И Карташов, суетясь, выудил из кармана своих вытертых на коленях брюк вполне себе нормальный, дорогой телефон и, поискав там, показал нам с Вадимом хорошо знакомую мне золотую вещь.
Ну вот и все! Подарок Тани сработал! Выстрелил! Таким вот удивительным образом круг замкнулся. На мне! Кто бы мог подумать, что и меня втравят в эту историю! Когда-нибудь Хорн расскажет своему приятелю Василию о том, кто именно ему показал медальон. Однако я все же надеялся, что Хорн на то и Хорн, чтобы попусту не болтать языком. Сколько тайн он хранит в своей голове или своих журналах? Все, что касается драгоценностей и денег, не любит лишних слов. Только на это и приходилось надеяться.
Вадим между тем разглядывал фотографию медальона.
— Да, класс! — Он прищелкнул языком. — А что, все вполне себе реально. Да мало ли кто мог забраться туда!
— С одной стороны, это так, но с другой… Вы же поймите, я там за всю свою жизнь излазил все вдоль и поперек. Не могу вот сейчас точно сказать, бывал ли я в спальне графини, ну, то есть в том месте, где находилась спальня, под которой и был будуар. Но я же всю ночь не мог уснуть, разглядывал план усадьбы под лупой, вспоминал… И знаете, к какому выводу я пришел?
— К какому? — улыбнулся Вадим, и по тому, как, каким тоном он это произнес, я понял, что он уже начал уставать от этой темы. — И?..
— Предполагаю, что не так и давно обрушилась стена, обломки которой преградили вход в ее спальню. И конечно, я там бывал раньше! Просто подвал этот, будуар, был замурован новыми половыми досками, вот что я думаю. И сделать это мог только граф Прозоров. Нет, убивать своих женщин он не стал бы, все это дело рук самой Верочки, доведенной до отчаяния графом-изменщиком и решившей уйти из жизни вместе со своей соперницей, взяв с собой свою любимую борзую. Но вот когда оттуда, из подземного будуара, потянуло специфическим запахом и когда он осознал, что произошло, когда увидел, наконец, весь этот ужас и понял, что если об этом узнают, то будет грандиозный скандал, что его могут арестовать, а то и обвинить в убийстве, рыльце-то у него было в пуху… Словом, предполагаю, что он засыпал трупы солью. Вывезти-то он бы сам их не смог, а на слуг — какая надежда?! Разболтают! Ну вот, засыпал солью, чтобы трупы мумифицировались, запер усадьбу, придумав причину своего отъезда, да и отправился за границу. Но в точности все это я могу узнать, если только подниму все архивные документы, письма его соседей…
— А что случилось с усадьбой после? — спросил я. — Граф вернулся?
— А вы бы вернулись? — Карташов резко повернулся и посмотрел на меня как-то странно, презрительно или подозрительно. — Вот вы бы, к примеру, вернулись?
23. Лева Гурвич
Они уединились в кабинете моего отца, и я, честно говоря, не особо-то заботясь о результате их разговора, поскольку уже принял решение жениться на Тане и сделать ее жизнь безбедной, убивая время, принялся разглядывать гостиную. Поистине, это был настоящий музей красивых, редких и дорогих вещей — на стенах висели полотна известных художников, а старинная мебель была просто заставлена роскошными фарфоровыми безделушками и посудой. Часы, гобелены, какие-то статуи, огромные вазы с букетами живых цветов, воздух, наконец, просто пропитанный запахом старины и богатства. Я не понимал, как вообще можно здесь жить? Время здесь словно остановилось, оно стало мертвым! Нет, я никогда не стану коллекционировать старину, решил я, и единственное, что нас с отцом сможет объединить, это страсть к искусству.
Да, я готов был помогать ему с эскизами его украшений, но не больше. Продолжать же его дело — это не для меня.
Мечтая о Тане, я видел себя глубоко семейным человеком в окружении детей. Пусть я никогда не стану таким богатым и влиятельным, как мой отец, пусть по нашей квартире бегают, сметая все на своем пути, дети, но именно это принесет мне настоящее счастье и свободу. Уж не знаю, откуда во мне обнаружилась эта ясность цели, когда ты точно знаешь, чего хочешь. Оказывается, как важно встретить человека, чтобы все твои жизненные приоритеты поменялись и ты понял наконец, что же самое важное в твоей жизни, чего ты хочешь. Еще недавно я жил своими картинами и видел именно в этом свое предназначение. Возможно, на меня оказывала сильнейшее влияние моя мать, которая видела во мне только художника. Может, я в угоду ей и стал художником, хотя на самом деле был не таким уж и талантливым… Да я растерялся тогда, дожидаясь Таню, когда вдруг понял, что мои картины, может, ничего и не стоят и что я (о, ужас!) не смогу обеспечить нашу семью. Словом, тогда-то я и укрепился в своем решении самым активным, настойчивым образом начать работу в отцовском ювелирном бизнесе.
Я так разволновался, еще не очень ясно представляя себе, насколько могу быть ему полезным, что даже вспотел.
Поначалу за дверями кабинета было относительно тихо, я мог слышать лишь приглушенные голоса. И вот с какого-то момента я слышал уже только голос Тани, она говорила на повышенных тонах, почти кричала!
И тогда я по-настоящему испугался. Да что там у них происходит? Что такого мой отец мог сделать или сказать, чем вывел Таню из себя?!
