Ян чувствовал, что с ним сейчас произошло что-то подобное. Грустно, муторно было на душе, и особенно противно, что он беспокоился не о Соне, а о себе, как будет с ней работать, когда она вернется с курсов, ведь ультразвуковое исследование показало себя весьма эффективным методом в диагностике желчнокаменной болезни, значит, ему придется очень часто обращаться к Софье Сергеевне в лечебных и научных целях.
Недовольный и злой, он поехал после работы бесцельно шататься по городу. Дома наверняка Дина, в одной руке ремень, в другой поварешка, обучает Васю и одновременно варит обед. Идиллия, но Яну не хотелось ни созерцать чужое счастье, ни портить людям настроение собственной надутой физиономией.
Он погулял по Невскому, зашел зачем-то в Гостиный двор, хотя никогда его не любил за какую-то купеческую напыщенность и тесноту и солидные одежды для представления благородному семейству, слава богу, стали не нужны.
Убожество скучной советской продукции чередовалось с аляповатыми матрешками, расписными шалями и холодным блеском фарфоровых сервизов. Яну быстро это надоело, и он двинулся к каналу Грибоедова, к дому с башенкой, увенчанной глобусом, похожему на таинственный замок. Там располагался книжный магазин.
Быстро просмотрев стеллажи с медицинской литературой и не найдя ничего нового, Ян поднялся на второй этаж, в художественный отдел. Там стояли какие-то тяжелые коленкоровые тома, от которых за версту несло соцреализмом, отдельная секция была отведена под аскетичные сборники ленинградских писателей, а больше ничего интересного не наблюдалось.
В детской литературе обнаружился маленький зеленый томик под названием «Поющий трилистник», сборник ирландского фольклора. Ян купил его, сам удивляясь своему порыву. Наверное, потому, что раньше читал в романах, с каким удовольствием герои пили ирландский виски, вот и захотелось приобщиться, хотя бы таким косвенным образом.
Ян медленно ходил по залу, глазел на стеллажи, и потихоньку чувство собственного паскудства отступало. Он вспоминал, что почти во всех прочитанных им книгах героем двигала любовь, не просто симпатия, а именно божественное и неподвластное логике чувство. Расчетливый же и разумный выбор жены прямо осуждался, так поступали только отрицательные персонажи и несли за это наказание. Не могла же вся литература быть построена на том, чего нет? Если бы люди не любили, они бы про это и не читали, точно так же среди докторов не могла бы долго пользоваться популярностью монография про несуществующую болезнь.
Наверное, художественная литература все же важна, она не просто развлечение, не способ скоротать время, а что-то действительно необходимое человечеству. Возможно книги – как клинические случаи в монографиях, примеры, без которых невозможно усвоить материал. На них одних, конечно, трудно составить верное впечатление о предмете, но порой в трудную минуту, когда не знаешь, что делать, может помочь именно клинический пример, о котором ты когда-то где-то читал.
Держа «Поющий трилистник» под мышкой, Ян вышел на Невский. Бронзовый Кутузов стоял весь в инее, и заиндевевшая колоннада Казанского собора казалась серебряной.
Проехал троллейбус, рассыпая от усов голубые искры, его окна были сплошь разукрашены морозными узорами, лишь на одном темнел отпечаток детской ладони. Мимо Колдунова, ежась и втягивая головы в плечи, спешили замерзшие люди, и потому, что сам он не чувствовал холода, Ян вообразил, что давно умер и попал непонятно куда, то ли в ад, то ли в рай. Вдруг он все-таки был убит в Афгане, а то, что сейчас с ним происходит, это всего лишь предсмертный сон, который кончится, как только мозг окончательно погибнет.
– Да нет, чушь собачья, – пробормотал он, – я живой…
Но, только придя домой и почувствовав невыносимую ломоту в замерзших пальцах ног, он осознал, что в самом деле жив.
До отъезда Соня общалась с ним как прежде, ровно и дружелюбно, отчего Яну делалось тошно, что он обидел такую хорошую девушку, и он хотел с ней поговорить, попросить прощения, но понимал, что в любом случае сделает только хуже, и просто старался реже попадаться ей на глаза.
Другое дело папа-Бахтияров. Он стал демонстративно игнорировать Яна, не отвечал на его приветствия, а если оказывался в одном с ним помещении и обстановка позволяла, то, как бы в пространство и не называя имен, заводил речь о посредственностях, у которых потолок – медицинский пункт полка, а они лезут в большую хирургию. Да еще как настырно!
«Буквально, как в песне у Высоцкого, мы их в дверь, они в окно!» – произносил Бахтияров с холодным смешком, бросая на Яна красноречивый взгляд.
В другое время Ян, может быть, и нахамил бы, но сейчас чувствовал свою вину и молчал.
Князев наблюдал за происходящим не без интереса и тоже не вступался, потому что в принципе не разговаривал с Сергеем Васильевичем.
Лишь оставшись наедине с Яном во время дежурства, он дал своему подопечному подзатыльник и в сердцах сказал:
– Если ты хотел загубить свою карьеру, то выбрал самый эффективный способ! Молодец, хвалю!
