Когда-нибудь, может, она и расскажет мне о том, сколько именно времени она там просидела, рухнув рядом со скелетами или прямо на них, может, час или несколько часов, может, всю ночь, пока не осмелилась выбраться оттуда. Ей эти скелеты внизу были не так страшны, как живой зверь наверху.
Должно быть, тогда, когда дневной свет еще проникал в комнату, она и заметила медальон на погибшей собаке. Взяла его. Вот откуда он у нее. И вот почему у старика Хорна глаза округлились от переполнивших его чувств при виде этого старинного медальона. Поскольку он родом из этих мест, и потомки графа Прозорова тоже проживали здесь и, может, продавали или дарили друг другу какие-то предметы из усадьбы, может, крепостные подворовывали, да мало ли, как могли какие-то драгоценности осесть в домах местных жителей, то Хорн видел кое-что подобное. Ну или, во всяком случае, слышал какие-то легенды об этой семье, хотя бы эту историю с исчезновением молодой графини. Да и с Карташовым, экспертом в подобных делах, наверняка он на короткой ноге, особенно если в его руки попадали прозоровские драгоценности.
— Василий Иванович, — я как-то очень кстати вспомнил его отчество, — значит, говорите, стресс…
Я намеренно повторял это слово, чтобы в памяти его осталось именно эта тема, а не то, что я собирался у него спросить как бы между прочим.
— И как это они все, наверняка уже мертвые, продолжали такое долгое время находиться под домом?
— Ох, товарищ Дождев, да мне и самому это любопытно! И я постараюсь все выяснить, я дни и ночи не буду спать, лишь бы только разгадать этот феномен! Я снова перечитаю все письма, подниму весь архив… Я постараюсь пролить свет на это темное, но такое прекрасное дело!
Я посмотрел на него как на психа. Эти музейщики, настолько одержимые своим делом, иногда поражают своей оторванностью от реальности! Кажется, что они уже родились музейными работниками, генетически запрограммированными на то, чтобы изучать прошлое, причем один раз провалившись по горло в историю, больше и не собираются из нее выныривать. Живут, как изгои, и всю свою жизнь кладут на разгадку каких-то завораживающих историй. Хотя мое мнение относительно Карташова, признаться честно, начало колебаться с той самой минуты, как я увидел его в обществе привлекательной женщины. Возможно, подумал я (покидая усадьбу после многочасовой работы), отряхиваясь, и музейщики — тоже люди, и им свойственны человеческие чувства.
Бродя по усадьбе в ожидании, пока Вадим закончит свою работу в тайнике, я спрашивал себя, стоит ли позвонить начальству и доложить о случившемся. Это же Карташов уверил меня, что останки людей, обнаруженных Тамарой, принадлежат семейству Прозоровых и их собаке, но это всего лишь его мнение, подогретое его жаждой прикоснуться к тайне. А что, если это убийство не такое уж и давнее?
Я, чувствуя свою вину перед Вадимом и стараясь не отвлекать его от дела, не мог вот так прямо взять и спросить о скелетах. Хотя все вокруг меня только и галдели, что это помещение очень даже похоже на тайную комнату, в которой граф замуровал всех тех, кто мешал ему спокойно жить: ревнивую жену со своей любимой собакой и беременную любовницу. Оказывается, наши оперативники и фотограф Миша тоже интересовались легендой Прозоровых и, дожидаясь окончания работ, осмотрели усадьбу.
— Только бога ради, — взмолился Карташов, заглядывая каждому из них в глаза, — не оскверняйте усадьбу, не мочитесь здесь, не бросайте окурки… Вы поймите, то, что сегодня произошло, — грандиозное событие, после которого жизнь нашего города в корне переменится!
— Интересно, с чего бы это? — Пряников, закончив работу внизу, принялся щелкать своим мощным фотоаппаратом повсюду.
— Пока не могу сказать. Боюсь сглазить.
Карташов, конечно, не забыл про свою травмированную (как физически, так и психологически) подругу и метался между залитой солнцем поляной, где Тамара, перекусив, задремала, и прохладной усадьбой, где ему было интересно буквально все.
Теперь, когда всем стало ясно, что находка уникальная и имеет, если верить спятившему Карташову, историческое значение, я позвонил в прокуратуру, сообщил о случившемся. И к усадьбе потянулись машины, подогнали даже военных, которые оцепили дом. Понаехали, само собой, журналисты и просто зеваки. Скелеты самым осторожным образом извлекли из подпола, завернули в простыни и погрузили в специальный микробус.
Я, потеряв интерес ко всей этой кутерьме, вышел из леса и растянулся на траве неподалеку от того места, где дожидалась своего приятеля Тамара. Краем глаза я увидел, как она подкрашивала губы, готовясь, наверное, давать интервью. Как-то быстро она пришла в себя и теперь не знала, то ли ей оставаться на поляне, то ли отправляться на поиски Карташова, который сделает ее центром внимания.
Я лежал, смотрел на небо, на пролетающих низко, едва не касавшихся крыльями травы, птиц, рвал, не глядя, землянику с корнем и объедал ягоды с тонких, в густых листочках веточек, жевал сладкую мякоть, почти не чувствуя вкуса.
