смысле?
– Ну по душам.
Дина отрицательно покачала головой.
– Это плохо.
– Что поделаешь.
– Ничего, Дина, – он нахмурился, подбирая слова и жалея, что все-таки затеял этот разговор, – просто иногда человек не может один выстоять под ударом. Иногда упадет, иногда сломается.
– А иногда приходится держаться самому.
– Я к чему говорю… Короче, Дин, может, ты устоишь, а может, и нет, я не знаю, но, когда стоишь на краю, не всегда бывает просто понять, какая из протянутых к тебе рук столкнет, а какая – поддержит. Так вот я тебе точно говорю, Васькина – поддержит.
Дина внимательно посмотрела ему в глаза:
– Спасибо, Ян. Ты, конечно, не подружка, но мне реально полегчало.
– Да не за что, обращайся. Я, кстати, взял бутылочку красного.
– Ого!
– Когда в кармане лежат деньги, а в винный отдел нет очереди, грех не воспользоваться моментом.
Дина улыбнулась, и Ян снова подумал, что раньше она, наверное, была веселой и обаятельной девчонкой, но, как Маргарита в том романе, стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших ее.
…Поев нечеловечески вкусных драников, Ян понял, что неплохо было бы освободить квартиру, и вышел в промозглый вечер, оставив Дину с Васей наедине. Думал поехать в центр и оттуда позвонить Соне, но вместо этого ноги понесли его к библиотеке. Ян не стал заходить, остановился напротив окон, через которые читальный зал был виден, как аквариум. Сегодня он почему-то оказался почти полон, Ян мог разглядеть каждого читателя от макушки до сапог, а Наташу почти полностью скрывала перегородка на ее рабочем столе. Отчетливо Ян видел только босоножки и белые шерстяные носочки, да иногда выглядывала макушка. Прохожие толкали его, но Ян не уходил. Наконец к Наташе подошел пожилой человек в костюме, протянул заявку, Наташа встала, на секунду показалась вся и скрылась за шкафами.
Ян дождался, когда она вернется, еле удерживая в руках подшивку старых газет, посмотрел, как она улыбается посетителю. На секунду ему показалось, что девушка заметила, как он стоит на тротуаре, поэтому он поскорее развернулся и зашагал к метро.
* * *
Князев ходил мрачный, потому что после смерти пациента весы резко качнулись в сторону Бахтиярова. Должность, которой он давно добивался и которой безусловно был достоин, как никто другой, уплывала, оставляя его навеки доцентом кафедры. Игорь Михайлович понимал, что больше никогда он этот потолок не пробьет, максимум получит звание профессора, с ним и уйдет на пенсию. Начальником кафедры ему точно не бывать, потому что он хоть и защитил неплохую докторскую, но занимался больше лечебной работой и не приобрел в научной среде должного веса.
Ян понимал его состояние, поэтому старался лишний раз не попадаться на глаза научному руководителю и даже доделал статью о перфоративках, которую давно пора было сдать, но все руки не доходили.
С Соней он чувствовал себя как на дежурстве, когда ты ответственный хирург и никак не можешь принять решение по сложному больному, у которого девяносто девять процентов шансов умереть и только один – выжить. То ли подвергнуть его чудовищно рискованному вмешательству, то ли назначить капельницы и ждать, что природа все сделает сама. Притом что время не ждет.
Он буквально за шиворот притащил себя в рентгеновский кабинет. Не замечая его кислого вида, Соня радостно улыбнулась и сказала, что у нее есть хорошие новости.
Колдунов промолчал.
– Я еду учиться на УЗИ! – сообщила Соня.
– Здорово! Неужели нам поставят аппарат?
– Ох, не о том вы думаете, дорогой Ян Александрович! – Соня покачала головой. – Учеба в Москве, меня целый месяц не будет.
– Ааа… – Ян почти услышал грохот, с которым гора свалилась с его плеч, – но время быстро летит.
– Быстро летит, – передразнила Соня, – какие холодные речи для влюбленного!
«А я тебе хоть раз говорил, что влюблен?» – мысленно огрызнулся Ян, а вслух сказал, что просто слишком рад за Соню и готов потерпеть ради ее профессионального роста.
– Я и не думала, что ты такой сознательный.
– А я такой.
– Ну вот и славненько. Если честно, я очень рада, что поеду, ведь на одном рентгене много не заработаешь, а тут перспективное направление…
– Конечно.
– Понимаю, что надо ехать, но я буду скучать, – Соня улыбнулась просто и ласково, и тут сердце Яна дрогнуло.
Он прикрыл дверь и обернулся к девушке:
– Соня, извини, но я не думаю, что у нас что-то получится.
– В смысле?
– Прости, но… – он развел руками, – ты слишком крутая для меня.
– Ян, что ты несешь?
Он вздохнул:
– Где ты и где я…
Соня поджала губы:
– Боже, какой идиотизм! Я тебя правильно поняла, ты предлагаешь расстаться?
Колдунов кивнул.
– И причина в том, что я стою выше тебя на социальной лестнице?
– Так получается.
– Что ж, это даже лестно – в конце двадцатого века быть брошенной из-за сословных предрассудков, – процедила Соня.
– Я просто боюсь всю жизнь быть зятем Бахтиярова, – нашелся Ян, хотя эта разумная мысль могла бы прийти ему в голову и пораньше, – понимаешь, я много работал, достиг кое-чего сам, без всякой протекции, а если мы поженимся, то, чего бы я ни добился, люди всегда будут говорить «это потому, что у него такой тесть»!
– Да? – Соня усмехнулась. – А я думала, мы просто нравимся друг другу.
– Так да! Ты мне очень нравишься, правда, – Ян говорил искренне, – только я не готов… Черт, даже не знаю, как сказать…
– Да что тут, собственно, говорить, – Соня отвернулась и подровняла снимок на негатоскопе, – кто хочет, всегда найдет способ, а кто не хочет – повод, прости уж меня за банальность.
– Это ты меня прости.
Соня встала и вдруг погладила его по плечу:
– Не за что прощать, Ян. Если это все, то я тебя больше не задерживаю.
Ян ушел с тяжелым сердцем. Он обидел хорошую девушку, которая не сделала ему ничего плохого и уж точно не виновата в том, что родилась во влиятельной семье. Все-таки заводить романы на службе – это полный идиотизм и злостное нарушение техники безопасности. Одна надежда, что Соня выйдет в Москве замуж, не вернется на работу и он не должен будет каждый день смотреть ей в глаза, чувствуя себя последней сволочью.
А все потому, что не слушал папу, который постоянно повторял, что работа и любовь – две вещи несовместные, надо их разделять самым строгим образом. Для мужчины работа, если только он занимается настоящим делом, это все равно что охота для первобытного человека, занятие жизненно необходимое и в то же время полное опасностей. Не поймает зверя – умрет с голоду, а зазевается – зверь поймает его. В таких жестких условиях отвлекаться на женские прелести равносильно самоубийству. Только уединишься под кустом с красавицей, тут же тебе тигр откусит голову.