Ян снова промолчал. Возразить было нечего.
Через неделю вывесили график дежурств на февраль, и Ян в нем ни разу не стоял ответственным. Он удивился, пошел к начмеду, но тот принял его холодно и сказал, что Ян слишком молод и неопытен для такой работы. Раньше его ставили главным по просьбе Князева, известного авантюриста и безалаберного человека, но теперь, слава богу, опомнились. Ведь случись что, отвечать придется руководству, которое наделило полномочиями человека, явно не способного с ними справляться. Короче говоря, если Ян хочет дежурить, пусть берет, что дают, а нет – так и не надо. Капризы юного дарования тут никто терпеть не собирается.
Формально он был прав, для должности ответственного хирурга необходимо пять лет стажа, для Колдунова действительно делали исключение и всегда для подстраховки ставили с ним в бригаду опытного доктора, который предпочитал мирно лежать на диванчике в ожидании, когда потребуется его мастерство, а не гонять по клинике, высунув язык.
В принципе, не так это и унизительно, перейти из ответственных в простые члены бригады, но, с другой стороны, Ян работал хорошо, не допускал ошибок и оплошностей, так за что же…
«Вот жук, – злился Ян на Бахтиярова, – мстит за дочку, что я не захотел жениться, а интересно, что было бы, если бы захотел? Тогда бы он Соне весь мозг выел, что выбрала неподходящего мужика? Короче, если человек хочет изводить ближнего своего, то всегда найдет для этого повод».
Не успел он смириться с понижением, как последовал новый удар – ему вернули тезисы, написанные для ежегодного кафедрального сборника. Ян только плечами пожал. Конечно, тезисы эти были не прорыв в науке, но вполне на уровне, добросовестная работа. Однако вернули без объяснений, зато Бахтияров при всяком удобном случае заводил речь о том, что их академия – флагман медицинской науки, ведущее учреждение с многовековой историей и традицией, в стенах которого трудились корифеи, и что, хоть сейчас и наблюдается повсеместное оскудение умов, есть уровень, ниже которого ни в коем случае нельзя опускаться и выдавать беспомощные студенческие работы за полноценные научные статьи. «Необходимо помнить, – вещал Сергей Васильевич, – что мы находимся на переднем крае науки, все советские ученые равняются на нас!»
В принципе Колдунов был с этим согласен. Глупая статья или пустая монография сами по себе не несут большого урона, кроме зря потраченного на них времени, но показывают коллегам, что так можно, что это стандарт. Пожалуйста, скомпилируй предыдущие публикации, добавь свою толком не проанализированную статистику, сделай туманный вывод, который можно трактовать как угодно, и готово, ты молодец, не просто докторишка, а ученый.
Так что Бахтияров провозглашал правильные принципы, только, претворяя их в жизнь, мог бы найти тезисы и потупее колдуновских, ибо в чем в чем, а в этом в сборнике недостатка не наблюдалось.
Конкретно этой работы было не жаль, но если так пойдет и дальше, то Яна могут просто не допустить к защите.
Чтобы выйти на ученый совет, необходимы публикации по теме диссертационной работы, которых у Яна пока нет, а если стараниями Бахтиярова и не появится, то все. Он даже кафедру не пройдет. Теоретически это не ставит крест на научной карьере, пожалуйста, публикуйся, набирай библиографию и приходи, когда будешь готов, но на практике кафедра не обязана брать на постоянную работу человека, не сумевшего за три года сделать работу и должным образом ее оформить.
Князев сказал, что очень сочувствует Яну, но сделать тут мало что возможно. Только строчить статьи и рассылать их методом коврового бомбометания, в конце концов, Бахтияров всемогущ, но не вездесущ. Тяжело вздохнув, он добавил, что Сергей Васильевич со своими царскими замашками всегда был склонен к фаворитизму, вечно выбирал среди аспирантов любимчика и козла отпущения, и, честно говоря, у Яна были все шансы попасть в последнюю категорию и без подкатов к бахтияровской дочке.
Глава пятая
После сильных серебряных морозов потеплело, снег почти сошел, и наступило тягучее темное безвременье. Вроде бы солнце с каждым днем садилось все позже и позже, день удлинялся, но Ян этого не ощущал. Вязкие непроглядные вечера были как кофейная гуща, по которой надо гадать на будущее, но ведь ничего не разглядишь в этой тусклой тьме…
Ян подолгу засиживался в клинике, а по дороге от метро домой делал крюк, чтобы пройти мимо библиотеки. Теперь он не останавливался, просто проходил мимо, всматриваясь в окно читального зала. Иногда видел знакомую макушку и носочки, иногда нет, но не так уж это было и важно.
Он не заходил, сам не понимая почему. Боялся, что наваждение исчезнет, или просто ему нравилась пустота, в которой он завис.
Вокруг кипела жизнь, Вася сдал сессию, они с Диной подали заявление в ЗАГС, Соня уехала на курсы, пациенты заболевали, поправлялись и умирали, а Ян будто застрял в одном нескончаемом дне, повторявшемся снова и снова.