Думаю, тогда, в те минуты какого-то странного оцепенения, я и принял решение отправиться к Тане — в Москву.
19. Лева Гурвич
Любовь — это слишком заезженное слово для того чувства, которое я испытывал к Лине, вернее, к Тане. Та нежность, доверие и искренность, что я почувствовал к этой девушке, заворожили меня. Все страхи, что прежде сковывали меня в отношении женщин, исчезли, уступив место какому-то огромному и теплому чувству. Она стала мне близким человеком, причем за одну ночь! И это при том, что она призналась мне в том, что истинной причиной ее интереса ко мне был все-таки мой отец.
Но я простил ее и знал наверняка, что теперь буду прощать ей все и всегда, что бы она ни сделала. Я проникся ее историей, ее трагедией и увидел в ней человека сильного, цельного и преданного. Трудно представить себе девушку, способную на такие отчаянные действия с единственной целью — уберечь от трудной судьбы маленькую девочку, дочку близкой подруги. Любая другая на ее месте поступила бы в соответствии с законом: вызвала бы полицию, рассказала бы всю правду, после чего вернулась бы в Москву, чтобы позволить бессердечным гражданкам из опеки забрать Ульрику и отправить в детский дом. Это какими же качествами должна была обладать Таня, чтобы так рисковать собой и выдавать себя за погибшую мать девочки?! Опасность подстерегала ее на каждом шагу! Во-первых, ей надо было найти в себе силы, чтобы рассказать всю правду Марине, соседке, которая взяла на себя роль няни. Даже трудно себе представить, как тяжело ей дался этот разговор! И это просто удивительно, что Марина поддержала ее, поняла. Конечно, здесь большую роль сыграла ее привязанность к малышке. И как это судьба свела их троих: Лину, Татьяну и Марину, просто удивительных молодых женщин, которые стали для Ульрики настоящей семьей. Могу себе представить, как счастливы они были все вместе, когда Лина была еще жива, и как радовались они, глядя на подрастающую девочку, как баловали они ее, и как много своей любви ей дарили. И вдруг вот так взять и отдать ее в казенный дом, где ее психика будет сломлена раз и навсегда и где душа ее просто вымерзнет среди чужих людей, жестоких детей, без материнского тепла и защиты.
Под утро я проводил Таню домой на такси, вернулся, приготовил себе кофе и никак не мог успокоиться, представляя себе, что ей пришлось пережить там, в том лесу, где на ее глазах убили подругу. Причем убили так жестоко, что не каждый человек найдет в себе силы после этого зрелища вообще нормально существовать. А она нашла.
Уж не знаю, что она собиралась предложить моему отцу, какую такую старинную вещь, чтобы выручить деньги и на них нанять человека, который занялся бы розыском Рокота. Что-то подсказывало мне, что она наверняка преувеличила стоимость безделушки. Что это может быть? Какие-нибудь часы или бабушкины сережки? Ведь если бы она была обладательницей настоящего сокровища, то вряд ли бы, приехав в Москву, устроилась работать кассиршей в супермаркет. И подход к моему отцу начала бы искать гораздо раньше, еще до трагедии с Линой, и мы встретились бы с ней еще тогда.
Задавать ей вопросы, связанные с драгоценностью, которую она хотела предложить моему отцу, мне было просто неудобно. Но не думать об этом я тоже не мог. Предполагал разные версии, связанные с этой вещью. Возможно, она уже предлагала кому-то в Москве эту штуковину, и ей дали низкую цену, просто смешную. И вот теперь она решила обратиться к моему отцу, зная, что он — не просто коллекционер, но и настоящий эксперт по старинной ювелирке. А что, если эти часы или что там еще вообще ничего не стоят, а она так надеется выручить за них хорошие деньги? Могу представить себе ее разочарование! И что она тогда будет делать, когда поймет, что у нее нет средств на то, чтобы искать убийцу своей подруги?
Мне было ужасно стыдно, но, думая об этом, я задавал себе главный для меня вопрос: останется ли она со мной или исчезнет так же неожиданно, как и вошла в мою жизнь? И что я могу для нее сделать, чтобы она полюбила меня, чтобы осталась со мной, чтобы мы всегда были вместе? И когда я думал об этом, то все больше и больше приходил к мнению, что ничего! Что я вообще ни на что не способен, что во мне нет ничего особенного, ни особой мужественной красоты, которая могла бы ее привлечь ко мне, ни выдающихся талантов, ни богатства! Да, у меня был отец, богатый и влиятельный, но это же отец, а не я. Получается, что единственно, что я могу сделать для моей Танечки, это познакомить их, предварительно попросив отца отнестись к предложению Тани серьезно. Понятное дело, что я никогда и ничего ему не расскажу, разве что представлю ее как свою девушку. И даже при самом хорошем раскладе, если отец на самом деле высоко оценит драгоценности Тани и она получит за них хорошие деньги, ей уже как бы и незачем будет поддерживать со мной отношения.
От этих мыслей я приходил в уныние.
Мы решили с ней, что я сразу же начну действовать, что договорюсь с отцом о встрече и попрошу его принять Таню. Принять и посмотреть то, что она собирается ему предложить. Понятное дело, что мой осторожный отец не впустит ее в свой дом, скорее всег