Вдруг дверь распахнулась, и Таня, прижимая к себе сумку, выбежала из кабинета и бросилась к выходу. Я — за ней. Отец, подумал я, никуда от меня не денется, а вот если я сейчас потеряю Таню, то могу никогда больше и не найти! Да я даже фамилии ее не знаю!
— Подожди, ты куда?
Мы вместе с ней выбежали из квартиры, я поймал Таню на лестнице. Я схватил ее за руку и взглянул на нее — в глазах ее стояли слезы.
— Что он тебе сказал? Что случилось? Таня!
— Да мне в подземном переходе дали бы за это больше, чем твой отец! — горько воскликнула она, качая головой. — Все они одним миром мазаны!
— Постой… Тебе надо успокоиться. Что ты показала ему? Медальон?
— Лева, пожалуйста… Ты все равно ничего в этом не понимаешь, уж не обижайся!
— Но мой отец — эксперт! Он не стал бы обманывать тебя!
— Ты не понимаешь… Вот это, к примеру… — И тут она, поставив на подоконник лестничной площадки свою сумку, приоткрыла ее и извлекла сверкающее ожерелье. Оно было не белое, а странного сливочного оттенка.
Да и сами прозрачные камни были не круглые, а слегка вытянутые. Еще от них сильно несло стиральным порошком. — Это не просто ожерелье, это часть набора, называемого парюрой. Твой отец посчитал, что я полная дура. Это бриллианты, грушевидные, желтого цвета… редкие камни, понимаешь? Здесь еще подвеска того же цвета. В этом же наборе есть кольца с таким же камнем, но покрупнее и ярко-желтого цвета, и браслет! Может, они, конечно, не промыты… Я мыла их дважды! Это драгоценности графини Прозоровой! А твой отец оценил их в две тысячи долларов! Всего в две тысячи!
— Постой… Но откуда ты знаешь, что это бриллианты?
— Ниоткуда. Все, пошли отсюда. Уходим!
Я все ждал, что появится отец и вернет нас, но из квартиры не донеслось ни единого звука, казалось, он не вышел даже из своего кабинета. Что мне было делать?
— Таня, откуда у тебя это?
— Я клад нашла. И должна все продать, чтобы купить дом Уле. И чтобы утрясти все дела с ее удочерением и все такое. Не могу же я постоянно жить под чужим именем.
Конечно, все это были ее фантазии. Будучи человеком, далеким от таких сфер, в которых вращался мой отец и в чем он был настоящим экспертом, Таня приняла, быть может, хрусталь или фиониты за настоящие алмазы. Другого объяснения такой низкой оценки моим отцом этого ожерелья я найти не мог.
— Так откуда ты знаешь, что это действительно бриллианты?
— Неважно. Теперь вообще все неважно. А ты можешь пойти к своему отцу и сказать ему, что он мошенник и что я найду другого покупателя на эти камни. Мне жаль, Лева, очень жаль, что я втравила тебя во все это. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы из-за меня ты рассорился со своим отцом. Знаешь что? Иди к нему, а мне пора. Мне нельзя здесь больше оставаться. У меня дела.
И она, сунув ожерелье в сумку, ринулась вниз по лестнице. Я был потрясен тем, как стремительно все это произошло. А еще я понял, что не смогу ее остановить. Она уходила, убегала. Исчезала из моей жизни, а я стоял как вкопанный, не зная, как мне поступить.
Я вернулся в квартиру и застал отца, спокойно сидящего за своим столом в кабинете перед ноутбуком. Услышав, что я вошел, он даже не повернул голову. Я сел в кресло напротив него. Я ждал объяснений.
— Я дал ей хорошую цену, не знаю, что с ней случилось… Послушай, Лева, где и когда ты с ней познакомился? И кто она вообще? Чем занимается?
— А что?
— Да то, дорогой мой, что мне проблемы не нужны. Где она взяла это ожерелье? Ты в курсе?
— Нашла клад.
— И где?
— Понятия не имею.
— А тебе не показалось странным, что в твоей жизни появилась девушка, которой понадобилась оценка эксперта, то есть меня, твоего отца?
— Нет, не показалось. Она специально вышла на меня и познакомилась со мной, чтобы выйти на тебя.
Тут он захлопнул ноутбук и уставился на меня с выражением полного недоумения и разочарования.
— Лева! И ты об этом так спокойно говоришь? То есть она, можно сказать, барышня с улицы, знакомится с тобой, чтобы попасть в мою квартиру?
— Получается, что так.
— Лева, да ты идиот!
Я не помню, как выбежал из квартиры. Сначала просто несся куда глаза глядят, потом сел отдышаться на лавке в каком-то дворе в нескольких кварталах от дома моего отца. Никогда я еще не чувствовал себя таким брошенным, обманутым, оскорбленным и одиноким. Мама была далеко, Таня сбежала от меня, когда поняла, что мой отец недооценил ее сокровище, а отец и вовсе обозвал идиотом. Все было кончено. Они все меня бросили. Никто из них, получается, не любил меня. Как же все скверно! Отвратительно!
Домой я возвратиться не мог. Там я оставил все свои мечты, там в спальне подушка пахла духами Тани…
Я зашел в первый попавшийся ресторан, забился в самый угол, заказал рюмку коньяку и, выпив ее, принялся терзать свой телефон, забивая в поисковик фразы, способные приоткрыть все то, чем жила и о чем мечтала моя Таня — драгоценности графини Прозоровой.