После похорон Полины Георгиевны он не был на кладбище. Не удавалось вырваться с работы, но Ян вообще без особого пиетета относился к месту упокоения человеческих останков. Понимал, что раз людям это важно и они находят утешение в том, чтобы приходить на могилу, то нужно уважать эту потребность, но сам ничего не чувствовал, навещая на кладбище покойных родных. Есть обелиск, есть земля, а кости… К сожалению, Ян знал, что происходит с трупом, и на кладбище невольно приходили в голову эти подробности, стадии разложения и прочая мерзость. Если это касалось абстрактного тела, то ничего, просто наука, но о близком человеке думать такое было очень мучительно, поэтому Ян сколько возможно избегал бывать на кладбищах. Ведь если есть загробная жизнь, то он своими ужасными кощунственными мыслями делает только хуже.
Наташа чувствовала это и не звала его с собой, но однажды сказала, что нужно привезти на могилку еще лапника, и после работы Ян, захватив из операционной большой ампутационный нож и на всякий случай пилку Джильи, сел на Финбане* в первую отходящую электричку и вышел на первой станции, когда за окном показался дикий лес.
Подозревая, что действия его противозаконны, Ян посмотрел на платформе расписание обратных поездов и углубился в лесок. Там было тихо и таинственно, нетронутый белый снег лежал причудливыми косыми сугробами, будто согнувшимися под ветром, лежал на темных старых елках и высоких неровно обломанных пнях. Одно молодое деревце склонилось то ли от ветра, то ли под тяжестью снега, да так и примерзло к пню, застыло аркой, а с его тонкого ствола свисала бахрома сосулек. Сойдя с тропинки, Ян сразу провалился в снег чуть ли не по пояс и беспокоился только о том, как бы не оставить в лесу форменную обувь. Добравшись до первой же ели, он достал свои инструменты и приступил к хирургическому вмешательству. Без ассистента дело шло туго, и пила Джильи оказалась совершенно не приспособленной для свежей древесины, но с горем пополам он все же частично отрезал, частично откромсал, а главным образом отломал три прекрасные ветки.
Перевязав их взятым в операционной же бинтом, Ян вытряхнул из ботинок снег и вернулся на платформу, куда вскоре, энергично свистнув, подъехала электричка.
Поездка заняла у него совсем немного времени, наступил только шестой час, когда Ян вернулся на вокзал. И решил ехать прямо на кладбище. Как раз успеет до закрытия, а что поздно и темно, так ничего страшного. Мертвецов он не боится, тем более Полину Георгиевну.
Иначе, если оставлять ветки на улице, их сопрут, а в квартире они от тепла сразу осыплются.
Ян поднажал, скорым шагом добрался до кладбища и так же быстро припустил к могилке, благо посетителей почти не было из-за зимы и позднего времени, и некому было обвинять его в непочтении к мертвым.
Добравшись до могилы, он убрал старые ветки и побитые морозом букеты, укрыл холмик своим лапником, а сверху разложил искусственные цветы, стараясь, чтобы вышло покрасивее, и злясь на себя за то, что не купил свежих цветочков.
Эта простая и бессмысленная по сути работа вдруг успокоила его и примирила с мыслями о бренности плоти.
Собрав в охапку увядшие цветы, он отнес их к мусорному баку, выбросил и посмотрел, как холмик Полины Георгиевны теперь выглядит издалека.
Мимо проходил, волоча ноги, краснолицый и перепачканный землей мужик в свитере, мешковатых джинсах и высоких сапогах. В руке он держал лопату, но и без этого профессия его была ясна. Завидев Яна, мужик воткнул лопату в снег и спросил огоньку.
Ян достал сигареты и спички. Закурили. В быстро сгущающихся сумерках искорки их горящих папирос были видны, наверное, очень далеко.
Кладбище медленно погружалось в вечернюю тьму. Сливались тени, памятники будто неслышно отступали в небытие, и вороны, каркая, улетали будто на ту сторону.
Ян с мужиком стояли и смотрели, как из-за облака проглядывает бархатистый диск луны.
– Жизнь прекрасна во всех своих проявлениях, в том числе и в этом, – заметил мужик, бросил окурок в бак, подхватил лопату и зашагал дальше.
Посмотрев, как мужик растворяется в кладбищенской тьме, Ян тоже побежал домой, где Дина обозвала его идиотом, заставила надеть шерстяные носки с горчицей, а Васе приказала сушить его ботинки своим феном для волос.
____________________________
* Финбан – на сленге жителей Ленинграда (Санкт-Петербурга) так называется Финляндский вокзал и часть города, примыкающая к нему.
* * *
На следующий день Наташа огорошила Колдунова известием, что у нее к нему серьезный разговор.
– Ты беременна?
Она улыбнулась:
– Нет. Пока нет.
– Тогда что?
– Я только прошу тебя спокойно все обдумать, – сказала Наташа, поправляя ему воротник рубашки.
Они только пришли к ней домой, оба еще с мороза, и Ян сильно надеялся, что сейчас начнут быстро и яростно согревать друг друга, но выясняется, что у Наташи какие-то дела. Но они все серьезные вопросы решили, разве не так? Сердце екнуло, он послушно сел на краешек Наташиной кровати и сказал:
– Я весь внимание.
Наташа стояла, комкая в руках ремешок сумки.
– Ну что такое?
– Ян, давай уедем! – выпалила она.
– Куда? В отпуск или совсем?
– Совсем.
– Наташа, мне еще два года учиться, а потом как скажешь. Уехать будет гораздо проще, чем остаться.
Она покачала головой:
– Сейчас давай уедем. Из страны.
Ян оторопел:
– В смысле?
Отбросив сумку, она села рядом с ним и положила руку на его колено.
– Ты знаешь, кто мой отец? – спросила она.
– Нет. Я так понял, что он вас бросил, когда ты еще была совсем маленькая, и не хотел лишний раз касаться этой темы.
– Ты ошибся. Он нас не бросил, а эмигрировал в Германию десять лет назад и звал нас с мамой с собой, но она отказалась.
– Вон что.
– Я осталась с ней, но он поддерживал с нами связь все эти годы и теперь, когда мамы не стало, зовет меня к себе. Давай уедем!
– В смысле насовсем?
– Ну конечно! Поедем, Ян. Папа – состоятельный человек, он поможет нам встать на ноги. Ты без труда подтвердишь диплом, будешь работать врачом, я пойду учиться…
Ян потер лоб, все еще не веря, что она говорит всерьез.
– Нет, если хочешь, давай после свадьбы съездим, повидаемся с твоим папой. Или он пусть приезжает… Но насовсем к нему переехать, Наташа, это не вариант.
– Почему?
– Я понимаю, что ты по нему скучаешь, но ведь сейчас у нас такой возраст, когда люди отделяются от родителей, а не наоборот. Я особо не следил, но вроде после начала Перестройки ездить за границу стало проще, и родственники за бугром больше не пятно на биографии, сможете общаться с папой без проблем, ездить друг к другу в гости, но падать ему на шею мне кажется не слишком удачной идеей.
Наташа вздохнула и стиснула ему коленку, Ян даже не подозревал такой силы в ее маленькой хрупкой руке.
– Ты не понял, Ян, – сказала она сухо, – я хочу уехать не столько к папе, сколько из этой страны.
– Да чем же она тебе так не угодила?
– Смотри сам. Ты ведь ученый, метод сравнения результатов должен тебя убедить. Итак, два молодых человека, ровесники, оба умные и энергичные. Один человек, мой папа, талантливый химик, имеет несколько интересных идей, но работает старшим лаборантом, потому что его идеи тут нафиг никому не сдались. Никто их даже не рассматривает без звонка от Ивана Петровича или Петра Ивановича. В итоге папа вспоминает, что он этнический немец, имеет корни и родственников в Германии, связывается с ними и уезжает, быстро подтверждает образование и теперь возглавляет отдел исследований в одной крупной фирме. Второй человек, моя мама, отказывается ехать, потому что любит свою родину, в результате так и не поступает в институт, всю жизнь работает за копейки медсестрой и умирает в сорок два года без медицинской помощи, как последняя нищенка.
– Наташа…
– Нет, конечно, если бы мама была жива, я никуда бы не поехала, но теперь ее нет, и жить в этой стране я больше не хочу.
– А как же я, Наташа?
– Так я и говорю, поехали вместе! Мы молодые, с головой и с руками, построим там для себя такую жизнь, о которой тут даже мечтать не могли.
Ян резко зажмурился, тряхнул головой и открыл глаза, все еще не веря, что она говорит всерьез. Какой-то отец в Германии, эмиграция, бред…
– Я уверена, что все у нас получится. Папа говорит, там даже воздух совсем другой, появляется уверенность в своих силах, чувство свободы, раскрепощенности, а главное, понимание того, что ты можешь добиться своих целей с помощью собственных способностей и упорного труда, а не только подлизываясь к таким скользким и двуличным типам, как твой Игорь Михайлович.
– Я не подлизываюсь!
– Я просто для примера, – дернула плечом Наташа. – Ян, скажи, пожалуйста, почему, ты думаешь, я сижу в библиотеке?
Ян пожал плечами:
– Ты любишь книги?
– Люблю, конечно, но в библиотеке я совсем по другим причинам. Я не пошла в девятый класс, потому что мы не могли прожить вдвоем на одну мамину зарплату. Понимаешь? В этой стране так устроено, что медсестра, опекавшая тысячи детей, не может дать приличное образование своему единственному ребенку. Поверь, я очень хорошо училась, но после восьмого класса пошла в техникум, потому что надо было слезать с маминой шеи хотя бы частично. После техникума я каждый год поступала в университет на филфак и каждый же год не проходила по конкурсу, хотя метила только на заочное отделение. И мне кажется, Ян, что я не проходила не потому, что была глупой или плохо готовилась к экзаменам. В последний раз знаешь, как было обидно, когда я полчаса на английском распространялась про стилистические приемы Диккенса и получила тройку, а за соседним столом абитуриент с трудом выдавливал из себя май нейм из Ваня и вышел с «отлично». После такого опыта как-то очень отчетливо начинаешь понимать, что в этой стране, если за тебя некому заступиться, то ты никто, пылинка под сапогом истории.